В поиске приключений, решительно настроенная сбежать из золотой клетки Эльза хватается за первую предоставившуюся возможность: откликается на вакансию в британском пансионе, ищущем девушку, которая будет заниматься сиротами. Так Эльза открывает для себя Англию. Своим положением она недовольна, но вместо того чтобы вернуться в Рим, задерживается в Лондоне, где ее интерес к оккультным наукам сводит ее с загадочным Вилли Вендтом де Керлором.
Этот мужчина, родившийся в Швейцарии, на семь лет старше нее, уверяет, что одарен спиритическими способностями, и живет, зарабатывая разным ремеслом: он то детектив, то конферансье, то ясновидящий. На следующий день после знакомства состоялась помолвка Эльзы с магом. 21 июля 1914 г., в Лондоне, она выходит за него замуж.
Первое время супруги живут главным образом на приданое молодой жены, потом на ренту, которую выплачивают им ее богатые родители. Тем не менее самопровозглашенного «знаменитого во всем мире доктора В. де Керлора» изгоняют из Великобритании за занятия ясновидением. «Граф и графиня» де Керлор скрываются на Ривьере, прежде чем в апреле 1916 г. взять курс на Нью-Йорк. Работая в качестве ассистентки и ведя административные дела, Эльза помогает мужу открыть психологический кабинет на Манхэттене. Но власти слишком пристально наблюдают за их делами. Супруги Керлор предпочитают уехать из Нью-Йорка в Бостон, где снова пытаются жить, используя таланты Вилли. 15 июня 1920 г. у Эльзы родилась дочь, которую назвали Ивонной. Вскоре Вилли оставляет супружеское гнездышко, бросив молодую мать и новорожденную, у которой через полтора года обнаруживается полиомиелит… Боясь, что муж потребует опеки над ребенком, Эльза, которая добьется развода только в 1924 г., регистрирует девочку под своей девичьей фамилией и в 1922 г. отплывает во Францию.
Там, в маленькой квартире на Университетской улице, Скиапарелли разрабатывает модели своих первых свитеров, которым завидуют ее подруги, а потом начинают заказывать их для себя и своих близких. Все остальное сделает молва. Скиапарелли дополнила и без того уже длинный список сильных женщин, связанных с историей издательского дома Condé Nast, страдавших от отсутствия отца или брошенных мужем… Эстер Наст – мать Конде, Кармел Сноу – сирота, выросшая без отца, Эдна Чейз – брошенная отцом и очень рано расставшаяся с мужем, Шанель – сирота, в 12 лет потерявшая мать и больше никогда не увидевшая своего отца, Мадлен Вионне – которая развелась со своим первым мужем всего после двух лет совместной жизни, Жанна Ланвен – расставшаяся с Эмилио Ди Пьетро, когда их дочери Маргарите было 6 лет…
Та, которую Шанель, ее соперница, на протяжении всей жизни будет называть «та итальянская художница, которая шьет платья», придумает новую моду 30-х годов, акцентирует женский силуэт и еще до войны решительно увеличит ширину плеч, используя для этого подплечники с набивкой. Сама не отличаясь красотой, Скиап, как ее прозвали, придумала оригинальный стиль, который имел такое же отношение к канонам красоты, как современное искусство к классицизму. Речь шла не о том, чтобы попробовать создать образ «красивой женщины», а о том, чтобы создать ни на что не похожий образ, который придал бы женщине смелости и уверенности в себе.
Эта новая мода, повернувшаяся спиной к тем годам, которые Скиап считала слишком нерешительными, заявила о себе небывалой фантазией и яркими цветами: шокирующим розовым (оттенок фуксии), шафрановым желтым или бирюзовым. Она попыталась вернуть моду на юбку-брюки, решила, что застежка-молния отныне больше не будет спрятана, и удивила своим коллажем с газетным принтом. Кроме того, Скиапарелли известна своим сотрудничеством с Сальвадором Дали, Кокто, Эльзой Триоле и Кристианом Бераром.
1935 г. стал годом ее признания: модный дом переехал в особняк Фонпертюи – в дом № 21 на Вандомской площади, где раньше располагался модный дом Chéruit. Бутик Скиапарелли, расположенный на первом этаже, декорировала Жан-Мишель Франк в сотрудничестве с Альберто Джакометти. Ателье располагаются на пяти верхних этажах и могут вместить до 500 служащих. Vogue же, со своей стороны, не мыслит себя без того, чтобы ежемесячно не рассказывать о таланте самой французской из итальянок.
За подписью «Н.»
Задолго до составления знаменитых списков приглашенных, которые по-прежнему обновлялись перед каждым приемом, устраиваемым в доме № 1040 на Парк-авеню, сотрудники из ближнего окружения Наста уже подозревали в нем одержимого человека, постоянно стремящегося к совершенству. Если успех двух первых десятилетий отчасти сдерживал его чудовищное властолюбие, то биржевой крах 1929 г. окончательно разбудил его.
На взгляд Наста, расчет был прост: поскольку инвестиции в рекламу снизились, нужно было стимулировать розничную продажу, то есть привлекать все больше читательниц. В ожесточенной войне, которую он вел с Херстом, необходимо было в первую очередь доказать рекламодателям, что они должны ежемесячно размещать по одному объявлению, причем в журнале Vogue, а не Harper’s.
