Фонд Blue Ridge и Goldman Sachs Co. были согласны в одном: для принятия решения не нужно дожидаться момента, когда цена акций поднимется. То есть Наст знал, что его дни в собственной компании сочтены, поэтому большую часть своего времени он посвящал тому, что искал инвесторов, чтобы получить новые займы для выкупа акций у Blue Ridge. Имея за 1932 г. дефицит в 64 000 долларов, было немыслимо заинтересовать в своей судьбе новый банк.
Тогда Наст обратился к своим поставщикам, в том числе к своему бумажному фабриканту. Не согласился бы тот одолжить ему 500 000 долларов? Теперь, когда Наст не был единоличным хозяином, он не мог, чтобы обеспечить займы, предоставить в качестве залога свою фирму. Поэтому он предложил в качестве гарантии личное имущество. Но обстановка была настолько неблагоприятной, что его имение в Сэндс-Пойнте, купленное в 1927 г. за несколько миллионов долларов, в обустройство которого он вложил еще около 750 000 долларов, оценивалось экспертами рынка всего в 600 000 долларов. Что до двухэтажной квартиры на Парк-авеню, то хозяин Vogue отказывался избавиться от нее по той простой и понятной причине, что, считая необходимым по-прежнему развлекать читателей, акционеров и поставщиков, он продолжал устраивать роскошные вечеринки, куда приглашал друзей и банкиров, которым задолжал миллионы.
Пройдя путь от разочарования до катастрофы, Наст больше не знал, к кому обратиться и кому доверять. Харрисон Уильямс, которого он считал своим союзником в стане врагов, старательно избегал обсуждать с ним с глазу на глаз его поражение. Другие отстранились от него или отреклись от дружбы с ним. Наст, возможно, слегка наивный, был изумлен и разбит. Для него честь была главной добродетелью, и он плохо понимал, почему другие думают иначе. Разве после краха на бирже он, как настоящий джентльмен, не выкупил по цене выше рыночной акции у своих 345 сотрудников, согласившихся инвестировать в медиахолдинг в январе 1929 г.? Этот поступок, который все расценили как великодушный, казался ему столь же очевидным, как и крайне необходимым.
Тем не менее Наст не мог уснуть. Его ночи были так же коротки, как длинны его дни. И, оставаясь в одиночестве, без близких ему людей, он, должно быть, признавался себе, что с большой тревогой смотрит в будущее. Что станет с его империей? И что сказала бы его мать, если бы увидела его в таком положении, совершенно разгромленным?
Ни дружбы, ни уважения
– Боже мой, мадемуазель Мадлен, если бы вы только видели его вчера…
– Жермена, вы думаете, что он болен? Я не спрашиваю, озабочен ли он, я отлично знаю, что все идет не так, как ему хотелось бы…
– Ох, не думаю, что когда болеют, то прикладываются к бутылке, разве не так?
– Что же, кажется, когда Гарри Йоксалл прибыл вчера из Лондона, он нашел месье Наста в его гостиничном номере совершенно пьяным. До такой степени, что ему пришлось укладывать босса в кровать.
– Месье Наста? Пьяного?
– Секретарша месье де Брюнофф все утро готовила главному боссу американское зелье, оно называется «Алка-Зельцер». Кажется, оно излечивает от всего.
– Мне это ни о чем не говорит… Возможно, его привели в такое состояние бухгалтерские отчеты.
– О нет, я так не думаю. Вчера вечером он их еще не видел.
– Тогда, должно быть, он получил печальное известие из Соединенных Штатов, касающееся его дома или семьи…
К огромному счастью, в октябре 1932 г. семья Конде Наста и, в частности, Лесли, младшая из его дочерей, родившаяся 16 января 1930 г. в браке с его новой супругой, чувствовала себя прекрасно. Впрочем, это была единственная хорошая новость в конце года.
Несмотря на попытки стабилизировать рынок, цена акций Condé Nast Inc. продолжала падать. Их единичная стоимость снизилась до 3 долларов, то есть стала в 31 раз меньше максимального уровня… Между тем не этот кошмар стал причиной потрясения, которое пережил Конде Наст в Париже. Причину нужно было искать в телеграмме, полученной Эдной Чейз через несколько часов после его приезда во Францию. Верная Эдна, сама находясь в стрессовом состоянии, сообщала ему из Нью-Йорка о том, что Кармел Сноу, их Кармел, та, кого они обучили, та, кого они всем сердцем приняли в свою семью, та, кого они сопровождали как на карьерном поприще, так и в личной жизни, решила уйти в отставку. Но самое невероятное было впереди: их чудесная сотрудница покидала Vogue, чтобы пойти на службу не к кому иному, как к Рэндольфу Херсту в его журнал Harper’s Bazaar!
Информация была настолько поразительной, что Насту пришлось перечитать сообщение добрый десяток раз, чтобы осознать эту новость. За последние одиннадцать лет между Кармел Сноу и Конде Настом возникла очень крепкая связь. Они вместе моделировали новое лицо журнала, вместе расширяли медиахолдинг, вместе боролись с невзгодами, когда наступил кризис. С 1931 г. Сноу была свидетелем успехов издательского дома, побед, одержанных над конкурентами, огорчений своего работодателя. Наст вел себя по отношению к ней с необычайной щедростью и признательностью. Учитывая эти исключительные моменты взаимопонимания и соучастия, Наст верил, что нашел в ней искреннего друга.
