Битон при ближайшем рассмотрении
– О, мадам Мадлен! Я до сих пор не могу прийти в себя… Представьте себе, месье Конде Наст уволил этого великого наглеца Сесила Битона!
– Какая ужасная новость! Месье Битон – один из самых известных фотографов Англии. Снятые им портреты знати, голливудских звезд и выдающихся театральных деятелей сделали его знаменитостью, любимцем всей планеты, чему завидуют наши конкуренты… И у него есть друзья среди самых известных и влиятельных людей в мире. Мы многое потеряем с его уходом!
– Дело в том, мадам Мадлен, что есть вещи, которые недопустимы для великого художника!
Его выходки, как и выходки его друзей, известных в Англии под именем Bright Young Things (золотая молодежь), до такой степени заполонили хронику 20-х и 30-х годов, что, кажется, нет ничего, чего не совершила бы компания бесшабашных эксцентриков, опьяненных шампанским, одурманенных снобизмом и возбуждаемых запахом скандала. Причиной увольнения Сесила Битона после двенадцати лет праведной и неправедной службы (в марте 1931 г. Битон чуть было не переметнулся к Херсту) стал сущий пустяк: несколько едва читаемых слов…
В середине 30-х годов молодой Битон стал главной фигурой на шахматной доске изданий Наста. Благодаря связям он имеет доступ в самые закрытые круги британского высшего общества и вплоть до 1936 г. снабжает все три издания журнала Vogue, а также Vanity Fair светскими портретами крайне популярных людей.
Безусловно, в Нью-Йорке немного сожалеют о том, что, выбирая между эстетикой барона де Мейера и эстетикой Стайхена, Битон отдал предпочтение первой. А доктор Ага, со своей стороны, не скрывает своего раздражения, когда из Лондона постоянно приходят немного размытые фотографии. Как не перестает повторять арт-директор, прежде чем судить о том, хорош ли снимок или плох, следует посмотреть, четкий ли он. И к черту концепцию мягкого фокуса! У раскритикованного доктором Ага фотографа нет выбора: ему пришлось приобрести новое оборудование.
Даже если Битон не лучшим образом разбирается в технике, у него есть другие достоинства: он искрометен, экстравагантен так, какими умеют быть только англичане, он воплощает собой столь любимую в холдинге концепцию благородного фотографа. Его насмешливость ценят не меньше, чем его зарисовки, и редакция часто заказывает ему заметки и рисунки.
Так Битону поручили проиллюстрировать для американского издания Vogue за февраль 1938 г. текст Фрэнка Кроуниншильда под заголовком «Новое левое крыло нью-йоркского общества». Автор, которому сейчас 65 лет, как истинный светский лев эпохи, закончившейся в 1929 г., сожалеет в этой статье о возникновении светского общества, не знающего этикета и глумящегося над всеми обычаями. Битон рисует на полях статьи декоративный фриз, состоящий из персонажей и пародийных сценок с краткими подписями.
Но вот… Дважды на странице справа иллюстратор использует слово «kike», которое можно перевести только как «жид». На обложке нарисованного журнальчика можно прочитать подпись, сделанную крохотными буковками: «На бал месье М. Р. Эндрю в El Morocco [самый популярный ночной клуб Нью-Йорка] выползли из своих нор все проклятые жиды города». Был ди Битон пьян, когда выполнял этот рисунок? Был ли он отравлен атмосферой антисемитизма, царившей в студиях Голливуда, где работал в конце 30-х годов? Текст был написан микроскопическими буковками, и он, возможно, надеялся зло подшутить над редакцией и читателями.
Как бы то ни было, на эти рисунки перед их отправкой в печать наткнулась Маргарет Кейз, редактор раздела моды, и по-дружески посоветовала Битону поменять текст. Еще более неприступный, чем обычно, тот ответил, что в редакции найдется кто-нибудь, кто сделает это вместо него – подразумевая, что за него часто переделывали работу, – и добавил: «Я умываю руки». К несчастью, иллюстрированный разворот был отправлен в печать как есть.
В выпуске газеты New York Daily Mirror от 24 января 1938 г. был опубликован длинный памфлет, обвинивший публикацию, появившуюся в февральском номере Vogue, в скрытом антисемитизме. Никто так и не узнал, кто предупредил противника о наличии этих надписей, разобрать которые можно было только при помощи лупы, или посоветовал надежного информатора.
Шквал, как всегда, начался мгновенно. Коммутатор нью-йоркского офиса издательского дома Condé Nast осаждали возмущенные звонки, в то время как некоторые читатели приходили сами и требовали немедленного аннулирования подписки. Конде Наст должен был действовать, причем быстро.
В тот же день он выпустил коммюнике, в котором объяснил, что изречения, которые ставили в вину журналу, ускользнули от бдительности редакции, что они ни в коем случае не отражают идеологии журнала Vogue, его самого и команды и что он как издатель обязуется перепечатать разворот, о котором идет речь, без фриза Битона для 130 000 экземпляров, которые еще не поступили в продажу. И добавил, что в связи с этим серьезным инцидентом он попросил иллюстратора о встрече, и тот по окончании их беседы вручил ему заявление об уходе, которое было немедленно принято.
