Она не отвела взгляда от окна. И он снова подумал о том, какую неизгладимую печать наложила на нее монастырская школа. Ее голову, изящно посаженную на тонкой шее, словно обрамлял монашеский чепец. Стоит чуть-чуть скосить глаза — и он увидит накрахмаленный апостольник и черное покрывало. Все это было в ее позе. Терпеливой, отрешенной, неистово высокомерной.
От этих мыслей остался неприятный привкус. Точно какой-то запах пропитал шторы, задержался в ковре.
— Так вернемся, Анна.
— Только не ради меня.
— Конечно, — сказал он. — Но давай вернемся.
Она собралась за полчаса, не забыв даже коллекцию морских раковин.
Воздух был душным, пыльным и жарким. Грозовые тучи на горизонте казались чернее обычного. Роберт заметил в их темных клубах вспышки четочных молний. Ехать будет нелегко, решил он.
До своего дома они добрались за полночь. Два фонаря на улице не горели, и маленький белый коттедж был почти невидим среди густого кустарника. Тараканы торопливо исчезали в щелях веранды, из открытой двери в лицо им ударил пахнущий краской жар.
— Боже мой! — сказала Анна.
Роберт начал открывать одно окно за другим. Наружный воздух казался свежим, легким, прохладным от листвы… Он слышал, как Анна нетерпеливо стучит по рычагу телефона. Он ничего не ел чуть ли не с самого утра, но не чувствовал голода. Ему хотелось пить. Стаканы на полке казались запыленными. Он сполоснул стакан и налил его до краев. У воды был вкус замазки. Он открыл бар и достал первую попавшуюся бутылку. Ирландское виски. Он подлил виски в стакан, помешал пальцем и залпом выпил. Пожалуй, можно обойтись без льда.
— Папа дома, Роберт! — крикнула Анна. — Он говорит, чтобы мы к нему не приезжали.
Хочет показать им, что ему все нипочем. Что он поступает по-своему вопреки любым обстоятельствам и неудачам…
— Папа, — говорила Анна, — я просто хочу убедиться, что ты хорошо себя чувствуешь. Ты знаешь, что иначе я не смогу заснуть. — И она повесила трубку.
Роберт тихонько присвистнул.
Анна водила, пальцем по телефонной трубке.
— Не сердись на меня, Роберт.
— Да кто на тебя сердится?
— Это только естественно, если дочь боится за отца.
— Послушай, Анна, — сказал он. — Если ты хочешь его увидеть, мы поедем туда. Только и всего.
Роберт узнал коренастого человека, который открыл им дверь. Джеспер Лукас. Он уже много лет работал у Старика, то в одном месте, то в другом. Начал он барменом в первом казино Старика, во Френсискен-Пойнт. Когда Старик открыл ночной клуб побольше, в Саутпорте, Лукас был там банкометом. Когда Старик купил отель «Сент-Джон», Лукас стал сыщиком. Одно время он вел бутлегерские операции Старика в восточном Техасе. Когда Старик прекратил этим заниматься, Лукас стал сыщиком в универсальном магазине.
Роберт кивнул ему, проходя мимо… Раз тут Лукас, значит, Старик принял все меры.
Старик ждал их, лежа в постели. На нем была ярко-синяя пижама. Левая рука до плеча вся в бинтах.
— О, папа! — сказала Анна.
— Теперь, когда ты все увидела своими глазами, — саркастически заметил Старик, — можно нам всем отойти ко сну?
— Тетя Сесилия была в ужасе, — сказала Анна.
— Она дура. Я ее давно отправил домой.
— Мы могли бы выпить за вашу удачу, если бы Джеспер налил нам виски, — вмешался Роберт.
Джеспер в дверях кивнул.
— Я недавно пил ирландское, — добавил Роберт. — А как вы?
— Сойдет, — сказал Старик. Кожа еще туго обтягивала его виски и скулы, но по щекам разбегалась морщинами, как небрежно постеленная скатерть.
Джеспер принес рюмки. Роберт отпил половину и потер ледяным стеклом обожженное солнцем лицо. Он услышал легкий шорох щетины.
— Ты по крайней мере воздерживаешься от расспросов, — сказал Старик.
— Я все узнаю завтра, — отозвался Роберт. — Они стреляли в вас намеренно? Поэтому тут Джеспер?
— Нет, — ответил Старик. — Это вышло случайно. — Он протянул руку к рюмке, и его губы скривились от боли. Роберт подал ему рюмку. — Сам напоролся. А с ним мне просто спокойнее.
По тяжелому лицу Джеспера скользнула улыбка, потом оно опять превратилось в тупую маску.
— Как это доктор так скоро отпустил вас из больницы? — спросил Роберт.
— Не отпустил бы, так недолго оставался бы моим доктором.
Шурша накрахмаленным халатом, в дверях возникла сиделка.
— Мистер Оливер, — сказала она. — Сделать вам укол? Доктор разрешил.
— К черту доктора! — Старик откинулся на подушки.
— Ну, хорошо, — сказал Роберт. — Мы с Анной переночуем тут.
В коридоре он спросил Джеспера:
— Как это получилось?
Джеспер ответил не сразу. У Роберта возникло ощущение, что Джеспер говорит с ним, тщательно выбирая слова, точно переводит с другого языка.
— Это было в гараже.
— В гараже?
Среди фургонов, тележек, старых витрин и рекламных плакатов.
— Конечно, глупо вышло. Только они думали, что там спрятана большая партия. Чуть все по кирпичику не разобрали.