Наст изумлялся еще больше, перебирая в уме события последних дней. В субботу, 15 октября 1931 г., Кармел родила дочь, которой дали имя Бриджит. Близость между главным редактором американского издания Vogue и ее работодателем была такова, что тот, готовясь к отплытию в Европу, позволил себе навестить ее в больнице на следующий день после родов. Перед отъездом на несколько недель ему очень хотелось обнять новорожденную и счастливую мать. Как обычно, общение Наста и Сноу было очень сердечными, почти нежными. Наст настоял на том, чтобы его сотрудница отдыхала и в первую очередь думала о своем здоровье. Он повторял ей, что ситуация в офисе находится под контролем и Эдна вместе со всей командой занимаются журналом. В голове Наста все еще звучали слова Кармел, которые в свете полученной телеграммы казались странными: «Если бы вам пришлось меня уволить сегодня, я сама вернулась бы на следующий день, до того я люблю свою работу!» Как это возможно, чтобы тот же человек, что произнес эти слова всего несколько дней назад, сообщал о своем уходе? Однако именно так и произошло.
В понедельник, 18 октября, Эдна Чейз получила послание от Кармел Сноу, в котором та просила ее как можно скорее приехать в больницу. Беспокоясь о здоровье матери и новорожденной, Эдна, бросив все дела, устремилась к постели Сноу. То, что она услышала, ошеломило ее.
Ни для кого не было тайной, что Том, брат Кармел, в 1929 г. был нанят на работу Херстом. Несмотря на то что всем эта ситуация казалась довольно неуместной, уверенность в честности Кармел Сноу была такой, что любая утечка информации могла показаться невероятной, не говоря уже о возможности дезертирства. Однако Ричард Берлин, коллега Тома, директор журналов, выпускаемых Hearst Corporation, недавно предложил Кармел Сноу стать редактором раздела моды в журнале Harper’s Bazaar. Главное заинтересованное лицо увидела в этом «счастливую возможность, а также вызов».
Журнал по своему содержанию и оформлению тогда очень отставал от изданий холдинга Наста. И когда Эдна, дав волю гневу, спросила ее, какую зарплату ей предлагают – подразумевая, что, даже находясь в полном финансовом упадке, Наст, возможно, мог бы быть наравне со своим конкурентом, – Кармел ответила, что ей предложили ту же зарплату, которую она получала в Vogue. В итоге она уходила на ту же зарплату, на менее значимую должность (с поста главного редактора она уходила на должность редактора раздела моды) и собиралась работать с менее профессиональной командой. Эдна умоляла ее взять время на размышление и по крайней мере дождаться возвращения Наста в Соединенные Штаты. Но Кармел была непреклонна: она приняла решение, и ничто не могло заставить ее изменить его.
Насту казалось, что он катится в пропасть. Его протеже уходила в тот момент, когда дела шли из рук вон плохо. Ей даже не хватило смелости встретиться с ним лицом к лицу и сообщить о своем уходе. Кроме того, чтобы объяснить необъяснимое, она рассыпалась перед своими коллегами в бесстыдной лжи. То она, зная о сложной финансовой ситуации в холдинге, заявляла, что хотела избавить своего работодателя и друга от выплаты ей огромной зарплаты, чтобы облегчить его бремя. То она обвиняла Эдну в том, что та хотела снять с нее ответственность за американское издание и назначить кого-то другого. На самом деле все было гораздо проще: устав от скрытой конкуренции с Эдной, она приняла предложение, чтобы больше с ней не сталкиваться. В ее глазах такая перспектива стоила компромисса.
Горе навалилось на Наста с такой силой, что он решил забыться с помощью алкоголя. Кармел Сноу, как она и сообщала, перешла в холдинг Херста и увела за собой секретаршу, а также талантливую Френсис Макфадден, директора издания. Вскоре Сноу, которая оправдывала свой уход тем, что, став редактором раздела моды, она сможет больше времени уделять своей разросшейся семье, на самом деле была назначена на пост главного редактора Harper’s Bazaar. В зону ее ответственности входил поиск фотографов, авторов и персонала редакции.
Между Настом и Сноу не возникло ни одной стычки из-за этого предательства. И все-таки, вернувшись в Нью-Йорк, хозяин Vogue нашел в себе силы написать ей письмо:
Посмей вы поступать так, как вы поступили со мной, в финансовых кругах, ни одна фирма, достойная репутации Уолл-стрит, не согласилась бы нанять вас на работу.
Надеюсь, что «цена», которую вам обещали, будет достаточной для того, чтобы компенсировать потерю престижа и чести. Вы потеряли не только мое доверие и мое уважение, но уважение сотрудников нашего издательского дома… В ответ на последний абзац вашей телеграммы, которую мне переслали в Париж, я должен сказать вам: «Нет, вы не можете рассчитывать ни на мою дружбу, ни на мое уважение».