Эта двухэтажная квартира, символ успеха ее владельца, будет состоять из трех десятков комнат и парить над городом, а из окон с западной стороны будет открываться восхитительный вид на Центральный парк. Кроме личных покоев, шести спален, библиотеки, столовой, кухни, а также помещений для прислуги, квартира на верхнем этаже будет располагать дополнительным пространством площадью 470 квадратных метров, предназначенным для приемов, в том числе огромным бальным залом, переходящим в крытую галерею. Тем, кто полагал, что Кларисса подталкивает своего мужа подниматься все выше на Манхэттене и выбирать все более роскошные интерьеры, Наст отвечал, что честолюбие и экстравагантность свойственны также и мужчинам.
Когда есть средства на покупку такой квартиры, никто не занимается интерьером лично. Тем более когда совсем не разбираешься в том, что стильно, а что нет. Конде Наст, верный самому себе и своей легендарной осмотрительности, просто обратился к той, кого тогда признавали лучшим декоратором в Соединенных Штатах и даже в мире. Что за жюри присвоило ей это звание? Самые богатые клиенты на Манхэттене. Были ли они в состоянии судить ее? Никто не задавался этим вопросом. Речь идет об Элси де Вульф, имени которой – подразумевавшем одновременно ее достойное нью-йоркское происхождение, образование, полученное в Старом Свете, представление королеве Виктории и тысячу других отличительных признаков – было достаточно для того, чтобы все снобы планеты потеряли голову. Будучи изворотливой, она сумела добиться того, что благопристойное американское общество не возмущала ее прежняя карьера актрисы. Она провернула ловкий трюк, декорировав дом № 49 на Ирвинг-плейс, где проживала вместе со своей подругой Элизабет Марбери – литературным агентом Оскара Уайльда в США, – подтолкнувшей ее заняться ремеслом дизайнера интерьеров.
Американцы настолько устали от тяжелых гобеленов, груды безделушек и коллекций фарфора, мебели из темного дерева, которые на протяжении поколений были типичны для их интерьера, что с радостью принимали любовь Элси де Вульф к свету, светлым тонам, зеркалам, незагроможденным окнам и пристрастие к французской мебели конца XVIII века. Благодаря своему другу Стэнфорду Уайту, архитектору миссис Стайвесант Фиш и многих других, она добилась права декорировать свое последнее достижение: Colony Club на Парк-авеню, первый женский клуб в Нью-Йорке. Заказы, которых становилось все больше, превратили ее в богатую и знаменитую женщину, которая жила то на Манхэттене, то в Версале, либо на вилле в Тоскане, бывшей резиденции герцога Немурского, которую она купила и обустроила.
Выбирая Элси де Вульф, Конде Наст еще раз подчеркивал свою связь с Францией. Именно в этой двухэтажной квартире в Верхнем Ист-Сайде, разъехавшись с Клариссой, будет жить издатель начиная с января 1925 г. Эта квартира станет для него не просто домом, она станет местом для приемов и предметом хвастовства, а также декорациями, в которых будет сфотографировано множество моделей для журналов Vogue и Vanity Fair и где примерно дважды в месяц будут устраиваться роскошные вечеринки для влиятельных и видных американцев, а также состоятельных людей со всего света. После переезда в дом № 1040 на Парк-авеню мечта Наста становилась реальностью, и наоборот: его жизнь слилась со страницами его журналов, вызывая головокружение от роскоши и золоченых зеркал.
С кроуни жить веселее
– Я уже в который раз подхожу к кабинету месье Ортиза, но он по-прежнему беседует с Фрэнком Кроуниншильдом. Вот уже два часа, как они заперлись в кабинете! А через дверь слышится только хохот… А тем временем его дожидается моя папка с бумагами на подпись, и я не могу двигаться дальше, чтобы выполнить просьбу миссис Чейз. Я так и вижу ее выражение лица, когда она вернется и заметит, что ничего не сделано.
– Ты просто скажешь, что месье Ортиз занят, вот и все. Ты не виновата, Сюзанна, если у месье Кроуниншильда есть чувство юмора, а у нее нет.
– Видела бы ты, Мадлен, лицо миссис Чейз вчера, когда она застала его на четвертом этаже выписывающим ногами кренделя перед кучкой веселящихся сотрудников! Можно подумать, скорбящая Дева Мария.
– Проклятый месье Кроуниншильд! Во всяком случае, нельзя сказать, что причина его хорошего настроения в алкоголе. Мне сказали, что он не выпивает ни стаканчика в полдень. Ты не находишь, что это странно для человека, родившегося в Париже?
– Спиши это на счет его американских родителей! Ты же знаешь, с какой осторожностью эти люди относятся к бутылке.
– А кроме этого, каков он? Знаешь, я почти не пересекалась с ним.
