В январе 1929 г. одна акция компании Condé Nast стоила 86 долларов, то есть в три раза дороже, чем в момент ее выпуска на рынок в марте 1927 г. Почему бы другим не воспользоваться этой манной небесной? Итак, в начале года сотрудникам издательства Condé Nast предложили тоже стать акционерами холдинга, на который они работали, причем по очень выгодной цене. А малооплачиваемым работникам издательский дом предлагал кредит: ежемесячно из зарплат вычитали определенную сумму на возмещение стоимости пакета акций. Единственное условие заключалось в том, что для того, чтобы сотрудники могли воспользоваться этими дешевыми акциями, они не имели права продать их раньше 7 декабря 1931 г. Из примерно 900 сотрудников 345 согласились пойти на риск и подписались на 3 458 акций. Конде Наст был счастлив поделиться прибылью от своего предприятия с теми, кому он был так обязан. И, с другой стороны, такое участие было средством обеспечить себя сотрудниками по крайней мере на три ближайших года.
Еще никогда журналы, выпускаемые холдингом Конде Наста, не были такими красивыми. Vogue с января 1929 г. предлагал своим 150 000 подписчиков шесть цветных полос, что было невиданной по тем временам роскошью. Выхода Vanity Fair отныне ежемесячно ожидало 85 000 читателей, респектабельное американское общество читало его с таким наслаждением, с каким прежде не читало ни один другой журнал. Номера House & Garden, каждый объемом более 200 страниц, требовали от технических служб все больше усилий, чтобы укрепить переплет того, что теперь походило на иллюстрированные книжки в квадратной обложке. Le Jardin des modes, имевший в 1926 г. 100 000 подписчиков, выиграл пари, сумев примирить качество издания и массовое распространение.
Что касается The American Golfer, последнего приобретения холдинга, предназначенного для 4 миллионов игроков в гольф в США, то Конде Наст предрекал ему «обеспеченное и процветающее будущее». И правда, первые номера, подготовленные по методике Наста и Чейз, уже соблазнили рекламодателей.
Что до личной жизни, то Наст был безумно влюблен в юную Лесли. И даже если он выглядел смешно рядом со своей новой супругой, которую везде сопровождала Натика – поскольку они жили втроем, путешествовали втроем, вместе проводили отпуск, – между ними, казалось, установилось равновесие, которое давало свои плоды. Наст буквально ликовал от того, что может дать волю своей легендарной щедрости, и только искал предлога, чтобы побаловать двух своих любимых женщин.
В социальном плане 5 октября 1929 г. он достиг вершины, организовав вечеринку для лорда Биркенхеда и Уинстона Черчилля, прибывших с визитом в Нью-Йорк. Эта вечеринка увенчала его триумф: теперь Наст был не просто невероятно богатым человеком, он стал одним из тех, с чьим успехом считались на международной арене. Для чествования двух британцев он собрал у себя за столом представителей мира литературы и искусства, а также самых именитых членов нью-йоркского общества: мистера Томаса Ламонта, президента Дж. П. Моргана, банкира Чарльза Х. Сейбина, Джеймса У. Джерарда – бывшего американского посла в Берлине, Герберта Баярда Своупа – брата президента General Electric Company, а еще Кермита Рузвельта, сына бывшего президента Теодора Рузвельта.
Пресса вцепилась в это мероприятие, тем более что ни один из двух англичан не сделал публичного заявления во время своего пребывания в США, целью которого, как можно было прочитать в газетах, было «изучить на месте движущие силы американского процветания», чтобы составить рекомендации для английских предприятий. Гости Наста были, возможно, в тот вечер удивлены, увидев за столом Артура Брисбена, друга и незаменимого сотрудника Уильяма Херста, главного редактора New York Evening Journal. На самом деле, никто не знал, что, несомненно, благодаря вмешательству Миллисент Херст, бывшей жены Херста и подруги Конде Наста, оба медиамагната зарыли топор войны и заключили джентльменское соглашение больше не охотиться за сотрудниками друг друга. Разве все не шло к лучшему в этом лучшем из миров?
Конец партии
Трудно представить себе изумление, охватившее Конде Наста утром в четверг 24 октября 1929 г., когда он увидел, что падает цена акций на бирже. В полдень индекс Доу Джонса, главного биржевого показателя, уже потерял 22 % от своего значения. Это было только начало. Банкир Томас Ламонт, тот самый, что сидел за столом во время приема, устроенного в честь Черчилля, хотел казаться обнадеживающим. Во время пресс-конференции он с олимпийским спокойствием прокомментировал события последних часов:
Вследствие технической проблемы на биржевых рынках паническая реакция привела к понижению стоимости акций, и мы собрались вместе с директорами нескольких финансовых институций для того, чтобы обсудить эту ситуацию. Мы пришли к заключению, что ни одно из учреждений не оказалось в сложной ситуации, и отчеты, полученные от маклеров, указывают, что маржа сохраняется на удовлетворительном уровне и что все, вероятно, будет развиваться в благоприятном направлении.