— А-а! — Роберт потер небритый подбородок. — У меня в прошлом году тоже вышло кое-что в этом роде. Смешно — Старик никогда не занимался наркотиками, а никто не верит.
И снова Джеспер начал подыскивать подходящие слова.
— Когда человек занимается бутлегерством, очень часто он и по другим дорожкам ходит. Вот, скажем, мясо. Мяса ведь вокруг хоть залейся. Даже и Старик имел с ним дело в старые времена, когда я только начинал работать. Ну, вот люди и рассуждают: мясо — раз, бутлегерство — два, значит, и третьего не миновать. Ясно?
Мясо? Какое еще к черту мясо? — подумал Роберт. Ах, да, — девки. Старик же с этого начинал…
— Ясно. Ну и как же все произошло?
Джеспер совсем запыхался от объяснений. В гостиной он уселся поудобнее, передвинув кобуру под мышкой так, чтобы она не мешала покойно откинуться.
— В такую рань в гараже никого не было, только молоденький паренек да пара негров. Когда эта четверка ввалилась, никто и не пикнул. Мальчишка наложил в штаны, просто смех… — Джеспер умолк и беззвучно рассмеялся. — Посмотрели бы вы на него, когда все кончилось. Так и застыл на месте. А по морде слезы катятся.
И я мог бы так, подумал Роберт. Я помню…
— Они пробыли там битый час, перевернули все вверх дном, ничего не нашли, ну и разнервничались. И тут подъезжает Старик. Вы же знаете, он никогда туда не заворачивает, а тут вдруг велел Макалюзо заехать прямо в гараж, а они, как увидели большой черный лимузин, так и начали стрелять.
— Да кто это «они»?
— Дерьмо из Билокси, — коротко ответил Джеспер. — Знаете Риццо, букмекера? Так один был его двоюродный брат.
Под задним сиденьем всегда хранился пистолет. Роберт словно увидел, как Старик потянулся за ним.
— Старик подался вбок и нырнул вниз. А я как раз шел на работу, ну и оказался там в один момент.
Его плечи вновь затряслись, и Роберт невольно спросил себя, смеется ли он когда-нибудь вслух.
— И Макалюзо чуть меня не переехал — подал назад со скоростью в сорок миль, не меньше.
— В перчаточнике тоже ведь есть пистолет, — сказал Роберт.
— Не до него было. — Джеспер нагнулся, распустил шнурки ботинок и начал растирать вздувшиеся лодыжки. — Выводя машину задом, он же Старика прикрыть не мог.
— Да, конечно, — сказал Роберт. — Конечно.
— И прямо за Макалюзо вылетают эти трое сучьих детей. Так и жгут резину, а крышка багажника хлопает вовсю. Раз — и нет их. — Джеспер еще больше распустил шнурки и опять принялся энергично растирать ноги. — У меня высокое давление, — сказал он, — и я долго ходить не могу.
— Эй, погоди-ка, — вдруг встрепенулся Роберт. — Мне показалось, что их было четверо, а не трое.
Джеспер оторвался от своих ноющих ног.
— Вот именно было. Я же вам сказал. Двоюродный брат Риццо, Старик его уложил. — Он сбросил ботинки. — О-ох! — Он снял и носки. — Похожу пока босой, меня же тут никто, кроме сиделки, не увидит.
Роберт пошел спать, думая: я ведь трус. Я знаю, что я трус. Я как тот парнишка в замаранных штанах. Мне повезло, что меня тогда в гараже не было.
В комнате Анны стояли две односпальные кровати.
— Мне так жаль, Роберт, — сказала она. — Так жаль!
— Ничего, милая! — Смотри не ухмыльнись, мальчик. Сегодня ты выспишься.
— И мне очень жалко, что у нас не получился медовый месяц.
— У нас был отличный медовый месяц.
Еще два-три таких пустых дня, и ты бы сбежал куда глаза глядят.
Проснувшись, они сразу поняли, что Старик давно не спит. Они услышали его надрывный утренний кашель. Хриплые квакающие звуки разносились по всему дому.
И Роберт, несмотря даже на безопасность односпальной кровати, беспокойно заворочался. Он поспешно оделся и вышел из комнаты Анны.
А потом начал мерить шагами холл от входной двери до столовой и обратно. Взад-вперед, взад-вперед. Он чувствовал, как жестко ступают его каблуки по ковру, у точно стараясь втоптать его в паркет. Ему чудилось, что он ступает по собственным следам, что каждый шаг стирает четкий отпечаток, обращенный в противоположную сторону.
Остановившись у входной двери, он забарабанил пальцами по сетке. За верандой, за ее белыми креслами и папоротниками в цементных вазах, время от времени проезжали автомобили, потом прошел какой-то человек. Роберт смотрел на его серые брюки и не большой черный зонтик, которым он заслонялся от солнца.
Дождя не было уже давно: улица казалась пропыленной насквозь и даже листья пальм шуршали как-то по-особому сухо. Роберт прислушался к глухому перестуку их черенков. Невидимые древесные лягушки наквакивали дождь. Он давно хотел поймать древесницу живьем, но так и не поймал, хотя один раз такая лягушка свалилась на него с ветки, пощекотав его крохотными лапками с присосками.
Но не мог же он весь день простоять у входной двери, глазея на улицу. Ему полагается что-то делать, ему полагается быть занятым. Да и в любом случае он хотел выпить кофе.
В столовой Анна сказала:
— Роберт, мне пришла в голову чудесная мысль.