– О! Это самый изысканный мужчина, которого я когда-либо встречала. Элегантный в одежде, с утонченными манерами, предупредительный, галантный, внимательный. Мне было очень легко разговаривать с ним, он казался таким увлеченным тем, что я говорила, что я на секунду вообразила, будто я – Мистингет[9]. А пока я рассказывала ему о Vogue, он держал меня под локоток. Я казалась себе самым важным человеком в мире. Правда, я думаю, что мода наводит на него ужасную скуку и он считает наш журнал решительно нудным. Впрочем, он сказал мне, что уже несколько лет борется за то, чтобы из журнала Vanity Fair убрали рубрику The Well-Dressed Man («Хорошо одетый мужчина»). По его мнению, светский мужчина умеет одеваться и не нуждается в советах.
– На вид он привлекателен, не так ли?
– У него озорные и всегда смеющиеся карие глаза. С седыми усами и шевелюрой он похож на посла. Во всяком случае, для пятидесятилетнего мужчины он и вправду очарователен.
– Пятьдесят? Нет, ты убавила ему пяток лет.
– Но откуда ты знаешь его возраст?
– О! Месье Ортиз попросил меня разобрать кучу бумаг, касающихся устава компании. Там все подробно написано. Дата, место рождения, адрес, стаж работы в компании, семейное положение… Кстати, странно, представляешь, месье Кроуниншильд и месье Наст живут по одному адресу.
– По одному адресу, Мадлен? Ты уверена?
– Ну я же говорю тебе.
Вот уже шесть лет Конде Наст и Фрэнк Кроуниншильд жили под одной крышей, сначала в доме № 470 на Парк-авеню, затем, с января 1925 г., в двухэтажной квартире в доме № 1040 на той же улице. Следует учитывать, что последняя квартира из тридцати комнат была довольно просторной и не предполагала ежеминутного тесного соседства. Каждый день они вместе обедали, вместе работали, вместе ужинали, вместе выходили в свет и возвращались, не считая того, что они вместе играли в гольф и бридж. Разве Фрэнк не был идеальным товарищем? Он всегда был веселым, предупредительным, воспитанным, образованным… Разве не был он для Наста лучшим проводником в высшее нью-йоркское общество, где его знали и ценили все? Он разбудил в Насте интерес к современному искусству, коллекция которого находилась в его личном владении, он давал ему советы по чтению, оказывал влияние на его манеру поведения.
А следует признать, что в плане воспитания Фрэнк Кроуниншильд мог бы дать урок Роберту Кольеру, первому наставнику Наста по его приезде в Нью-Йорк. При воспоминании о последнем Наст мрачнел. Его старый университетский товарищ, свидетель на его свадьбе с Клариссой, а также тот, с которым он учился своему ремеслу, внезапно скончался в 1918 г. Его подвело сердце. Наст не знал, что больше всего поразило его в этой трагедии: внезапная смерть сорокадвухлетнего мужчины, скончавшегося во время обеда, или то, что в 1918 г. Кольер разорился дотла. Две тысячи долларов и убыточное предприятие – вот все, что Роберт оставил своей вдове. Как ненадежна жизнь и как переменчива удача! Лучше наслаждаться ею, пока есть возможность.
Великий Гэтсби
В 1922 г., то есть через год после переезда Фрэнка в его квартиру, Конде Наст начал устраивать у себя светские приемы, соответствующие по масштабам его состоянию. Но именно начиная с января 1925 г. в его новом пентхаусе на Парк-авеню эти вечеринки, которые станут неотделимыми от его имени так же, как и его успех в издательском деле, если не больше, поистине достигнут высшей точки.
Двухэтажная квартира в доме № 1040 на Парк-авеню была куплена, оборудована и декорирована для того, чтобы служить обрамлением для такого рода празднеств. Начиная с холла на первом этаже здания и заканчивая террасой на крыше, куда доставлял отдельный лифт, все было задумано для того, чтобы создать в этом месте обстановку неприкрытой роскоши и исключительности. На гостей, какими бы пресыщенными они ни были, производили впечатление размеры бального зала, качество редкой мебели XVIII века, купленной втридорога Элси де Вульф во Франции, коромандельские ширмы, подлинные гобелены, вид на Манхэттен… Даже туалеты, размер которых граничил с излишеством, несли на себе отпечаток богатства. Подумать только, унитазы были спрятаны под трон из древней древесины, в то время как на крышки были положены старинные гобелены. Вершиной роскоши был музыкальный механизм, который включался при прикосновении к рулону туалетной бумаги…
Каждая безделушка, каждое произведение искусства, каждая деталь в этой квартире громко и во весь голос кричали не о вкусе хозяина – так как это скорее был не его вкус, а вкус декоратора, – а о потрясающем триумфе человека, приехавшего в Нью-Йорк каких-то двадцать лет назад и взобравшегося на самую вершину иерархической лестницы. Но почему Наст, так неловко чувствующий себя в обществе, заставил себя дважды в месяц собирать у себя дома по 200 человек? Разумеется, эти сборища – великолепие которых на следующий день описывалось в прессе – льстили его самолюбию, позволяя держаться на почтительном расстоянии от призрака своего неудачливого отца, но при этом они наводили на него ужас. Но если они не доставляли ему удовольствия, тогда в чем же было дело?
Как осмотрительный бизнесмен Наст всегда был убежден в том, что чем больше тратишь, тем больше получаешь. И действительно, часто очень дорого оплачивая услуги величайших художников, самых лучших фотографов, самых по