– Не могли бы вы сообщить нам, где сейчас находится ваша мать?
– Это невозможно. Я сам этого не знаю. Должно быть, она у друзей, так как вернется сюда только через два дня, по крайней мере, так она мне сказала, уходя.
Ложь маленького Филиппа не поможет избежать ареста его брата Леона и матери Эвы, произошедшего несколько часов спустя. Их обвиняют в тяжком преступлении. В Леоне Ортизе, больше известном под прозвищем Милашка, признали анархиста-нелегала, замешанного в многочисленных грабежах и подозреваемого в том, что он сыграл определенную роль в покушении, состоявшемся в кафе Terminus на вокзале Сен-Лазар, где 12 августа 1894 г. взорвалась бомба, в результате чего несколько человек было ранено и один скончался. Что касается мадам Эвы Широки, в супружестве Ортиз, то ее обвиняют в том, что она приютила своего сына, скрыв его присутствие от сил правопорядка, и стала сообщницей анархиста. Так как некоторое время тому назад она бросила работу и продолжает жить скромно, но не меняя своих привычек, то ее подозревают в том, что она воспользовалась ворованными деньгами.
В августе 1894 г. во время громкого Процесса тридцати, где перед судом предстали 26 человек, обвиненных в анархистской деятельности, главный обвиняемый, Леон Ортиз, был приговорен к пятнадцати годам каторжных работ. Пресса с удовольствием передавала реплики этого благородного грабителя, описывая его как «очень заботящегося о своей внешности и даже педантичного человека, который, несмотря на чистоту его французского произношения, намеренно подчеркивал свой английский акцент»… После короткого пребывания в тюрьме Сен-Лазар мадам Ортиз была окончательно выпущена на свободу.
В декабре 1894 г. она присутствует на гражданской церемонии заключения брака своего сына Леона и его любовницы, которую обвиняют в том, что это она привила своему любовнику и будущему супругу вкус к чрезмерным тратам и роскоши. Через несколько дней он был отправлен на каторгу в Кайенну (во Французской Гвиане). Поскольку никто не хотел нанимать на работу мать анархиста, Эва Широки вместе с юным Филиппом решила попытать удачу в США. 29 июня 1895 г. их пароход вошел в порт Нью-Йорка.
Итак, директор, направленный издательским домом Condé Nast в Европу, родился не в посольской семье или семье рантье. И если он действительно посещал самые красивые кварталы Парижа, то только потому, что его мать, кухарка, родившаяся в Австро-Венгрии, работала в богатых домах. Что касается его отца, который был камердинером, то это был своего рода мексиканский мистер Разочарование: он был на десять лет моложе Эвы Широки и сбежал через некоторое время после свадьбы, состоявшейся в 1880 г., оставив жену выпутываться в одиночестве. Женившись в первый раз в Соединенных Штатах, Филипп Ортиз, получивший американское гражданство, продолжит жить с матерью, женщиной, которую полиция описывала как «представительную, даже суровую».
Что касается Леона Ортиза, то его в конечном счете в 1901 г. выпустили на свободу за хорошее поведение. И к кому же он приехал 16 сентября 1901 г.? К своему брату и матери, жившим в доме № 224 на 18-й Западной улице в Нью-Йорке… Был ли он по-прежнему сторонником «одиночного захвата»? Это неизвестно. Во всяком случае, нет никаких сомнений в том, что этот Арсен Люпен, выучившийся на «инженера-химика», 22 ноября 1923 г. рискнул подать прошение о предоставлении ему гражданства, где честью клялся в том, что он «не анархист и не многоженец». Знала ли его новая супруга Элис Дю Пон о том, что где-то в Париже живет еще одна мадам Леон Ортиз, в девичестве Туанетта Казаль, портниха, обшивавшая дам полусвета, с которой Леон так и не развелся?
Вероятно, хозяин Vogue, отличавшийся крайней щепетильностью, отказался бы от продолжения знакомства, узнав, что перед ним брат Милашки. Тем не менее с первой же встречи с Ортизом в 1916 г. в Нью-Йорке за обедом, организованном для решения разногласий финансового порядка, Наст распознал в этом элегантном мужчине сына сильной, волевой и мужественной женщины. В тот же день он нанял его на работу. Поскольку собственная семейная история Наста была довольно беспорядочной, он решил создать для себя семью единомышленников из тех, кто был близок ему по духу, собирая вокруг себя людей, которые, независимо от наружности, были похожи на него самого. Ортиз принадлежал к их числу.
Наст немного утешился после ухода своего директора, узнав, что тот остается работать в сфере моды. В феврале 1928 г. модные дома Doucet и Dœuillet объединились в один. Филипп Ортиз стал партнером Жоржа Дейе по управлению новой фирмой. Ортиз, убежденный в том, что с прессой нужно работать разумно, сделал все для того, чтобы отношения между журналом Vogue и новой компанией Dœuillet-Doucet были идеальными. Правда, бюро Vogue по-прежнему нуждалось в руководителе.
На Елисейских Полях
В мае 1928 г. Vogue покидает квартал, где живет Мадлен, и переезжает в дом № 65 на Елисейских Полях, на полпути от улицы Монтеня до Триумфальной арки. Причин для этой передислокации на запад Парижа было несколько.
