Лидия вздохнула:
— Подумать только, что простая девушка из варваров стала баронессой! — Ее карие глаза заблестели. — Да, именно женщина и может подняться высоко в этом мире, а мужчина все-таки ограничен из-за положения своей семьи, — Она взглянула на Конана и поспешно добавила: — Кроме тебя, я думаю. Ты правильно сделал, что поступил на службу в благородное семейство.
Конан опустил глаза и вновь занялся едой.
— А что стало с госпожой Хильдой? — равнодушно спросил он.
— О, она умерла, — Лидия тоже опустила глаза и вздохнула.
— Умерла? Почему?
— Ее убили. Отравили пирогом с олениной. Говорят, отрава предназначалась для ее мужа, — Она понизила голос и оглянулась на вход в кухню. — Здесь так много всяких убийц, все время происходят какие-нибудь восстания. Правда, госпожу Хильду убили еще до всех этих ужасов.
Почувствовав, что Конан перестал есть, Лидия удивленно взглянула на него. Нахмурившись, северянин сосредоточенно тыкал ложкой в оставшуюся еду, в том числе и в пирог с неизвестной начинкой.
Он поднял на нее глаза:
— Так ты говоришь, подсыпать яд в пищу здесь является обычным делом?
— О, нет, Конан, прости, я напугала тебя! — Лидия виновато посмотрела на него. — Я не должна была говорить тебе этого! Не бойся, всю эту еду я приготовила сама. Если хочешь, я могу ее попробовать. Я всегда так делаю перед тем, как отправить еду господам, чтобы убедиться, что она не отравлена.
Она наклонилась, схватила сыр и откусила его, положив маленький остаток на поднос. Затем отломила сочащийся жиром кусок пирога и тоже отправила его в рот.
Конан невольно усмехнулся и перестал хмуриться. Заметив это, Лидия тоже улыбнулась.
— Ох, какой острый пирог! Не возражаешь, если я запью его? — Она взяла кувшин с вином и поднесла его к губам.
— Ну, ладно, хватит! — Конан засмеялся, схватил ее за руку и притянул к себе. — Можешь остановиться. Верю, что на этот раз меня никто не собирался отравить.
Лидия тоже засмеялась, глядя Конану в глаза. Капля вина осталась на ее нижней губе, и она слизнула ее маленьким розовым язычком. Конан неотрывно смотрел на Лидию, и ее восхитительные формы казались ему соблазнительным десертом после обеда. Он приблизил к ней лицо, она сделала то же самое, и наконец их губы встретились. Конан обвил руками ее талию, прижимая Лидию все ближе и ближе к себе. Пустой поднос, разделявший их, отлетел в сторону, и они слились в тесном и жарком объятии.
Неожиданно со стороны кухни раздался звук колокола, сначала один раз, затем другой. Лидия нетерпеливо зашевелилась, но Конан не выпускал ее из своих объятий, прижимая все крепче и крепче к себе. Лидия начала отчаянно бороться с ним, пытаясь освободиться. Наконец, ей это удалось, и она в гневе ударила северянина рукой по губам.
Изумленный Конан разжал объятия и непонимающе уставился на девушку. Лицо Лидии пылало от ярости. В этот момент она напоминала разъяренную тигрицу.
— Безмозглый варвар! Это же мне звонили! Ты что, хочешь, чтобы меня выпороли? — Лидия вытерла рот тыльной стороной ладони, пригладила волосы и торопливо направилась в кухню, на ходу поправляя складки своей одежды.
В дверном проеме показался костлявый мальчишка с торчащими во все стороны волосами, напоминавшими паклю. Он понимающе взглянул на Конана и нахально улыбнулся, затем подошел к столу, чтобы унести поднос с посудой.
Он едва успел увернуться в сторону, когда мрачный северянин рывком поднялся, отшвырнув скамью, и большими шагами вышел из комнаты.
Мысли путались у Конана в голове. Маленькая мерзавка, как она смела его так использовать! Разве он дал ей повод так обращаться с ним? «Может быть, я сделал что-то не так? — лихорадочно думал он. — Но она же сама этого хотела! Кто их разберет, этих местных. Не поймешь, что у них на уме. Пусть падет проклятье Крома на этих хайборийцев и на их подлые обычаи, которые они гордо называют цивилизацией!»
Конан вышел во двор, и дневная жара снова обрушилась на него. Он замедлил шаг и побрел по двору, волоча ноги, но буря в его груди продолжала бушевать. Впереди, в тени крыльца кузницы, его поджидал огромного роста человек, одетый в кольчужный доспех. Изрядно побитый шлем великан держал в руках.
Конан догадался, что это и есть Эвольд, мастер фехтования. Он непринужденно беседовал с низеньким толстым человечком, едва видимым в тени. Через несколько мгновений, когда толстяк распрощался с воином и быстро пошел к воротам, Конан узнай в нем Своретту.
Нахмурившись, Эвольд мрачно смотрел на приближающегося киммерийца.
— Так, варвар, для начала я напомню тебе о времени! Тебе придется научиться ценить время твоих старших офицеров и не заставлять их ждать тебя, не то поплатишься за это своей грубой северной шкурой, — Плохо выбритое, щетинистое лицо мастера фехтования скривилось от отвращения. — Ладно, на первый раз я тебя прощаю. А теперь скажи мне, тебе когда-нибудь раньше приходилось держать в руках меч?
Конан мрачно взглянул на Эвольда:
— Приходилось.
