На крышу храма Сэта, чья верхняя ступень была увенчана ограждением в виде змеи, опустилась она, проникла внутрь сквозь отверстие в стене и приняла свой человеческий облик. В одеянии из перьев она спустилась вниз, в покои, предназначенные для посвященных Черного Круга. Здесь обдумывала она свои планы и отдыхала до позднего вечера. Затем послала нарочного к королю с заранее условленным знаком, который обеспечивал тому немедленный допуск к монарху, и письменной просьбой о приватной аудиенции. Просьба была чистой воды вежливостью, она могла бы предстать перед королем и не докладывая. Это монарх знал слишком хорошо и немедленно отослал ей формальное приглашение.
В назначенное время она отправилась на площадь ко дворцу, облаченная, согласно своему рангу, в одежды и корону верховной жрицы. Дабы подчеркнуть важность своего визита, она отправилась не пешком. Она качалась в носилках, которые плыли над землей без носильщиков и колес на высоте трех футов. Исполненные благоговения и втайне перепуганные стражники низко склонились перед ней. Они внимательно следили за тем, чтобы не подходить к носилкам слишком близко, после того как те опустились на мраморный пол. Рахиба вышла и приказала одному из лейб-гвардейцев проводить ее во дворец.
Он привел ее в маленькое, но роскошное помещение. Искусная живопись, изображавшая охотничьи сцены, украшала его стены. Мебель была украшена роскошной резьбой и позолочена. Ментуфер пригласил ее садиться и сам наполнил для нее серебряный кубок вином.
— Надеюсь, госпожа, верховная жрица Дэркето, дозволит присутствие моего перворожденного сына, — сказал он. — Я хотел бы, чтобы он тоже ознакомился с вашими известиями, ибо это относится к делам управления государством.
Рахиба пожала плечами.
— Если это угодно вашему величеству, — ответила она, решив сохранять вежливость.
Хотя Ментуфер, без сомнения, втайне испытывал страх перед ней и другими высшими магами, но он был чем угодно, только не слабаком — прошло много поколений с тех пор, как у стигийцев был такой волевой монарх. Это был рослый человек, и туника простого покроя скрывала его сильные мускулы так же мало, как и бесчисленные шрамы, которые он заработал во многих сражениях. У него было грубое, обветренное лицо, нос сломан, глаза мерцали металлическим блеском. Он всегда, даже при церемониальных одеяниях, носил на бедре меч. Несмотря на свой благоговейный ужас перед ведьмой, он даже не пытался скрыть вожделеющий взгляд, которым он взирал на ее красоту. Они уже не раз делили ложе.
— Да, с вашей стороны было очень мудро привести сюда крон-принца. О король, да живите вы вечно. Но только боги знают, что принесет нам следующее утро, а я несу с собой дурные известия.
Ктесфон, крон-принц, стройный, уже не вполне молодой человек, беспокойно поерзают в кресле.
— Господин мой отец, — сказал он, — должны ли мы пригласить сюда также вашего советника? Речи мага зачастую загадочны — простите, госпожа, пусть это не прозвучит невежливо, — а несколько голов скорее найдут решение.
— Я просила о приватной аудиенции, — напомнила Рахиба резко. — Многое из того, что я доложу его величеству, не предназначено для других ушей. Из предосторожности, ваше величество, дабы страх не сковал сердца стигийцев.
Ментуфер бросил на сына взгляд, полный сомнения, однако затем решил все же не отсылать его. Ктесфон, правда, никогда не делал тайны из своего мнения, что присоединение царства с помощью оружия было глупостью, но поскольку он не мог склонить своего отца к обратному, он занимался всякими другими делами, как подобает хорошему сыну. Он охотился на львов в своих боевых колесницах, исследовал тайные науки, от которых содрогалась воинственная душа Ментуфера, и даже осмеливался переписываться с сосланным соперником Тот-Аписа Тот-Амоном.
— Говорите дальше, — проворчал король.
— Ваше величество знает легенду тайянцев о Секире Варуны?
— Бабьи сказки! — фыркнул Ментуфер. Ктесфон, напротив, слушал чрезвычайно внимательно.
— Хотели бы мы, чтобы это было так, — возразила Рахиба. Она рассказала о том, что произошло, — однако так, чтобы сохранить достоинство свое и Тот-Аписа, — и о том, что ей удалось выследить. — Боюсь, что обычным способом не удастся достигнуть Птейона, опередив Конана, — заключила она. — А если мы отправим туда кого-нибудь с помощью магии, то нам не удастся послать туда достаточно большой отряд, который справился бы с эскортом Конана, — во всяком случае, за такое короткое время, какое нам осталось. А маленький отряд будет очень быстро уничтожен.
— Клянусь щупальцами Сэта! — Король ударил кулаком по ручке кресла. — Какой-то болван — избранник Митры? Если владыка солнца не нашел никого получше этого Конана, то нам вообще не стоит беспокоиться.
— И все же, отец, — возразил Ктесфон. — Только подумай, что уже совершил этот варвар — притом не имея никакого сверхъестественного оружия!