Кроме советов, которыми беспрерывно сыпал Наст на каждом этапе подготовки номера, он завел привычку составлять служебные записки. Если сначала это были простые листки, с помощью которых он при случае делился своими соображениями с командой или которые следовало обсудить на совещаниях, то позднее эти заметки разрослись в объеме, а их количество увеличилось. В конце 30-х годов они могли включать в себя до шестидесяти страниц. Нужно было найти время для их чтения, но главное, нужно было выполнять указания Наста. Вдобавок руководители служб сами были обязаны составлять доклады, излагая свое мнение, и отчитываться о том, как были приняты и воплощены в жизнь замечания Наста… Короче говоря, эти служебные записки отнимали у всех так много времени, что приходилось выбирать – читать их или претворять в жизнь. И скоро в коридорах издательского дома Condé Nast на все лады повторяли один и тот же вопрос: «Ты прочитал(а) последнюю записку? О чем она?»
Эта новая мания Наста создавала еще одну проблему. Из-под пера Наста проглядывала его истинная натура. Если на публике издатель всегда был воспитанным и сдержанным, то служебные записки совершенно не скрывали его раздражения, усталости, горечи…
Так, в докладе, написанном им 21 марта 1936 г., Наст анализировал обложки журнала Vogue за 1934 и 1935 гг. По каждому номеру были представлены объем тиража (от 40 000 до 70 000 экземпляров в зависимости от темы или сезона), объем розничных продаж и непроданный объем (от 20 до 30 %). Фактические результаты сопровождались оценкой (от А до D), а также комментариями, объясняющими успех или спад продаж каждого издания, коррелирующие с его обложкой. Как обычно, эта инициатива была направлена на то, чтобы сотрудники извлекли урок из прошлого опыта. Хотя Наст мог быть весьма снисходителен к оплошности или забывчивости, повторение одной и той же ошибки приводило его в бешенство.
Из своего анализа Наст сделал два вывода. Фотография привлекает больше, чем рисунок. Обложка обязана быть информативной, то есть не просто красивой. Читательницы ожидают, что ознакомятся с содержанием номера, просто посмотрев на обложку Vogue. Замечания могли бы на этом прекратиться, но комментарии и, главное, записки, распространяемые Настом, не слишком обнадеживали. Наст поставил всего две оценки А и 12 D. Подобное отношение, вместо того чтобы породить соревновательность в коллективе, при всем желании не могло не утомлять. Эдна вздыхала всякий раз, когда на ее рабочем столе, и без того заваленным гранками, фотографиями, текстами для прочтения, щекотливыми письмами, требующими персонального ответа, появлялась новая записка…
Начиная с 1936 г. и слияния Vanity Fair с Vogue у Фрэнка Кроуниншильда, назначенного «издательским консультантом» по литературе, критике и искусству, появилось значительно больше времени. Желая проявить добрую волю, он тоже принялся писать служебные записки. Доктор Ага, арт-директор, требования которого всегда были на грани авторитаризма (на карикатуре в стенах издательства он был представлен в образе Наполеона), тоже включился в соревнование, увеличив количество своих докладов и служебных записок. Накануне 40-х годов издательский дом Condé Nast чем-то напоминал центр управления… Там сдавали отчеты, делали так много оценок, что никто не мог с ними ознакомиться, и все время присуждали высокие или низкие баллы…
Такая методика положительно сказалась на объеме продаж: Наст так и не позволил Херсту доминировать на рынке, а его издания всегда собирали больше рекламы, чем издания его противника. Vogue по-прежнему обгонял Harper’s Bazaar. Также House & Garden обходил по показателям журнал Town & Country, выкупленный Херстом в 1925 г. Согласно рейтингу, составленному в 1938 г. рекламными сетями, 1 доллар, потраченный на рекламу в 1938 г., привлек 109 читателей журнала Vogue против всего 100 читателей Harper’s Bazaar и 55 читателей Town & Country. Есть чем гордиться после похищения Кармел Сноу! Но, несмотря на эти успехи, достигнутые путем ежедневной напряженной работы, такой дорогой ценой, Наст донимал свой ближний круг…
В присутствии приближенных к нему сотрудников он больше позволял себе, меньше контролировал себя и меньше следил за собой. Обида и досада копились, мало-помалу подрывая прекрасный дух инноваций, ставший легендарным для журнала. Теперь Кармел Сноу, бывший главный редактор Vogue, вместе с новой командой, которую она создавала, с наслаждением привносила его в издательство Херста.
Бывали дни, когда Наст обращаясь к своей совести, видел человека, ожесточенного жизнью и сломленного неудачами. Кризис изменил его. Он был плохим мужем (он отпустил свою последнюю жену) и бывал отцом только периодически (Лесли-младшая проводила больше времени с няньками и воспитателями, чем с ним). Он был человеком, не умеющим проигрывать (сообщение о том, что зарплата Херста в 1934 г. была ровно в десять раз выше, чем у него, сразило его как удар молнии). Он слыл у молодых женщин, за которыми ухлестывал и в компании которых любил проводить время, «старым безобидным козлом». Теперь он к тому же превращался в плохого хозяина, словом, никогда он так не был похож на своего отца…