Мадлен в отчаянии. Под предлогом «вечеринки, организованной коллегами», она получила разрешение выйти в люди без сопровождения тетушки Маргериты. На самом деле у нее свидание с Жоржем, художником с улицы Деламбра. По этому случаю мать Мадлен уже две недели, выбиваясь из сил, шьет платье, модель которого она выбрала в последнем номере журнала La Mode illustrée. Речь идет о платье из плотной голубой тафты. Однотонная, довольно широкая юбка, подол которой прикрывает щиколотку, собрана в поясе приталенным лифом. Шелковый корсаж сделан из широкой полосы драпированной ткани в форме корсета. Этот корсет соединяется с пришитой под прямым углом полосой, обнимающей плечи, и заканчивается рукавами в виде воланов из присборенной ткани. Декольте обрамляет узкая полоска сложенной вдвое ткани.
По правде говоря, Мадлен совсем не находит эту модель «шикарной», но поскольку совесть ее не чиста, то она, вместо того чтобы порицать вкус своей матери, возлагает вину на швейную машинку:
– Не кажется ли тебе, что пора поменять твою старую Peugeot на одну из моделей марки Singer? В последнем номере Vogue мы опубликовали сногсшибательную рекламу… Я тебе его принесу.
– Американская машинка? Да ты не в своем уме! Никто не переубедит меня в том, что самые лучшие машинки делают во Франции.
– Моя бедная мамочка, ты совсем отстала от жизни… У матери моей сослуживицы Сюзанны есть машинка Singer, и она от нее просто в восторге. Знаешь, во время войны американцы намного опередили Францию…
– Если хочешь, чтобы я дошила твое платье, пойди-ка расскажи об этом своему отцу. Не хочешь?
Мадлен в последний раз бросает взгляд на платье. Безусловно, оно слишком закрытое для выхода в ресторан. Что скажет Жорж?
Кларисса в Париже
Через год после рождения второго ребенка Кларисса не могла усидеть на месте. Женщина с ее достоинствами и ее ранга, полагала она, не создана для того, чтобы нянчиться с детьми. И потом, разве это не означало несправедливого отказа от ее певческого таланта, которому она посвятила в последние годы так много времени? Она убедила себя в том, что ни один другой город в мире, кроме Парижа, не может дать ей возможности раскрыться как лирической певице. Ее муж, по правде говоря, был очень занят развитием своего бизнеса, и, сожалея об этом решении, но не в силах сопротивляться, он в 1906 г. проводил жену и двоих детей в возрасте 1 года и 3 лет в Европу. В целях безопасности троих путешественников, собиравшихся пробыть там неопределенно долгое время, сопровождала няня.
В Париже Кларисса могла рассчитывать на широкую поддержку в первую очередь своих сестер. Леония, которую в семье предпочитали называть Дэзи, в 1887 г. вышла замуж за Франка Гленцера, парижского промышленника эльзасского происхождения, и тоже увлекалась музыкой, да так, что выступала в узком кругу с частными концертами, на которых ей по дружбе ассистировали Форе и Дебюсси. Но, безусловно, самой большой популярностью во Франции пользовалась Клер, старшая из сестер Кудер.
В 1891 г., связав свою судьбу с Шарлем-Огюстом де Шуазель-Бопре, она стала маркизой, а с 1909 г. будет носить титул герцогини. Американская пресса широко освещала эту франко-американскую свадьбу, лишний раз подчеркнувшую популярность союза знатного происхождения с деньгами. Маркиз де Шуазель представлялся в этих статьях то как принц, то как герцог, обладавший бесчисленными замками и предками, прославившими себя в крестовых походах. Между тем реальность была не столь блистательной.
Фамильный замок на севере Франции, о котором писали в газетах, на самом деле представлял собой поместье под названием Буа-ле-У, затерявшееся в деревенской глуши в департаменте Иль-и-Вилен, в десяти километрах к юго-западу от города Фужер, принадлежал на самом деле графу Ла Белинэ, кузену и покровителю маркиза. Что до богатства семьи Шуазель, то его никогда не существовало, и поскольку маркиз увлекался игрой, в конце века у супругов возникли первые трудности с содержанием их небольшой квартиры на улице Байар, неподалеку от Елисейских полей, а также их дополнительной резиденции в Версале. Но ведь главное – не подавать вида, не так ли?
Со стороны своих друзей Кларисса воспользовалась поддержкой герцогини де Ларошфуко, урожденной Мэтти Митчелл, американки, предложившей взять над ней шефство в свете. То есть все было готово к тому, чтобы превратить бегство Клариссы в Город света в сцену для прославления Клариссы Наст, «дочери братьев Кудер из Нью-Йорка», как она любила представляться в детстве.
Кларисса была так занята, выстраивая свою репутацию, что через некоторое время после прибытия во Францию вынуждена была отправить детей вместе с няней назад, к их отцу. Ее участие в концертах, светских вечеринках, поездках на побережье и все то будоражащее, что может предложить парижская жизнь молодой двадцативосьмилетней женщине, плохо сочеталось с положением матери семейства.