«Шутка» Битона дорого обошлась издателю. Кроме расходов на перепечатку, пришлось успокаивать рекламодателей, а иногда, чтобы не потерять их поддержку, предоставлять скидки. Вдобавок нужно было удалить из текущих номеров все снимки, подписанные Битоном, – а их было много в Нью-Йорке, Париже и Лондоне, – которые были щедро оплачены. Необходимо было срочно найти других свободных фотографов и оплачивать их соответствующим образом. В эти тяжелые времена Конде Наст охотно обошелся бы без таких неприятностей. Однако его храбрость принесла ему уважение собратьев, одобрение многочисленных читателей и – что еще удивительнее – сотрудничество с новыми рекламодателями. Хотя Vogue почти не вмешивался в политику, у Конде Наста как у гражданина были свои принципы и навыки, которых порой не хватало его изданиям.
Последний всплеск
По мере того как с каждым месяцем все отчетливее становилась угроза международного конфликта, Конде Насту становилось ясно одно: нужно было действовать во что бы то ни стало, чтобы снова не оказаться в ситуации 1914 г., когда он полностью зависел от Парижа.
Прочная связь между Нью-Йорком и Городом света чуть было не обошлась слишком дорого журналу Vogue и медиахолдингу. И если бы не идея Эдны организовать в ноябре 1914 г. Праздник моды и, позже, беспрецедентные инвестиции француженок в швейные мастерские, позволившие дизайнерам возобновить работу всего через нескольких месяцев после перерыва, ситуация могла бы стать катастрофической. Тот, кто рассматривал жизнь как долгое обучение с целью совершенствования и выбора лучшего решения, не мог предположить, что можно повторить одни и те же ошибки на одном и том же месте.
Наст внимательно изучил ситуацию, заказал исследование рынка, посоветовался с центром продаж рекламных площадей, затем спокойно и методично разработал издательскую концепцию, рассчитывая придать свежее дыхание своему предприятию и противостоять возможному новому прекращению отношений между Старым и Новым светом. Его идея выражалась одним словом: Голливуд. Еще в 1932 г., по предложению молодой подруги Фрэнка Кроуниншильда, Наст отчасти неохотно, как и в отношении всего, что касалось широкой публики, разработал серию дешевых швейных выкроек, вдохновленных голливудской модой. Так родился журнал Hollywood Pattern Book, который оказался очень рентабельным. Чему здесь удивляться?
В 30-е годы американская кинематография вышла на новый уровень. Афишу делили между собой восемь крупных кинокомпаний, выпускавших в разгар кризиса около 5 000 фильмов в год и продавая до 80 миллионов входных билетов. Каждый сезон приносил свой набор новых лиц, увеличивая пантеон звезд: Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Кэтрин Хепберн, Бетт Дэвис, Вивьен Ли, Барбара Стэнвик, Джоан Кроуфорд, Клодетт Кольбер, Айрин Данн, Мэй Уэст, Мирна Лой, Джинджер Роджерс, Кэрол Ломбард, Джин Харлоу, Джанет Гейнор, Анна Мэй Вонг, Джанет Макдональд, Джуди Гарленд… Фатальные, загадочные, экзотические, с ледяной красотой, женщины-дети, чувственные брюнетки, воздушные блондинки, страстные рыжеволосые, гиперчувственные, даже гиперсексуальные – все эти женщины стали авангардом кинематографии. Скоро больше разговоров было не о последней съемке Джорджа Кьюкора, а скорее о новом фильме Мирны Лой.
Конде Наст понял, что в его стране киноактрисы больше, чем драматические актрисы, больше, чем артистки мюзик-холла, и больше, чем светские женщины, воплощали собой новый идеал красоты. Он был решительно настроен с выгодой для себя воспользоваться той теневой властью, которую имел Голливуд над модой. Поэтому он создал Glamour of Hollywood.
Этот журнал, предназначенный для более молодой аудитории и ставший популярнее, чем Vogue, впервые вышел в свет в 1939 г. Он очень быстро нашел свою аудиторию и уже скоро выпускался тиражом около 200 000 экземпляров. В 66 лет Наст впервые за всю свою карьеру в прессе создал оригинальное издание. Убежденный в замечательных возможностях журнала, он посвятил последующие годы усовершенствованию формата издания.
Он отказался от рубрики «Критические замечания о фильмах», боролся за то, чтобы на страницах журнала не появлялась художественная литература, настаивал на том, как важно публиковать фотографии звезд в домашней обстановке, создавая эффект близости с читательницами.
Хотя Glamour of Hollywood, переименованный в 1943 г. в просто Glamour, был первым стопроцентным детищем Наста, он же стал последним проектом, над которым тот работал. Что же касается образа женщины, демонстрируемого этим журналом, то Мадлен и Сюзанна могли бы многое рассказать о нем…
Это время было особенно тяжелым для женщин. Большинству из них реальность напоминала о себе с упорством и иногда с жестокостью. Как ни парадоксально, создания, сотканные из света и тени, мелькающие на экранах огромных затемненных кинотеатров, никогда не были так далеки от обычных женщин, которых можно встретить на улице.