— Да, — поддержала его Рахиба, — ваше величество, ваше колебание может стоить нам потери целой провинции, которая затем будет представлять для нас постоянную угрозу, будучи нашим вооруженным врагом. И что тогда станется с вашими завоевательскими планами? Соберите все силы, какие только сможете за такое короткое время, и возьмите на себя командование лично — оставьте на это время представлять королевскую власть своего сына — потому что только ваше личное присутствие может вселить в солдат мужество, безразлично, против какого врага они выступят. Направляйтесь непосредственно на юго-восток и подавите повстанцев. Тем временем мы, служители Сэта, позаботимся всеми имеющимися у нас средствами, чтобы Секира осталась лежать на месте. Но не отчаивайтесь, если Конан все же получит ее в руки, потому что у нас все же еще остаются и другие возможности. Тем или другим образом мы с вашей помощью на этой земле, о король, победим нашего врага на небе.
— Да будет так! — рявкнул Ментуфер.
В крипте под храмом Сэта мерцало голубоватое пламя свечи. На столе в тени стены стоял стеклянный сосуд, сделанный в форме материнской утробы. Там плавало, прижимая голову к коленям, бледное, еще не полностью сформировавшееся и нерожденное дитя.
Рахиба вошла в помещение. Послушник, стоявший на страже, бросился перед ней на пол.
— Ступай! — велела она ему, и он отполз на коленях назад, к двери.
Ведьма склонилась над стеклянным сосудом. Она уставилась в бледное личико, описала несколько знаков и пробормотала пару слов. Гомункул задвигался. Боль исказила его еще не выраженные черты. Из маленького горла поплыли слова, сопровождаемые пузырьками воздуха.
— Кто зовет меня? Чего хочешь ты?
— Я, Рахиба, зову тебя, — прошипела верховная жрица. — Внимай моим словам, Тот-Апис, и оставь все прочее. Я не стану утверждать, что близятся сумерки богов, но совершенно определенно, настали времена, когда бык и змея вновь схватятся в единоборстве.
Преодолевая расстояние в множество миль, заговорил чародей с помощью маленького чудовища:
— Говори, что ты узнала.
Она повиновалась. Наконец она настойчиво сказала:
— Судьба еще висит на волоске — и так будет продолжаться, покуда жив Конан. — Она царапнула ногтями воздух. — Но так не должно оставаться долго. Нам требуется могущественная магия, чтобы остановить его. О господин, не скрывайтесь больше в своем доме. Поспешите, надев крылья дракона, и приготовьте ваши чары. Тем временем я вернусь, чтобы следить за Конаном и применить волшебство, как только он или его товарищи проявят слабость. Именно так удалось моей предшественнице пятьсот лет назад поразить того, кто последним касался Секиры. Встретимся в Птейоне, господин. И там мы — вы и я — уничтожим Конана!
Глава шестнадцатаяПутешествие к проклятому
Камни шуршали под копытами. Кровавое солнце на западе жгло и без того больные от пыли и пота глаза. Стены ущелья, по которому они ехали, отражали свет и палили их немилосердной жарой. С каждой милей, которую проходили тайянцы, красные склоны становились все более низкими, менее отвесными и менее изрезанными. Но пустыня, к которой они приближались, не была приятной местностью. То и дело им казалось, что впереди они видят воду, но это был лишь мерцающий песок, и после этого жажда мучила их еще сильнее.
Почти все всадники без исключения молчали, погоняя своих лошадей. Кафтаны и бурнусы, которые должны были защитить их от безжалостного солнца, повисли, пропитанные потом, на их тощих телах. Копья качались в такт ударам копыт, и их наконечники блестели. Хотя люди не были друзьями этой безотрадной пустыни, они страдали меньше, чем их вождь из северной страны, вообще не привыкший к подобному климату.
Несколькими футами позади него Дарис натянула поводья и остановила свою лошадь возле Фалко.
— Как дела, друг? — спросила она. — За весь путь ты еще ни разу рта не раскрыл.
Офирец пожал плечами, однако даже не повернул лица, прохрипев пересохшим горлом;
— А о чем еще говорить?
— О целой куче вещей, — мягко отозвалась она. — Мы можем о многом побеседовать. О наших надеждах, мечтах, воспоминаниях — даже о наших страхах, если это поможет их преодолеть. Ты был до сих пор всегда таким оживленным, Фалко. Что гнетет тебя? То, что завтра мы будем в ужасном Птейоне?
— Я не боюсь! — вспыхнул он. — Я пошел с вами по доброй воле.
— Как и я. Но, в конце концов, Конан — мой повелитель, пока он… пока он и Митра того хотят. С тобой все обстоит иначе. Тебя никто не счел бы трусом, если бы ты вместо этого отправился с моим отцом, как это сделали Сакумба и его люди, и твоя помощь была бы ему так же кстати, как и Конану.
— Только ради добычи поехал с ним Сакумба! Ты хочешь поставить меня на одну доску с этим дикарем?
— Я думаю, что в его сердце живет нечто большее, чем просто жадность, Фалко. Думаю, любовь к Бэлит — вот что можно там найти, и воспоминание о ее родителях, так же как желание отомстить стигийцам за вероломное нападение. — Дарис остановилась. — А ты последовал за Конаном, потому что в глубине своего сердца тоже считаешь его своим повелителем, за которого ты с радостью отдал бы свою жизнь. Разве я не права?