Оставшись одна в Париже, она также смогла ближе наблюдать за тем, как развивается увлечение одного первоклассного французского скульптора ее сестрой. В 1904 г., без сомнения, с намерением продать ему один имевшийся у него предмет искусства, за который он надеялся получить хорошую цену, маркиз де Шуазель близко познакомился с Роденом, известным коллекционером античных произведений искусства и живописи. Как всегда, падкая на известность маркиза тут же поспешила воспользоваться ситуацией и завязать дружбу со скульптором, находившемся в ту пору на гребне славы. Убежденная в том, что немолодой мужчина, на двадцать пять лет старше нее, не останется бесчувственным к ее очарованию, она вбила себе в голову, что станет ему абсолютно необходимой, и взяла на себя роль его импресарио, заключавшуюся в том, чтобы приводить в мастерскую на улице Медон богатых друзей, большей частью американцев, думая, что те уйдут, купив что-то на память. Клер, которая – как и ее сестра Кларисса – не имела почти никакого понятия о деньгах, внезапно утроила цены. Ну и что? Разве Роден не был президентом Международного общества скульпторов, художников и граверов?
Ее безумство обернулось таким успехом, что вскоре она похвалялась тем, что благодаря ей ежегодный доход великого человека вырос с 60 000 до 400 000 франков. То, что должно было случиться – и чего зачастую желают, – случилось: когда Кларисса в 1906 г. встретилась со своей сестрой в Париже, та вот-вот должна была стать официальной любовницей скульптора.
Кларисса могла лишь содействовать сестре. Отсутствие состояния у маркиза де Шуазеля в ее глазах было серьезным недостатком, гораздо более порицаемым, чем неверность. И потом, разве он сам не способствовал этому сближению, от которого надеялся получить обращенную в деньги выгоду?
По правде говоря, Клариссу больше беспокоило здоровье ее сестры, чем ее добродетель. Старшая из дочерей Кудер, потерявшая двоих сыновей, умерших в малолетнем возрасте, а затем перенесшая изуродовавшее ее тело кесарево сечение, положившее конец неудачно протекавшей третьей беременности, страдала от затянувшейся депрессии, сопровождавшейся продолжительными болями внизу живота. На алкоголь она смотрела как на лекарство. И поскольку беда никогда не приходит одна, у нее одновременно с этим развилась булимия, из-за чего ей после каждого приема пищи приходилось извиняться перед своими гостями… Кларисса надеялась, что связь ее сестры с Роденом смогла бы вырвать ее из оков неудачного брака и принести спасительную для ее здоровья уравновешенность, ведь, отвечая на ежедневные письма маркизы, которые она подписывала «Твоя женушка», Роден тоже призывал свою любовницу не прикасаться к водке.
1907 г. вполне соответствовал ожиданиям Клариссы: ее сестра расцветала в объятиях Родена и почти уговорила скульптора переехать в парижский отель Biron, расположенный всего в двадцати минутах ходьбы от ее дома. Кларисса же, со своей стороны, упорно занималась пением. Ее учителя, которые оплачивались втридорога, заверяли ее в постоянных успехах и, как обычно, предлагали брать дополнительные уроки. Блестящий артистический сезон в Париже доставлял ее слуху меломана истинное наслаждение, а парижские бутики наконец соответствовали ее критериям роскоши и совершенства.
Единственную тень на эту картину бросал ее муж, которой с другого берега Атлантики без конца спрашивал, когда она вернется, а также сообщал, что намерен оставить свое место в журнале Collier’s… К счастью, Конде стоил больше, чем маркиз де Шуазель, поэтому Кларисса успокоилась, когда он заверил ее, что если уволится, то ради лучшего будущего. Чтобы утихомирить своего мужа и убедить его в том, что она подумывает скоро пуститься в обратный путь, она заказала в доме Луи Виттона огромный дорожный чемодан с инициалами «К. К. Н», что означало «Кларисса Кудер Наст».
И, словно этого было недостаточно, всю зиму посылала ему свои изображения, заказанные принявшему американское гражданство люксембургскому фотографу по имени Эдвард Стайхен, входившему в круг Родена. На этих фотографиях Кларисса больше похожа на Юдифь, изображенную Климтом какими-нибудь шестью годами раньше, чем на Деву Марию, написанную в эпоху Ренессанса. У нее накрашены губы и подведены глаза, что не было принято у светских дам Парижа, на ней надето платье с блестками, глубокое декольте которого подчеркивает грудь. С томным видом она словно подтрунивает над фотографом. На безымянном пальце сверкает огромный бриллиант, напоминающий о том, что она – замужняя женщина…
Получив эти фотографии, Конде Наст отреагировал мгновенно. Он отправил в Париж мисс Ричардс, няню, вместе со своими двумя детьми с поручением убедить его супругу как можно скорее вернуться в семейное гнездышко.
Призрак отца
Чтобы понять реакцию Конде Наста, отправившего мисс Ричардс с поручением если не образумить его супругу, то хотя бы вернуть домой, придется призвать на помощь призрак его отца. Практически храня безмолвие на этот счет, как и по многим другим вопросам, тридцатичетырехлетний примерный служащий журнала