— Парень практически уже мертв, — шепнул один варвар другому, и его товарищ согласно кивнул, поскольку казалось, что Конан преднамеренно ищет свою смерть на поле битвы.
Но независимо от того, что искал юноша, оно не встретилось ему в Венариуме. Других, напротив, смерть нашла там сама. И аквилонцев, и киммерийцев. Лишь жалкой горстке подданных Нумедидеса удалось спастись из захваченной крепости. Они перебрались через частокол с южной стороны и скрылись в речных зарослях. Но большинство аквилонцев пало во дворе цитадели или сгорело заживо в подожженных варварами бараках.
Наконец, когда солнце начало клониться к закату, бой окончательно закончился. Киммерийцы ходили по пропитанной кровью земле и перерезали горло тем боссонцам и гандерам, кто еще дышал. По старой традиции они также поступали со своими тяжело раненными соотечественниками.
— Аквилонцы проделывали то же самое, после сражения два года назад, — бормотал Нектан, устало опершись на древко копья. — Видно всем воинам свойственно милосердно освобождать своих врагов от боли и мук.
Конан слышал слова пастуха, будто находился где-то очень далеко. Сын кузнеца потухшим взором смотрел на свои руки, которые все еще сжимали рукоять отцовского топора. Именно она была единственной частью грозного оружия, которую не запачкала кровь. Да еще ладони остались чистыми. Все остальное, включая одежду и обувь, окрасилось в темно-красный цвет. Именно в такой цвет больше всего не любил окрашивать Валарг свои ткани.
Сам ткач прошел через гущу сражения не получив никаких повреждений. Сейчас он тоже ворошил тела, но не для проверки живы они или мертвы, а чтобы обогатиться содержимым их карманов.
— Как ты можешь думать о поживе, когда кругом царят смерть и разрушение? — возмутился Конан.
— Я пока еще жив, — ответил Баларг. — Я хорошо отомстил врагам и могу мстить им даже после их смерти. Например, таким вот способом. Кроме того, мне придется искать новый дом в другой деревне. И я предпочитаю начать другую жизнь обеспеченным человеком, а не голодранцем. Ты бы сам тоже поучаствовал в ограблении, ведь и тебя постигла та же беда.
— У меня не было потребности к богатству и раньше. А сейчас подавно. Все, что я приобрел, досталось мне слишком дорого, — сказал юноша, оглядываясь по сторонам и качая головой. — У меня больше нет потребности даже к самой Киммерии. Мои родители мертвы, а я не нашел или не имел времени оплакать их.
Это признание обожгло его нутро, словно в кишки кто-то вонзил острие ножа. Он немного помолчал, потом посмотрел в глаза Баларгу.
— И Тарла мертва. Что может теперь удержать меня на родине?
— Куда же ты направишься? — спросил ткач.
— Пока еще не решил, — Конан пожал плечами, которые страшно ныли.
Сколько времени он махал в сражении сначала мечом Стеркуса, затем топором отца? Точно много дольше того, на что был рассчитан запас его сил.
— Пусть те, кто сохранил или обрел какие-нибудь ценности остаются жить на этой земле, — продолжил юноша. — Что же касается меня… — Конан сплюнул и тряхнул гривой черных волос.
Глава 13. Аквилония
аже, кажущийся диким и несокрушимым, прорыв киммерийской орды несколько угас после битвы за Форт Венариум. Прежде чем двинуться дальше к югу от реки, они устроили привал, чтобы залечить раны, похоронить павших воинов и поделить добычу, захваченную в разрушенном городе и крепости.
Конан был одним из первых, кто переправился через реку спустя два или три дня после сражения. Все, что препятствовало ему, как можно скорее покинуть Киммерию, заключалось в стремлении отомстить за отца. Он уже наказал аквилонцев за убийство матери и Тарлы, но захватчики еще не расплатились сполна за смерть Мордека.
Однако совершить месть стало делом более трудным, чем рассчитывал юноша. Киммерийцам пришлось рассредоточиться по землям к югу от Венариума, где проживало множество переселенцев из Аквилонии. К приходу варваров почти все фермы оказались покинутыми. Большинство гандеров просто вывезла свои семьи и скарб, а также всю домашнюю скотину. А некоторые даже сожгли свои дома вместе с частью имущества, чтобы противникам ничего не досталось.
Аквилонцы также оставили укрепленные гарнизоны, которые строились для устрашения близлежащих киммерийских деревень. Тем не менее, то здесь, то там отряды солдат под знаменем Золотого Льва продолжали наносить потери варварам, обеспечивая отход поселенцев.
Для обороны, они выбирали лучшие места. Главным образом, таковыми являлись узкие проходы в долины, где нападавшим просто негде было развернуться. Конан участвовал во всех стычках. В конце концов, прекрасный меч Стеркуса сломался, и теперь юноша носил на бедре короткий клинок, который забрал у убитого им светловолосого гандера. Правда, в качестве основного оружия служил топор отца. Он и не пытался очистить с его лезвия бурые пятна крови. Для молодого варвара они были наглядным показателем чести и отваги.
Сейчас, наблюдая за колонной пикинеров, идущей по дороги, и прикрывавших ее боссонских лучников, Конан постепенно начинал вникать в то, что Мордек подразумевал под понятием порядка и дисциплины аквилонцев. Поскольку каждый солдат Нумедидеса знал свое место в строю, то все вместе они несли внушительный урон неорганизованным киммерийцам. Сами варвары о таких вещах, как воинская дисциплина, имели весьма смутные представления.