До вечера среды 29 октября страна затаив дыхание следила за бездарной мыльной оперой, сотканной из надежд, неожиданных поворотов и смирения. Сначала показалось, что вмешательство правительства способно обуздать кризис. Однако курс акций продолжал падать с каждым часом.
Утром в среду 30 октября Конде Наст уже не был уверен ни в чем. Неужели он навсегда разорился? Сможет ли он выкарабкаться? Неужели он – полный идиот? Одно было очевидно: цена акции компании Condé Nast Publications Inc. за несколько дней упала с 60 до 40 долларов, то есть это была небывалая потеря на четверть стоимости. Что касается акций Goldman Sachs Trading Corporation (GSTC), на покупку которых он занял 2 миллиона долларов, выброшенных на рынок в декабре 1928 г. по цене 104 доллара за штуку, то на следующий день после обвала их цена упала со 121 доллара до 40,94 доллара. На смену изумлению первых дней пришел горький привкус сожалений. Если бы только Наст послушал советы мудрой Эдны, если бы – как она предлагала ему – он перепродал свои акции GSTC и досрочно выплатил свой заем… Эта мысль преследовала его еще и потому, что Ива Пацевич[13], молодой человек с Уолл-стрит, с которым Наст долго беседовал в последние дни своего медового месяца, проведенного им с Лесли в Палм-Бич, настоятельно призывал его продать свои акции в январе 1929 г. По словам этого русского эмигранта, было очевидно, что рынок рухнет. Курс акций рос гораздо быстрее, чем прибыль предприятий.
Крах, казалось, был неизбежен, и единственным вопросом, на который нужно было знать ответ, был вопрос «когда это случится?». Наст, ослепленный перспективой рекордной прибыли, остался глух к разумным советам. Как и миллионы американцев, подстрекаемый жадностью, он потерял все на ярмарке тщеславия. Для бывшего ученика иезуитов этот призыв к порядку был столь же жестоким, сколь и мучительным.
Несмотря на постигшее его несчастье, Насту посчастливилось сохранить свое ремесло, он принялся работать еще больше, чтобы вновь подняться к вершине. Он должен был сражаться ради своей молодой жены, беременной на седьмом месяце, и ради Фрэнка, которого он увлек за собой в пропасть, а также ради своих сотрудников и в первую очередь тех 345 человек, которые десять месяцев тому назад подписались на акции компании Condé Nast. За несколько дней сбережения Эдны растаяли, как снег под солнцем, и из 100 000 долларов, которые босс подарил ей в декабре 1928 г., она сумела спасти лишь четверть. Прощай, пенсия в 52 года, прощай, проект строительства дома ее мечты на Лонг-Айленде, а также прощай, путешествие вокруг света вместе с мужем… Вина Наста перед ней была так велика, что он рассказал об этом Клариссе, своей бывшей жене. Та позвонила Эдне и предложила в случае необходимости выступить за нее поручителем перед банком. Что касается Фрэнка, то оба чувствовали себя настолько неловко, что после «черного четверга» не смели и слова молвить друг другу…
На людях Наст, возможно, скорее из деликатности, чем из убежденности, старался с оптимизмом смотреть в будущее, надеясь на улучшение ситуации. Но мысли в его голове кружились, как в настоящем водовороте, где холодный поток сталкивался с горячим, как писала об этом Эдна в марте 1930 г.:
Кажется, что большинство умных людей с Уолл-стрит думают, что кризис не будет слишком жестоким, имея в виду масштаб краха на бирже, и не затянется слишком надолго. Они предрекают улучшение деловых отношений через полгода. Может быть, это верно, но я задаюсь вопросом, понимает ли кто-нибудь хоть что-то в том, что должно произойти. Если эти эксперты обладают способностью предсказать то, что случится в следующем году, то та же самая способность должна была бы позволить им предвидеть крах; между тем даже такие организации, как J. P. Morgan & Company, не знали, что нас ожидает. Безусловно, я не располагаю достаточными сведениями для того, чтобы у меня сложилось собственное мнение, и я не верю в прозорливость этих умных людей, но поскольку я в принципе оптимистка, то думаю, что мы выпутаемся из этой ситуации достаточно удачно.
Порой история жестоко обманывает наши ожидания.
Последствия кризиса
Несмотря на моментальное снижение доходов медиахолдинга от рекламы по сравнению с предыдущим годом (–5 % в январе и –12 % в феврале), первые месяцы 1930 г. дали Насту повод для неудержимого оптимизма. Акции компании Condé Nast Publications Inc. даже подросли в цене и в конце марта обменивались по 57 долларов за штуку, то есть на 11 пунктов выше, чем в конце октября 1929 г.! Если бы хозяин Vogue был более суеверным, то приписал бы это чудо не менее удивительному рождению 16 января 1930 г. малышки Лесли-младшей. Глядя, как у этого прелестного создания просыпается интерес к миру, сложно было усомниться в способности жизни к преодолению самых тяжелых испытаний. Одним из них, еще до обвала Уолл-стрит, стала для Наста смерть его матери Эстер, пришедшаяся на этот