Конан стоял на кромке — на границе Леса — и тени деревьев, сгустившиеся и удлинившиеся к вечеру, надежно скрывали его и других наблюдателей от глаз и стрел ратников князя. Войско князя стало лагерем вдоль всей границы Леса достаточно близко — два полета стрелы! В сумерках полыхали костры, много костров, целая вереница огней… И в свете этих огней Конан мог видеть — и оценить! — войско Брана. О, недаром это войско считалось делом всей жизни князя! Это было не просто скопище вооруженных людей, но прекрасно обученная, слаженная, умеющая повиноваться сила. Всадники, колесницы, пешие воины и лучники… Все в алых плащах, в остроконечных шлемах, с продолговатыми щитами и короткими широкими мечами — интересно, как же они, когда дело дойдет до битвы, будут отличать «своих» от «врагов»?! Конан тяжело вздохнул и до боли в пальцах стиснул рукоять меча, словно пытаясь напитаться силой и холодной мудростью древнего оружия. Нет ничего страшнее и хуже таких вот войн, когда брат идет на брата… И последствия таких войн всегда ужасны, несомненно ужаснее, чем последствия любой, даже самой жестокой захватнической — или освободительной — войны! Вне зависимости от того, какая из сторон победит… Это ведь сейчас они — армия, а после сражения они будут просто люди, и как они станут жить с ответственностью за это, как они вернутся домой, как посмотрят в глаза соседке, чьего сыночка зарубили в той самой «славной» битве — того самого сыночка, с которым когда-то вместе пускали берестяные кораблики по реке, а потом, призванные в рать княжьей волей, звались земляками и ели из одного котелка! Даже нечего думать о победе в такой войне, даже незачем строить планы атак… Все равно эта война — погибель для будинов!
…Другой наемник, командир наемников, будучи сейчас на месте Конана, подумал бы: «Тебе-то что за дело, как они потом будут жить? Думай о том, чтобы самому сейчас спастись! И ребят своих живыми увести из этого «гостеприимного» края!» Возможно, не так уж это было бы неразумно так мыслить, но Конан из Киммерии всегда мыслил иначе, и о себе он думал в последний черед, и потому имя его гремело по всему миру, от Оми на Востоке до Пиктских Пущ на Западе, от ледяной Гипербореи до раскаленного солнцем Зембабве!
— Князь Бран! — прошептал Конан. — Они ведь повинуются князю! Они боятся князя… И именно по его вине не удалось добиться мира между Будинеей и Великим Лесом! Это он перерезал глотку Фредегару, чтобы не оставалось у будинов иного пути… А если князя не станет?! Что тогда? Неужели же они по-прежнему будут рваться в бой, если некому станет их подгонять? Если князя не станет…
— О чем ты, Конан? — встревожено спросил его Изок.
— Мне пришла одна занятная мысль… И я поймал ее за хвост, чтобы разглядеть получше! Вот если бы знать наверняка, жив ли еще княжич Бранко!
— Думаю, жив… Князь держит его где-нибудь, чтобы судить потом, после победы над Лесом. Насколько я знаю старого Брана… Он никого не отпустит в мир иной, не насладившись его страданиями! Даже своего собственного сына! Думаю, князь хочет, чтобы Бранко прежде увидел его победу и крушение своих надежд… Да, думаю, Бранко жив!
— Знать бы только, где его держат… Знать бы точно, где раскинут шатер самого князя! И тогда я мог бы ручаться за нашу победу… За победу малой кровью!
— Надо послать разведчика, — неуверенно предложил Изок.
— Сам догадываюсь, что надо поступить именно так! Но кто пойдет? Ты? Я? Кто-то из твоих ребят? Их всех знают в лицо… Кто-то из моих? Еще хуже… Кто-то из волколюдов? Так князево войско наверняка настороже! Послать кого-то, кого не заподозрят, а лучше — вовсе не заметят, чтобы так прополз в их лагерь, что и травинка бы не шелохнулась, и тень не упала… Разве что ежика какого или лесного котенка мелкого? — безнадежно усмехнулся Конан.
— Я пойду! — прозвенел позади них высокий голосок. Конан резко обернулся, хватаясь за оружие… Перед ним стоял маленьких темнокудрый мальчишка в замшевой курточке и зеленой шапочке. Зеленые глаза смотрели зло и упрямо. — Я пойду!
— Да как ты смел подслушивать? Да кто ты вообще такой? Подполз, как змееныш, и… Да я тебя сейчас! — рассердился Конан и попытался схватить мальчишку, собираясь задать ему хорошую трепку… Мальчишка ловко увернулся и рассмеялся. Конан просто опешил от такой наглости!
— Вот видите! Подполз, как змееныш, и все подслушал! Я давно здесь стою! А вы меня и не заметили! И ни одна травинка не шелохнулась, и тень не упала! И в князевом лагере никто меня не заметит, а заметят — не заподозрят! — торжествующе выкрикивал мальчишка.
— Так уши-то у тебя наверняка острые! — вздохнул Изок.
— Острые… Но я же в шапке!
— А ну как шапку снимут? В костер ведь бросят тебя, живьем!
— Риск есть, — спокойно согласился мальчишка. — Но он вполне оправдан! Лучшего разведчика вам все равно не найти! Ну, пожалуйста! Должен же я хоть что-то сделать, раз воевать мал!
Мальчишка и впрямь был юркий и верткий, и раз уж сам Конан не заметил его приближения… Да, он прав, лучшего разведчика им не найти! И у него больше шансов вернуться живым, чем у взрослого… Но все же — совсем ведь дитя! — как можно брать на душу такую страшную ответственность?! Конан покачал головой:
— Нет, не могу! Что я матери твоей скажу? Как в глаза ей посмотрю, если что?