Они брали свирепостью и ненавистью к чужакам. Когда Эрт призвал: «Вперед на них!», киммерийцы всем скопом кинулись на врагов с дикими, бессмысленными криками, с единственным стремлением быстрее добраться до противника. Так большинство из них привыкло преследовать оленя во время охоты.
В отличие от робких оленей, боссонцы и гандеры умели сопротивляться. Стрелы косили плохо защищенных варваров. Но все равно не могли уничтожить всех дикарей подчистую. Тогда в дело вступили копьеносцы. На них и бежал Конан, размахивая огромным топором.
Гандер выбросил вперед копье, но оно встретило пустоту.
— О, нет! Ты не уйдешь! — воскликнул солдат и, развернувшись, замахнулся для нового выпада.
Слишком поздно. Топор Конана раскроил ему череп от макушки до нижних зубов. Аквилонец ничком упал на землю. Он умер раньше, чем смог осознать, что поразило его. Между тем, сын кузнеца уже расправлялся с другим солдатом.
— Поднажмите! — кричал Конан соплеменникам. — Вот — брешь, которую я пробил для вас!
Киммерийцы не заставили ждать и бросились в разрыв, образовавшийся в линии врага. Они приняли на себя еще один залп, но на большее, времени у противников не хватило. Боссонцам пришлось удариться в бегство, чтобы не оказаться раздавленными варварами. Некоторым это удалось. Остальным повезло меньше. Большинство пикинеров из Гандерланда и вовсе погибло на месте, тщетно пытаясь сдержать натиск киммерийцев.
— Смелый поступок, сын Мордека! — похвалил Эрт, когда резня подошла к концу.
— Можно вырезать всех аквилонских солдат, но это едва ли удовлетворит мою жажду мести, — пожал широкими плечами Конан.
Эрт посмотрел на растерзанные тела, устилавшие траву. Он примерно знал, скольких из них сразил топор Конана. Вождь оглянулся на север к Венариуму. А сколько вражеских солдат пало от руки этого мальчика с момента выхода из Датхила?
— Послушай, сын Мордека, — наконец, сказал Эрт. — Я сам далеко не мягкий человек. В моей жизни были войны с пиктами. Я сражался против асиров и ваниров. Были также стычки с кланами нашего собственного народа. Я говорю тебе все это, чтобы ты понял, что у твоих родителей нет причин жаловаться на своего сына, который оставил их неотомщенными.
— А я говорю — все равно недостаточно, — упорствовал Конан, стискивая зубы.
— Ты можешь убивать без конца и, тем не менее, скажешь то же самое, — заметил северный вождь, и Конан кивнул, поскольку возразить было нечего. — Убийство, как таковое, наверное, никогда не пересытит тебя, — вздохнул Эрт.
— Вроде, ты говоришь правильные вещи, — снова кивнул юноша. — Но что же мне делать? Должен ли я смириться?
— Если ты видишь единственную цель в уничтожении очередного несчастного и этим измеряешь свое чувство мести, то мне нечего сказать. Это твой выбор, — ответил вождь. — Но авилонцы здесь не только чинили насилие и занимались убийствами. Они принесли сюда порядок, столь ненавистный свободнорожденным киммерийцам.
Эрт помолчал и добавил:
— Я слышал, что ты полон решимости покинуть родину.
— Да, это так. Меня ничто здесь не держит и никто мне не помешает.
— Хорошо. Воля твоя, — согласился Эрт. — Я не собираюсь с тобой спорить или переубеждать. Возможно, в южных странах ты станешь наемником и впоследствии дослужишься до сержанта или даже капитана. Тогда уже сам сможешь командовать аквилонцами, как они раньше командовали здесь. И сердце твое, наконец, успокоится.
— Но… — начал было упираться Конан и, вдруг запнувшись, сказал следующее: — Все может случиться. Время покажет.
— Время все перетирает в пыль. И в один прекрасный день, став взрослее, ты возжелаешь мира. Разве ты, сын Мордека, можешь поклясться Кромом, что такому не бывать?
— Только не сейчас, — возразил юноша. — Пока еще этот день не наступил. Кроме того, я слишком сердит на нашего бога за то, что он отнял у меня самое близкое и дорогое. И не хочу произносить его имя, по крайней мере, в настоящий момент. Это единственное, чем я могу ему досадить.
Перед тем, как ответить, Эрт снова окинул взглядом трупы аквилонцев, лежащие повсюду.
— Я рад, что мы не враги. Знаешь, будь я даже богом и то вряд ли бы считал иначе.
— Мне не ведомо, что ты под этим подразумеваешь, — пожал плечами Конан.
В отличие от Эрта, он жадно смотрел на юг.
— Нам не стоит расслабляться. Чем дольше мы тут сидим, тем больше противников сбежит, — молодой варвар, словно конь, топнул ногой. — Если б я сохранил голову Стеркуса, то перебросил бы ее через аквилонскую границу для назидания всем южанам. Чтобы им неповадно было вторгаться на наши земли. Но, к сожалению, к настоящему моменту она бы уже успела протухнуть, а засолить ее не представлялось возможным. Вот и пришлось скормить эту голову свиньям перед походом на Венариум.