Действительно, в начале 20-х годов кутюрье начали оккупировать самую красивую улицу мира. Но главное, после 1920 г. команда журнала разрослась, и ей требовалось больше пространства. Новые помещения оправдают все ожидания и позволят отвести целый этаж под великолепную фотостудию, которой будет завидовать даже Нью-Йорк. Именно в этих новых декорациях 60-летний Альберт Ли, работавший на Наста с 1913 г., будет позднее назначен рекламным директором заграничных изданий, заменив Филиппа Ортиза. Его достижения? В 1921 г. он перевел печать французского издания Vogue из Лондона в Париж. Но коллеги также вспоминали о том, что он вроде бы более или менее успешно в течение четырех месяцев был главным редактором журнала Dress and Vanity Fair до того, как эти функции были возложены на Фрэнка Кроуниншильда.
Единственное, что можно сказать об Альберте Ли, – это то, что он отличался чрезмерной скромностью. До такой степени, что на должность главного редактора журнала по приказу из Нью-Йорка был поспешно назначен молодой Мейн Руссо Бохер (будущий модельер Мейнбохер). Этот американец родом из Чикаго жил в Париже начиная с 1917 г. В 1923 г. его рисунки для журнала Harper’s Bazar привлекли внимание команды Vogue, которая позднее наняла его в качестве редактора отдела моды. Конде Наст обожает его ни на что не похожий талант. Впрочем, когда-то одаренным рисовальщиком Бохером владела только одна мечта: стать признанным лирическим певцом. Именно этим он упорно занимается в первые годы своего пребывания во Франции. К несчастью, после ряда неудачных прослушиваний Бохеру приходится убедить себя, что пением он сможет заниматься разве что на досуге. Он ничего не смыслит в моде, ну и что! Он научится, отвечает Наст. Разве барон де Мейер был профессиональным фотографом до того, как стал работать для Vogue? Разве Стайхен не был художником до того, как отличиться за объективом? А Гарри Йоксалл в 27 лет неожиданно был назначен коммерческим директором лондонского офиса Vogue! А как же Кармел Уайт, или, скорее, Сноу после замужества в 1926 г.? Ведь она неожиданно заняла кресло главного редактора американского издания Vogue, потому что в ней разглядели безошибочное чутье к моде!
Конде Наст всю жизнь любит окружать себя сотрудниками, чье образование или карьера отнюдь не предполагали той должности, которую он им предлагал. Может быть, так он хотел разделить с ними не покидавшее его чувство самозванца, захватившего чужое место? В любом случае его стратегия оправдала себя, так как сотрудники издательства Condé Nast славились своей удивительной вовлеченностью в работу и трудоспособностью.
Для переезда в дом № 65 на Елисейских Полях есть еще одна причина. По тому же адресу располагается агентство Dorland, рекламная сеть, привлеченная холдингом. А, как известно, без рекламы не обойтись! Это соседство окажется очень своевременным, так как позволит международному агентству, созданному в середине XIX века в США, и журналам Vogue и Le Jardin des modes действовать сообща.
Нет никого главнее фотографа
– Как хорошо мы здесь устроились! Знаешь, Сюзанна, мне очень нравилось бюро на улице Эдуарда VII, но я считаю, что, переехав на Елисейские Поля, мы выиграли в комфорте и престиже! Не говоря уже о том, что помещения очень просторные, так что редко можно встретить нового директора.
– И потом, это все-таки удобнее, что мы находимся в двух шагах от десятка самых известных модных домов: Chantal, Jenny, Louiseboulanger, Callot Sœurs, Lanvin, Lelong, Vionnet, Drecoll…
– Сюзанна, ты забываешь Poiret на площади Звезды…
– Верно, я все время забываю о нем… Ты знаешь, что его последние коллекции все меньше и меньше нравятся публике? Говорят даже, что он почти разорен.
– Разорен? Продажа картин три года назад принесла ему 700 000 франков. Однако ты права, я думаю, что женщины больше не хотят носить старомодные вещи, как будто вынутые из театральных сундуков!
– Кстати, ты видела последние фотографии, сделанные бароном? Прекрасные виды на пленэре! Манекенщицы похожи на греческие статуи! Лишь бы у нас его не увели!
– Возможно, он и талантлив, но какой характер! Мне рассказали, что на прошлой неделе он пришел на последний этаж с перекошенным ртом, ничего не говоря, взглянул на манекенщицу, которая ждала его целых полчаса, а затем, повернувшись к возглавляющей студию мадам Диле, сердито спросил: «Вы хотите, чтобы я это фотографировал?» Он сделал три снимка и вышел, хлопнув дверью…
Бароном в таком грозном расположении духа был не Адольф де Мейер, отныне считавшийся в издательском доме персоной нон грата, а Жорж (Георгий) Гойнинген-Гюне. Он родился в России, в Санкт-Петербурге, и приехал в Париж в начале 20-х годов после пребывания в Лондоне. Он интересуется искусством и посещает на Монпарнасе академию де ла Гранд-Шомьер и художественную школу, основанную итальянским скульптором Коларосси. Однако его первые эскизы покупают неох