Легкая тень пробежала по лицу мальчишки, губы страдальчески изогнулись:
— Нету у меня матери. Убили ее охотники по князеву приказу… И отца нет. Он с князем Фредегаром ушел…
— Понятно.
— Это будет моя месть! А месть — свята! Все равно ведь пойду туда… Вам назло… Хоть прирежу кого-нибудь из них во сне… Тогда точно поймают — и вы же будете виноваты!
— Ах ты, паршивец! — снова возмутился Конан.
— Лучше вы мне точно скажите, что я должен сделать и разузнать!
Конан все еще колебался, но Изок положил руку ему на плечо и прошептал:
— Если войско князя войдет в Лес, этот мальчик погибнет — вместе с другими детьми!
Конан кивнул. И повернулся к мальчишке:
— Месть — свята! Как тебя зовут?
— Вуйко. Сын Рагнахара!
— Слушай, Вуйко… Нам надо точно узнать: во-первых — где расположен шатер князя Брана, чтобы именно туда нанести главный свой удар, а во-вторых — жив ли княжич Бранко и где его держат, чтобы освободить его как можно скорее и с его помощью предотвратить кровопролитие… Сможешь?
— Смогу!
— Ты умеешь рисовать карты?
— Да. Примерно… Но вы поймете. Я возьму с собой полоску бересты и иголку! Ну, я пошел?!
Вуйко ободряюще улыбнулся Конану и беззвучно растворился в лесном полумраке.
Оленя колдовала над мясной похлебкой. Айстульф стоял рядом, по-собачьи тоскливым взглядом сопровождая каждое ее движение. Оленя время от времени окликала Сладушку и, если дочери рядом не оказывалось, начинала метаться в поисках — боялась снова потерять ее в этом страшном, темном Лесу…
Несколько раз Айстульф порывался заговорить — и каждый раз заготовленные слова замирали у него на губах: он боялся, что не сможет как следует выразить обуревавшие его чувства.
Наконец, Айстульф не выдержал и, подойдя к Олене, решительно остановил движение ее руки, быстро-быстро нарезавшей репу. Оленя выронила нож… Но глаз не подняла, только дрожали длинные ресницы.
— В бой мне завтра, — прошептал Айстульф. — Может, умереть придется… Так ты скажи мне все-таки… Чтобы знал я… Кем ты стала бы мне, если бы я жить остался: сестрой или супругою?!
— Супругою, — чуть слышно ответила Оленя, утыкаясь лицом в его плечо.
Вуйко чувствовал: кто-то следит за ним, кто-то беззвучно идет за ним следом, замирая всякий раз, когда мальчик оглядывался. Только человек, поживший в Лесу, может так двигаться… И все же не мешало бы избавиться от непрошеного соглядатая! Такая уж миссия у него: требует секретности! Конечно, можно было бы бросить нож, но… Вдруг — свой? Да и неоткуда взяться чужому… И Вуйко, выждав удобный момент, не просто обернулся, но прыгнул назад, пружинисто и ловко, как кошка. Преследователь слабо пискнул, сдавленный его руками…
— Сладушка! Ты?
— Я, — виновато всхлипнула Сладушка.
— Зачем ты пошла за мной?! Возвращайся немедленно! Немедленно, слышишь! Это… Это опасно! Это не для маленьких девчонок! И не для девчонок вообще!
— Ну и пусть! А я все равно с тобой пойду…
— Как же ты меня выследила?!
— А вот так… Увидела, как ты идешь… В сторону Болота! И лицо у тебя такое было… Решительное. И ты все время за рукоять ножа держишься. Я так и подумала, что ты воевать идешь. Ну так я тебя не оставлю!
— А я тебе не позволю!
— А кто ты такой, чтобы запрещать мне что-то?! — капризно воскликнула Сладушка, отбрасывая руки Вуйко. — Ты мне не матушка, не батюшка и даже не братец! Пойду — и все тут…
Вуйко не нашел, что бы возразить ей, а потому смирился.
— Только смотри, не мешай мне! Не пищи, ни визжи, веди себя тихо и не задавай вопросов!
Сладушка радостно кивнула.
…Вуйко оставил ее на краю лагеря, в кустах. А сам пошел разведывать. Он умел красться беззвучно; проскальзывал в тени палаток, стараясь не попасть в отблеск костров. Он быстро нашел шатер князя — сплошь затканный золотом, окруженный тройной шеренгой ратников! Если и была у Вуйко шальная мечта — забраться потихоньку в этот шатер, да и прирезать князя собственноручно, отцовским ножом охотничьим! — то теперь с мечтою этой пришлось расстаться, и Вуйко, отколов от воротничка иголку, принялся царапать на кусочке бересты… Вот — Великий Лес, вот — Большое Болото, вот — речка Красная, вот — лагерь, охранительная полоса костров, вот — одинокая сосна — славный ориентир! — и как раз недалеко от сосны — цель: шатер князя. Тщательно зарисовав все и отлежавшись, чтобы унять встревоженное дыхание, Вуйко отправился назад, к Сладушке, размышляя о том, как бы ему и второе поручение Конана выполнить…
И вот тут-то юного разведчика постигла неудача. Один из ратников всюду возил с собой собачку — славную, маленькую, желтенькую, кривоногую собачку, во время скачки она сидела в сумке, притороченной к седлу, а на стоянках развлекала хозяина и его сотоварищей: на задних лапках ходила, танцевала, подавала лапку, лаяла по команде… И — без команды тоже лаяла, если чувствовала постороннего: кого-то, кто мог быть угрозой для обожаемого хозяина. Собачка учуяла Вуйко…