Vogue не может позволить себе грубости, небрежности или орфографических ошибок. Ее также не должны видеть в дурной компании. По тем же причинам было бы непристойным проживать в слишком бедном квартале. В коридорах редакции ходят слухи о том, что как-то раз одна секретарша чуть было не покончила с собой, пытаясь броситься под поезд метро. Поскольку попытка не удалась, она через некоторое время вернулась на работу, но коллеги разболтали о том, что с ней случилось. И как вы думаете, что произошло? Эдна Чейз подошла к ней. Чтобы утешить ее? Нет, чтобы преподать ей урок: «У нас в Vogue никто не бросается под поезд метро. Если хотят покончить с собой, принимают снотворное!»
Говорят также, что редакционные собрания напоминают настоящие битвы, после них редакторы выходят измученными, с взлохмаченными волосами, придавленными грузом приказаний. Эдна Чейз настолько требовательна к качеству выполняемой работы, что способна десять раз подряд переделывать развертку журнала, до тех пор, пока не будет найдена идеальная комбинация. И неважно, что журнал через четыре дня должен быть отправлен в печать. Дни станут длиннее, а ночи короче, вот и все. И не надейтесь укрыться от ее орлиного взора! Она видит все: неровные поля, недостающую запятую, слегка крапчатую бумагу, в то время как она просто требует совершенства.
Ее девиз? ЯСНОСТЬ выражения: «Если я не понимаю вашего текста, то как это сделают читательницы?» ЧЕСТНОСТЬ: «Я отказываюсь демонстрировать в журнале товары, качество которых сама считаю неудовлетворительным». ИЗДАТЕЛЬСКАЯ НЕЗАВИСИМОСТЬ: «Редакционная служба должна держаться подальше от требований кутюрье и как можно дальше от требований рекламного отдела».
При этом миссис Чейз всегда остается спокойной и справедливой, и если вы придерживаетесь предписанной ею линии поведения, то даже можете надеяться на ободрение и признательность. Чувство юмора? Нет, как она сама признается, у нее оно практически отсутствует.
Чтобы понять, кто же такая эта невысокая женщина с птичьей походкой, пронизывающим взглядом и преждевременно поседевшими волосами, нужно вернуться в ее юность, в те времена, когда она была еще Эдной Вулман Аллоуэй и жила в деревушке в Нью-Джерси. Так же как Конде Насту не было от рождения предназначено стать медиамагнатом, так и Эдна не могла представить себе, что однажды будет работать в области моды. Поскольку ее родители очень быстро развелись, ее мать решила начать свою жизнь заново в Нью-Йорке, и Эдна была оставлена на попечение бабушки и дедушки. Это была супружеская пара квакеров[5], которая, проработав долгое время в штате Индиана, обосновалась на восточном побережье. Девочка воспитывалась в духе уважения моральных ценностей, свойственных этой религиозной общине, известной главным образом своей трезвостью и трудолюбием: простота, равенство и правда. Дедушка носит костюм и традиционную широкополую черную шляпу. То есть в семье не ценят и не одобряют безделушки, воланы, оборки и прочие украшательства… В 1895 г., в возрасте 18 лет, Эдна переезжает к матери и отчиму в Нью-Йорк, но очень скоро молодая женщина начинает мечтать о независимости. Ей нужно найти работу. Ей предлагают помощь – ее могут устроить в Vogue, небольшой светский журнал, офис которого расположен на 4-й авеню. В конце концов, любая работа хороша! Эдна поступает стажером в почтовую службу. Она расстанется с Vogue только спустя пятьдесят семь лет…
Она энергична, сообразительна, заинтересована в работе, трудолюбива, отличается завидной честностью и наделена бесспорным чутьем к моде. Вскоре достоинства Эдны не остаются без внимания команды Артура Б. Тернера. Ей поручают все больше и больше ответственных заданий, спрашивают ее мнение по поводу выбора моделей и верстки. С течением времени Эдна завязывает дружбу с Мари Харрисон, свояченицей мистера Тернера, занимающей должность главного редактора после ухода Жозефины Реддинг. Их абсолютная вовлеченность в работу при необходимости компенсирует нехватку определенных знаний. Это придает журналу некоторую непосредственность, которую пресыщенные читатели ассоциируют с приятной свежестью.
После смерти основателя Vogue Эдна вместе с миссис Харрисон крутится как белка в колесе, продолжая руководить журналом. Им удается удержать журнал на плаву вплоть до его покупки в 1909 г. Конде Настом. И новый владелец, обладающий обостренным чувством справедливости, подтверждает обязанности Эдны, уже четырнадцать лет являющейся образцовой сотрудницей, а затем, в феврале 1914 г., после ухода миссис Харрисон, назначает ее главным редактором журнала. Ни одно из этих решений не давалось легко. В отличие от двух предыдущих главных редакторов, привлеченных к работе из окружения Артура Б. Тернера, Эдна, ставшая миссис Вулман Чейз после того, как в 1902 г. вышла замуж за Фрэнсиса Дейна Чейза, с которым она разведется, не принадлежит к среде happy few (горстки счастливчиков). В 1914 г. Наст мог бы с успехом найти сотрудника за пределами коллектива журнала, а не положиться на служащую, начавшую свою карьеру в почтовой службе. Наконец, в ту эпоху передать женщине бразды правления журналом, призванным стать одним их самых популярных в истории, было не так просто и свидетельствовало об особой черте характера Наста, с раннего детства привыкшего доверять женщинам.
