Для того чтобы вылепить силуэты молоденьких актрис, в Голливуде раздавали таблетки, избавляющие от чувства голода, обращались к помощи целой армии профессиональных гримеров и начиная с 30-х годов не колеблясь вырывали зубы, чтобы сузить лицо, либо прибегали к скальпелю. Мало что оставалось от женской природы, измененной от кончиков ногтей до кончиков волос с перманентом, окрашенных крайне агрессивными химическими препаратами.
Продюсер Луис Б. Майер, с прямолинейностью, свойственной той эпохе, называл приехавшую в Голливуд Грету Гарбо «толстой скандинавской коровой». Ее заставили похудеть, ей выправили зубы, выщипали брови, загримировали, как в театре… Glamour оседлал эту волну мечты, продаваемую американкам на километрах кинопленки, которая после Второй мировой войны достигла европейских берегов и вскоре захлестнула весь земной шар.
В 1940 г. Кроуниншильд, обмениваясь мнениями по поводу переданной ему служебной записки об издательской концепции, запущенной год назад, написал своему верному боссу: «Мне представляется важным, чтобы при выборе девушек, которых мы показываем в журнале Glamour, мы, во-первых, были бы нацелены на чуть более высокий уровень образования, во-вторых – на чуть более высокий уровень интеллекта, в-третьих – на чуть более высокий уровень полезности в социальном плане. Если хорошенько присмотреться, не принимая во внимание тот факт, что некоторые из этих женщин сделали прекрасную карьеру в кино, то они посредственны и несостоятельны».
Издатель Vogue был не далек от той же мысли и ответил следующим образом: «Я убежден, что для дешевой одежды, как и для более дорогой, одинаково важен стиль». Эдна Чейз могла бы добавить свою любимую присказку: вкус и элегантность – это не вопрос денег, это вопрос воспитания.
Конец эпохи.
Возвращение жестких мер
– Ты выглядишь очень недовольной, Сюзанна, что происходит?
– Сегодня в полдень я встречалась с товарищами из ЛФПЖ.
– С кем?
– Из Французской лиги за права женщин, если ты этого не знаешь. Представляешь, правительство Даладье намерено до конца лета принять закон, вовсю призывающий женщин рожать детей. Опять из нас хотят сделать только кормящих матерей…
– Во всяком случае, это весьма дурное предзнаменование. Если они воображают, что так они смогут увеличить население Франции в преддверии новой войны…
– Можно было бы также усилить армию, призывая туда женщин.
– Женщины в армии? Да брось, Сюзанна, ты шутишь.
Между тем период между двумя войнами был отмечен беспрецедентными завоеваниями в сфере прав женщин. То, что Леон Блюм в 1936 г. назначил трех из них на должности заместителей государственного секретаря, в то время как их сестры не имели права избирать и быть избранными, казалось, обозначило поворот в сознании. Вдобавок достижения Народного фронта (оплачиваемые отпуска, демократизация досуга и сокращение рабочего дня) затронули всех трудящихся независимо от пола. Очевидно, что эти реформы не встретили единодушного отклика хозяев.
В мае 1936 г. мидинетки из дома Мадлен Вионне, побуждаемые своей работодательницей, вышли на демонстрацию, чтобы поддержать швей из других модных домов, работавших в менее благоприятных условиях. Что касается Шанель, то ее эти социальные движения приводили в глубокое замешательство. Многие из ее друзей и современников думали, что причиной принятого ею в сентябре 1939 г. решения закрыть свои ателье и уволить 4 000 работниц было ее страстное желание отомстить своим сотрудницам.
1938 г. стал годом огромной победы. Законом от 18 февраля была реформирована статья 213 Гражданского кодекса, принятого в 1804 г., устанавливавшая юридическую недееспособность женщин. На практике теперь жены могли без разрешения своих мужей принимать дарения, иметь удостоверение личности, открывать счет в банке, заключать контракты на их собственное имущество, лечиться в клинике или больнице, не будучи обвиненными в том, что покинули семейный очаг, или записываться на учебу в университет.
Эти успехи были достигнуты благодаря ожесточенной борьбе, которую вели такие женщины, как Луиза Вайсс, основавшая в 1934 г. Ассоциацию новых женщин, и отдельным ярким выступлениям, нацеленным на то, чтобы привлечь внимание как политиков, так и населения.
В 1935 г. группа активных женщин не побоялась привязать себя к Июльской колонне на площади Бастилии, после того как сенат вторично отказался предоставить женщинам право голоса. 28 июня 1936 г. активистки остановили бега на ипподроме в Лоншан, размахивая плакатами, на которых ошеломленные зрители могли прочитать: «Женщина должна голосовать». 10 июля того же года, после третьего отклонения закона сенатом, женщины по призыву Луизы Вайсс снова в знак протеста привязали себя друг к другу, заблокировав движение на Королевской улице в Париже.
