Vanity Fair в своих редакционных предпочтениях должен подчиняться некоторым принципам, то я назову два главных из них. Первый – это вера в прогресс и надежды, которые дает жизнь в Америке. Второй – это обязанность сообщать об этом прогрессе с восторгом, достоверностью и занимательностью… Не было такого момента в нашей истории, когда чудо и разнообразие американской жизни были бы так насыщены вдохновением, и, несомненно, поэтому повсюду встречаются переполненные смелостью, оригинальностью и талантом молодые мужчины и женщины, заслуживающие того, чтобы вы познакомились с ними. В частности, это как нельзя более справедливо звучит применительно к искусству… Позвольте мне привести пример, показывающий, как в последнее время изменилось американское общество. Я имею в виду то, что в нем все больше и больше растет спрос на удовольствия, счастье, салонные танцы, спорт, прелести сельской жизни, смех и радость в любых ее проявлениях. Отныне журнал Vanity Fair постарается быть таким же радостным, как мы все. Журнал будет публиковать юмористические страницы и выскажет свое мнение о театре, разных видах искусства, литературе, спорте, о беспокойной, возбуждающей и такой интересной жизни нашего времени с решительно оптимистической точки зрения, иными словами, с сатирической точки зрения, весело и смешно…
А что касается читательниц, то мы намерены предложить им нечто такое, что, насколько мы можем судить, никогда не предпринималось ни одним американским журналом. Мы рассчитываем обратиться к их интеллекту. Нам действительно хочется верить, что они в своих лучших проявлениях являются созданиями, способными к умственной деятельности. Мы даже пришли к выводу, что именно они привносят в современную литературу все то, что в ней есть самого оригинального, самого возбуждающего и самого притягательного. Также мы решительно заявляем здесь, что являемся ярыми сторонниками феминизма.
Каким смелым кажется этот текст, напечатанный в журнале, название которого давило на него тяжким грузом; он, словно пилигрим Джона Баньяна, сумел проложить себе путь среди искушений этого мира! Это был подлинный гимн радости, жизни и женщинам. Поверить только, что в начале 1914 г., в эпоху, названную Безумными годами, кто-то в Соединенных Штатах опередил время и уже стал хозяином Манхэттена. И не тот ли дух оптимизма через какие-нибудь десять лет соблазнит французов, когда они откроют для себя джаз, коктейли, фокстрот, голливудские фильмы?
В статье под названием «Америка глазами Франции» Бернар Фаи, профессор литературы и американист, как будто вторит этим словам издалека, говоря об энтузиазме и довоенных высказываниях Фрэнка Кроуниншильда:
Сейчас во Франции наблюдается своеобразная мода на все американское. Мы на самом деле были очень несчастны в последние пять лет. Мы нуждались в счастье, а единственный народ, владеющий им в этот момент бесконечного процветания, – это американцы.
«Робин Гуд» – глупый и скверный фильм, но в нем есть тот самый жизненный пыл, ощущение которого возбуждает нас больше, чем волнующие ароматы весны. Счастье Америки – это отнюдь не счастье триумфа, разбоя, тщеславия или незапятнанной красоты, это простое и непосредственное счастье – своего рода свет, сияющий вокруг этого континента и озаряющий его, и он ослепляет нас, когда нам хочется взглянуть на него. Как это далеко от нашего культа страдания и тревоги! В такой момент, как теперь, когда наша душа устала от самой себя и собственных волнений, зрелище этого счастья, несомненно, кажется нам самым завораживающим выражением красоты и как ничто другое придает нам силы.
Нет никаких сомнений в том, что французских читательниц Vogue тоже соблазнил дух молодости и счастья, которым повеяло с Дальнего Запада.
Праздник моды
Сегодня в конторе на улице Эдуарда VII у всех радостно бьется сердце. Чтобы отпраздновать тридцатилетие Сюзанны, немногочисленные сотрудники редакции решили встретиться с самого утра и устроить импровизированный «показ мод» на манер тех, что парижские модные дома организуют для своей клиентуры дважды в день. По традиции эти дефиле происходят в 10:30 или 11 часов утра и в 14 или 15 часов дня, в зависимости от желания кутюрье. И речи не может быть о том, чтобы редакция Vogue дожидалась 10:30, подражая Пату, Николь Гру, Вионне, Женни или Полю Пуаре: это значило бы попасть в затруднительное положение или вообще навлечь на себя гнев месье Жана, шефа редакционной службы, а главное, пойти на риск и столкнуться с месье Ортизом. Поэтому коллеги Сюзанны назначили ей свидание в 8 часов утра, чтобы показать свой маленький сюрприз, подготовленный под большим секретом.