Внучка квакеров и внук немецких методистов, неловко чувствующий себя в обществе, оба уверенные в том, что человек реализуется исключительно в работе, решившие взять реванш над прошлым (разве они не были брошены своими отцами?), мгновенно находят взаимопонимание. Более того, почти патологическая требовательность Чейз совершенно созвучна навязчивой страсти Наста все контролировать. Они испытывали друг к другу безграничное доверие и уважение, и Наст не принимал ни одного решения без консультаций с Эдной.
Мастер фотографии
– Теперь все, конец!
– Конец чего, Жермена?
– О! Конец Vogue, компании и нашей карьере… Да, говорю тебе, все кончено для всех нас… Ну, я хочу сказать: для всех, как женщин, так и мужчин. Извините, месье Жан, я вас не видела.
– Но что еще за несчастье с нами случилось?
– Вы смеетесь, мадемуазель Мадлен, но вы увидите! Может быть, уже в следующий раз, если мадам Эдна Шефф (Жермена коверкает фамилию Чейз) приедет в Париж, то для того, чтобы вас уволить. Вот…
– Сжальтесь, Жермена, не томите нас еще больше и скажите, что происходит!
– Происходит то, мадемуазель Сюзанна, что великий, грандиозный, несравненный барон де Мейер только что откланялся и ушел.
– И правда, мы остались без гроша, – делает вывод Сюзанна.
– Достаточно будет заменить его, – предлагает месье Жан.
– Заменить Адольфа Мейера? – звучит хор возмущенных голосов остальных сотрудников.
В Нью-Йорке Конде Наст и Эдна Чейз встревожены не меньше Жермены, узнав, что любимый фотограф желает покинуть их, тот, вместе с которым они с 1914 г. работают над каждым номером, тот, кто облагородил модную фотографию. Снимки барона Адольфа де Мейера, передавая хрупкий и романтический образ женщины первого десятилетия XX века, стали неотделимы не только от духа журнала Vogue, но и от духа Vanity Fair. Все читатели узнают его подернутые дымкой фотографии, его пристрастие к вуалям, изысканные световые эффекты в виде ореолов и аристократичность, которую он умело придает самым обычным лицам. Ньюйоркцы считают его Ван Дейком фотографии и готовы драться за то, чтобы попасть в его объектив. Каждый день у двери студии издательства Condé Nast ожидают три или четыре бродвейских звезды, кучка манекенщиц в самых красивых туалетах и множество светских дам, желающих быть увековеченными экстравагантным художником. Не говоря уже о том, что этот человек, вместе со своей супругой Ольгой, стал выдающейся личностью для всего Манхэттена!
Когда в 1915 г. они начали заниматься интерьером, некоторые из самых уважаемых светских дам, например миссис Жорж Вандербильт и миссис Огден Л. Миллс, воспользовались их талантом. А тем, у кого не было средств на то, чтобы этот странный барон, родившийся в Париже от отца-немца и матери-шотландки, заново декорировал целую комнату в квартире, бутик под названием Gayne House предлагал на выбор впечатляющую гамму разноцветных, в отличие от его черно-белых фотографий, подушечек. Почему «Гейн»? Это имя Мейер выбрал для себя после того, как астролог обозначил этими буквами созвездие, освещавшее в день рождения его колыбель. По той же причине Адольф де Мейер просит, чтобы представители американской администрации прекратили обращаться к его жене как к Ольге и были бы любезны называть ее Махрой, включая перемену ее имени в паспорте.
Сначала Конде Наст и Эдна Чейз думали и надеялись, что барон де Мейер притворяется, что хочет уйти, чтобы ему снова повысили зарплату, которая, впрочем, и так была огромной. В самом деле, ни для кого не было секретом, что супруги Мейер вели фантастическую жизнь: проживая то в Лондоне, то в Нью-Йорке, то в Венеции, они часто бывали в Париже. Ведь Адольф был настолько же талантлив, насколько ужасной была репутация супружеской пары по словам тех, кто когда-либо имел несчастье пересекаться с ними. Адольфа и Ольгу, или, скорее, Гейна и Махру, благодаря их мировой известности, обхаживают во всех столицах, а также побаиваются из-за их скандальности. К длинному списку их недостатков следует добавить зависть и жадность. Чтобы обеспечивать себе все более высокий доход, они готовы рискнуть и пуститься в сомнительные авантюры, например стать управляющими кабаре на Бродвее или открыть модный бутик на имя барона. Но на этот раз угрозы барона в адрес Наста и Чейз вполне серьезны. Штатный фотограф журналов Vogue и Vanity Fair готов принять заманчивое предложение конкурента и врага Наста, Уильяма Рэндольфа Херста, владельца журнала Harper’s Bazar…
Конде Наст тем более оскорблен, что с самого начала абсолютно доверял Мейеру. Когда он предложил ему работу на эксклюзивных условиях, назначив впечатляющую зарплату в 100 долларов в неделю, Мейер был всего лишь светским фотографом, не известным широкой публике. По правде говоря, именно Наст дал ему возможность стать профессионалом, и именно Наст познакомил его – поручая делать фотографии для журналов холдинга – со светскими дамами, которые станут его лучшими клиентками. Наконец, Наст всегда продвигал на страницах своих журналов все начинания этой экстравагантной супружеской пары, какими бы рискованными они ни были. А когда кто-нибудь осуждал отживший свое, старомодный стиль фотографий де Мейера за то, что он не меняется на протяжении многих лет, хозяин