— Хмм. Северный клинок — довольно грубая и неудобная штука, к тому же лезвие у него слишком тяжелое. Ты, должно быть, так же хорошо управляешься с топором! — Эвольд повернулся и направился через двор. — Да, ну и задание же мне выпало учить такого дикаря, как ты, привыкшего орудовать дубинами и топорами, пользоваться настоящим боевым оружием! Но, по крайней мере, я научу тебя уважать его.
Солнце все еще продолжало заливать двор неистовым жаром, но теперь оно светило уже с западной стороны. Обливаясь потом, Конан яростно рубил и колол набитое соломой чучело из коровьей шкуры высотой с человеческий рост, прикрепленное к деревянной балке. Наконец, выбившись из сил, Конан замедлил темп, что вызвало бурное неудовольствие мастера фехтования, сидевшего на скамье в тени дома.
— А ну-ка, быстрее! Нет, не так, парень! Шевелись, больше жизни! Ты ведь держишь меч, а не дубину, — резким, каркающий голосом отдавал команды Эвольд. — Секрет этого лезвия в его легкости, ты можешь молниеносно наносить им любые удары, а вместо этого ты бездельничаешь, как ленивый бык!
Конан снова ускорил ритм ударов. Грубая сырая шкура была уже вся исполосована и изрублена, ее соломенные внутренности валялись по всему двору, на что мастер фехтования не обращал никакого внимания. Волосы Конана слиплись от пота, дышать становилось все труднее, но он не стал просить учителя о передышке, заранее зная, что это бесполезно.
— Используй в бою все возможности. Кривизна этого лезвия позволит тебе отсечь руку противника одним ударом, но только если ты полоснешь по ней, не уменьшая силы, — Для пущей убедительности воин рубанул воздух своей широкой ладонью, затем нахмурился и скрестил руки на груди. — Но вряд ли ты сможешь многому научиться.
Эвольд замолчал и принялся мрачно наблюдать за яростными усилиями Копана. Изнуренный жарой и непрерывными упражнениями, киммериец уже впал в какое-то безразличие, и все мысли его, казалось были направлены на то, чтобы поскорее разделаться с остатками чучела и разнести его в клочья.
— Да, я смотрю ты не многому научишься, сражаясь с соломенным противником, который не двигается и не наносит ответные удары, — покачал головой Эвольд, затем, возвысив голос и уже не глядя на Конана, а как будто обращаясь к невидимой аудитории, продолжал: — Человек — это ничто иное, как весьма хрупкое и непрочное сооружение из мышц и сухожилий, Он наполнен кровью, как простой пузырь. Так вот, когда этот пузырь стоит перед тобой и собирается напасть, твой меч может творить чудеса. Например, взять да и разрубить врага пополам, — Эвольд окинул Конана критическим взглядом. — Если, конечно у тебя кроме меча найдется еще сила и ум. Было бы неплохо, если б барон отдал в наше распоряжение каких-нибудь пленных, чтобы на них поупражняться. Сейчас много рабов воображают, будто им дозволено бунтовать, вот и не мешало бы их как следует проучить. Заодно и тебе наука пойдет впрок!
Конан искоса взглянул на учителя фехтования, но ничего не сказал, а только на мгновение опустил меч, чем тут же вызвал очередной взрыв недовольства у старого рубаки.
— Что, силенок не хватает, варвар? Уже скис? — крикнул он, презрительно глядя на Копана. — А ну, давай-ка поживее! Я не отпущу тебя, пока не добьюсь хоть какого-нибудь результата. Глупый северянин, ты что, невнимательно меня слушал? Нет, с тобой надо по-другому разговаривать! — Эвольд резко встал и шагнул вперед, застегивая пряжку на шлеме и натягивая длинные кожаные рукавицы.
— Мы будем сражаться? — спросил Конан, исподлобья глядя на приближающегося мастера. — Ну что ж, очень хорошо. А где мои доспехи?
— Доспехи? — хрипло рассмеялся Эвольд. — Может быть, и впрямь они тебе нужны, а то ты еще ненароком отрубишь себе руку! Но вое же не бойся, попробуй быть мужчиной, — Воин резким движением извлек из ножен меч и поднес его к самому лицу Копана. — Покажи теперь, на что ты способен, киммериец! Стоит нам только захотеть, как мы в два счета завоюем всю твою страну, только не очень-то вы нам нужны, Давай, защищайся!
Издав боевой клич. мастер фехтования сделал резкое движение вперед, но Конан успел отскочить в сторону, защищая лицо клинком.
— А теперь попробуем удар слева! — Эвольд остановился, затем резко взмахнул мечом, и Конан вынужден был отступить еще на шаг в сторону. Эвольд рассмеялся.
— Хоть ты и увалень, но пляшешь под моим мечом ловко. Пропляшешь так целый день, пока мне не надоест тобой любоваться! — Он снова сделал резкий выпад.
Единственно возможный ответ — принять бой. И два клинка скрестились.
— А, теперь ты понял, что твоя нерасторопность могла стоить тебе жизни? — Эвольд начал говорить уже с трудом, задыхаясь от разговора во время фехтования, но удары продолжал наносить с неослабевающей силой.
Конан понимал, что находится в невыигрышном положении по сравнению со своим закованным в доспехи противником, но от смертельного поцелуя меча его спасала врожденная реакция и гибкость дикаря. Раздетый до пояса, он не получил еще ни одной царапины, ловко увертываясь и нанося ответные удары, с каждой секундой чувствуя, что все более и более уверенно сжимает в руке меч.