Пока Мадлен готовится сказать несколько вступительных слов, Сюзанну усаживают на один из стульев, старательно выстроенных в ряд у стены, чтобы освободить место в центре комнаты. Как в салонах лучших модных домов, ей выдают программку, с помощью которой она будет следить за показом моделей фирмы Marcelle & Marcelle, это прозрачный намек на оригинальное название Madleine & Madleine, одного из первых модных брендов, покинувших квартал Оперы и обустроившихся на Елисейских полях. Сюзанна смеется от души, знакомясь с придуманными ее коллегами названиями моделей этой многообещающей весенней коллекции 1921 г.: «Возвращение перса», «Вечерняя молитва», «Фокстрот», Fatale Pamela («Фатальная Памела»), «Ожидание возлюбленного», «Дагомейская роза», Frehcn Pandemonium («Французское столпотворение»), «Смущенная настойчивость», «Я плакала во сне», «Маковая заря», «Дом в огне», «Цветущий эвкалипт», Adouyoudou… Нужно признать, что кутюрье проявляют особое пристрастие к высокопарности и английским заимствованиям.
Можно начинать представление! Бал открывает Элен, величественно шествующая в спортивном костюме, который окрестили «Если бы я знала…». У известных кутюрье очередность показа чаще всего подчиняется обычному течению дня светской женщины: начиная с простенького утреннего наряда и заканчивая вечерним платьем. Чтобы высмеять шляпки, которые с некоторых пор должны прикрывать лоб и доходить до бровей, Элен надела старую соломенную шляпу, натянув ее до ушей. В простыне из грубой ткани, на которой нарисованы буквы греческого алфавита, проделали две небольших дырки для рук и вырезали широкую прямоугольную горловину, обнажающую ключицы: так изобразили тунику без рукавов! Юбка сделана из такой же ткани и отличается той же простотой: заниженная талия, без пышности, но со складками, подчеркнутыми на поясе шнуром, обернутым вокруг поясницы. Большинство манекенщиц в модных домах – это девушки из приличных семей, принятые на работу прежде всего благодаря своей фигуре и элегантности, поэтому Элен одаривает всех любезной улыбкой и вышагивает легкой походкой, словно танцуя менуэт. Сюзанна с удовольствием аплодирует.
Сменяя Элен, на сцену выходит Мадлен в костюме под названием «Роза из вавилонской пустыни осенним утром…». На блошином рынке, если только не в бабушкиных сундуках, она откопала дамский костюм из коричневой ткани, похожий на тот, что модельер Редферн создал в 1885 г. Костюм, состоящий из болеро с рукавами, скрывающими запястья, и пышными буфами в верхней части, в комплекте с юбкой со слегка расширяющимся шлейфом, из-под которой видны только мыски туфель, делает Мадлен похожей на монашку. Чтобы подчеркнуть строгое выражение лица, она надела пенсне. На этот раз комический эффект создает контраст между модой конца XIX века и современными моделями, созданными в 1921 г.
Мадлен, слишком увлеченная тем, что поправляет длинный стебель плюща, которым она украсила свою широкополую соломенную шляпу с низкой тульей, не замечает, что за ее спиной стоит месье Ортиз. Только по обеспокоенному взгляду Сюзанны она понимает, что что-то идет не так…
– Представьте себе, что этот маленький и весьма невинный спектакль, на котором я имел удовольствие присутствовать благодаря вам – и о котором не стоит информировать месье Жана, – напомнил мне об одном столь же бесхитростном, сколь смелом мероприятии. И поскольку у нас с вами есть минутка свободного времени, я расскажу вам об этом эпизоде, от которого мы все вместе помолодеем лет на семь…
Обращаясь к разношерстной аудитории, месье Ортиз начинает рассказывать о событии, сыгравшем существенную роль в истории журнала Vogue и демонстрирующем его способность к адаптации. В августе 1914 г., когда Германия объявила войну Франции, нью-йоркский офис издательства Condé Nast был вдвойне опечален. Этот конфликт не только затрагивал тысячи американцев, более или менее близкие родственники которых жили в Европе, но угрожал всей индустрии моды. Что делать, если трансатлантические перевозки будут приостановлены? Как обеспечить передачу эскизов с одного континента на другой? Как собрать тексты корреспондентов, которые, возможно, решатся остаться в Европе? И главное, что печатать, если конфликт затянется до такой степени, что французские модные дома закроются? Париж играл такую важную роль в швейной отрасли, что невозможно было представить себе, как номер журнала Vogue, а тем более несколько номеров подряд выйдут без ссылок на столицу хорошего вкуса и роскоши.
Эдна Чейз, назначенная в начале 1914 г. главным редактором журнала, решила, что нужно быть готовой к любой случайности. Действуя методично, она составила список самых известных нью-йоркских модельеров, тех, чьи модели, хотя и не имели успеха, сравнимого с творениями Пуаре и Ланвен, пользовались хорошей репутацией у американских клиентов: Турн, Курцман, Franklin Simon & Co., Молли О’Хара, A. Jackel & Co… Затем она пошла к мистеру Генри Бенделю, американцу из штата Луизиана, чей магазин, расположенный на 5-й авеню, был храмом элегантности, а его посетителями были самые видные женщины Манхэттена. Бендель не только привозил из Парижа самые красивые модели, отвечавшие вкусу его клиенток (в 1913 г. он первым стал импортировать в Нью-Йорк модели Шанель), в 1907 г. он создал собственную марку. Эдна Чейз обратилась к нему как к модельеру, и он согласился продемонстрировать несколько своих оригинальных моделей на