В области образования произошли чувствительные, по меркам того времени, изменения, но они также выявили слабые стороны. Из 400 человек, сдавших в 1914 г. экзамен по окончании средней школы, девушки представляли всего 5 % из допущенных к экзамену. В 1920 г. эта доля достигла 12 %, затем в 1930 г. – 24 % и, наконец, в 1939 г. – 28,7 %. Однако в период между 1931 и 1937 гг. последствия кризиса 1929 г. спровоцировали отход от этой тенденции – признак того, что при первых же трудностях временные успехи в борьбе женщин за свои права можно было оспорить… Об этом также свидетельствует уменьшение доли женщин в активном населении, снизившейся с 40 % после Первой мировой войны до 36 % в 1936 г. С усилением безработицы многих работниц отослали по домам, отдавая приоритет мужчинам (получавшим более высокую зарплату за аналогичную работу).
Рост напряженности, предшествующий конфликту 1939–1945 гг., тоже нанес серьезный удар по движению за женскую эмансипацию. 29 июля 1939 г. Совет министров Франции, по предложению премьер-министра Эдуара Даладье, одобрил ряд постановлений, касающихся семьи и рождаемости. Их цель заключалась в том, чтобы не допустить спада рождаемости, что нанесло бы ущерб вооруженным силам в случае конфликта. Кроме установления премии за рождение первенца, были усилены меры по борьбе с абортами.
В более широком смысле это правительственное постановление, имевшее силу закона, включало в себя меры, направленные на восстановление некоторого «морального порядка». Так, непристойная литература, то есть та, что продвигала свободный секс вне зависимости от деторождения, внезапно оказалась сурово осуждаемой. Все это мало способствовало эволюции нравов в целом и стремлениям феминисток в частности.
Мода, которая часто ведет себя как индикатор эпохи, не ошиблась. В конце 30-х годов корсет, символ заточения женщин Прекрасной эпохи (периода конца XIX – начала XX века), предпринял последнюю попытку вернуться…
Последний гудок перед отплытием
– Ты встречалась сегодня утром с Симоной? У нее такое странное выражение лица…
– Она снова провела ночь в лаборатории?
– Нет, но у нее голова кругом, потому что несколько часов назад Хорст покинул Францию вместе со своими пленками, и она не знает, когда снова увидит его…
Симона Эрар, о которой идет речь летним утром 1939 г., пришла работать в Vogue в 1933 г. В фотолаборатории она занималась ретушью, играя в ней главную роль, позволяющую с помощью кисточки, пера, карандаша или скребка исправлять недостатки и неудобные детали на снимках перед отправкой их в печать. Как и вся команда, она была увлекающейся натурой. Поэтому ранним утром 23 августа 1939 г. она с грустью встретила новость об отплытии Хорста П. Хорста в Нью-Йорк. С учетом международной напряженности никто не был в силах предсказать, когда вернется фотограф, пришедший на смену Гойнингену-Гюне.
В ситуации, требующей безотлагательных действий, молодой немец, получивший американское гражданство, провел ночь в студии, расположенной в доме № 65 на Елисейских Полях. В атмосфере, дышащей неминуемым апокалипсисом, он сделал один из самых известных снимков в истории модной фотографии: снял со спины манекенщицу в розовом атласном корсете, созданном для модного дома Мейнбохера руками мадам Детолль, корсетницей, прославившейся тем, что она отказалась от китового уса в полукорсетах, снова вошедших в моду в 30-х годах.
Хорст покинул редакцию Vogue в 4 часа утра, вернулся к себе домой, чтобы забрать вещи, и сел на 7-часовой поезд на вокзале Сен-Лазар, который должен был увезти его в Гавр, откуда через несколько часов он отплывет на пакетботе Normandie, самом знаковом пассажирском судне 30-х годов. Из-за напряженности на политической шахматной доске – в тот день был подписан пакт Молотова – Риббентропа – капитан потребовал выключить огни на палубе, сдвинуть шторки в кабинах и отключить радио, чтобы было невозможно обнаружить судно. 28 августа, к огромной радости экипажа и пассажиров, с палубы парохода Normandie была наконец замечена статуя Свободы.
3 сентября 1939 г., то есть через шесть дней после того, как Хорст вернулся в свое нью-йоркское жилище на Саттон-плэйс, Франция и Англия объявили войну Германии, которая 1 сентября захватила Польшу. Так как все боялись, что французское пассажирское судно будет торпедировано на обратном пути во время пересечения Атлантики, пароход Normandie остался в бухте Нью-Йорка, а позднее, в апреле 1941 г., он будет реквизирован военно-морским флотом США.
Судно, переоборудованное для перевозки 16 000 военных, в начале 1942 г. было переименовано и получило название USS Lafayette (в память об участнике войны за независимость генерале Лафайете) в знак уважения к общей истории Соединенных Штатов и Франции…
Хорст, вступивший добровольцем в армию принявшей его страны, увидит Париж только несколько лет спустя. Что до бывшего судна Normandie, то оно загорится во время передислокации в феврале 1942 г. и опрокинется под тяжестью массы воды, вылитой на него пожарными катерами ради его спасения. Брошенное на произвол судьбы судно в итоге будет разрушено после окончания войны. А в ночь с 22 на 23 августа 1939 г. была окончательно перевернута страница в истории