– Так точно! – в ответе генерала отчетливо прозвучало понимание дистанции. Военные такого рода нюансы улавливают легко, они в этом мире живут, этими нюансами дышат. Формально и Бекмуратов, и Генрих имели равные звания, но ближайшее будущее сулило драматические изменения. Айдар Расимович это знал и отношения выстраивал согласно табели о рангах.
– Есть еще один вопрос, с вашего позволения…
– Вопросов тьма, – усмехнулся в ответ Генрих, – знать бы еще, где ответы хранятся. Ну, да ладно. Что за вопрос?
– Еще один семейный казус, проистекающий из предыдущего.
– Ольга?
– Да, – подтвердил Бекмуратов. – Как ни крути, Генрих Романович, Ольга мне свояченица, да и Маргарита…
– Но мне-то она никто.
– Так-то оно так, но, возможно, мы смогли бы уладить вопрос по-родственному?
– И как вы это видите, генерал?
– Ольга Федоровна просит аудиенции, – объяснил генерал, понижая голос. – Она испрашивает позволения объясниться и молит вас о прощении, – Бекмуратов развел руками, как бы показывая, что это все, на что он способен, и обернулся к Наталье, – разумеется, это касается и вас, баронесса.
– Ну-ну… – Генрих бросил взгляд на часы. – Время терпит. Пусть заходит. Людвиг! – крикнул он в глубину вагона. – Пусть там пропустят Ольгу Федоровну Станиславскую! А с вами, генерал, мы увидимся в салон-вагоне Ивана Константиновича… Ну, скажем, через полчаса. Извинитесь там за меня, скажите, дела семейные…
Следует отметить, вид Ольги радовал глаз. Натали даже зажмурилась от удовольствия, рассматривая оплывшее от синяков лицо одноклассницы.
– Здравствуй, Ляша! – сказала она своим самым «бархатным» голосом и улыбнулась той самой, «открытой» улыбкой, какой учили их улыбаться когда-то в гимназии. «Лучезарно улыбнулась», и, похоже, ее старания не пропали втуне. Высокий широкоплечий красавец-адмирал, сопровождавший отделанную – а отделала ее Натали от всей души – контрразведчицу, явственно поплыл. Впрочем, Натали подозревала, что причиной тому не столько ее «особая краса» и нечеловеческое обаяние, сколько «аромат» страсти, едва не охватившей их с Генрихом всего несколько минут назад, и все еще растворенный в жарком воздухе салона.
– Прошу прощения, господин князь, что взял на себя смелость явиться без приглашения! – отчеканил адмирал, стараясь смотреть на одного только Генриха. – Вице-адмирал Третьяков-Ховрин, честь имею!
– Рад знакомству, адмирал! Чем обязан? – Складывалось впечатление, что Генрих не удивлен и визитом адмирала. Он вообще, похоже, редко удивлялся, тем более, когда знал о событиях заранее.
«Знал? Возможно… Отчего бы и нет?»
– Господин генерал, – адмирал стойко боролся с соблазном, но глазом все-таки косил, – я уполномочен принести самые искренние извинения от лица командования флота и членов Адмиралтейского совета. Случившееся отвратительно и непростительно, как с точки зрения законов империи, так и с точки зрения офицерской чести. Тем не менее, руководство флота, и здесь я должен особенно подчеркнуть, что адмирал Чаромный действовал на свой страх и риск, не поставив в известность о своих намерениях ни одно из начальствующих лиц флота, не говоря уже о главнокомандующем и его штабе… – адмирал явственно запутался, начав выстраивать слишком сложную синтаксическую конструкцию. – Штабе! – повторил он, а краска уже поднималась по горлу к ушам и подбородку, делая стоячий ворот адмиральского мундира еще более тесным, чем задумывали его модельеры от машинерии. – Штаба… Штаб…
– Полно, адмирал! – отмахнулся Генрих. – Мне тоже никогда не давалось склонение этого чертова слова. Или это называется спряжение? – посмотрел он на Натали. Oн наблюдал за ней почти в открытую. Держал в поле зрения не только адмирала и побитую до синяков капитан-лейтенанта Станиславскую, успевшую – где? когда? – обрядиться по случаю[35] в парадную форму и стильный кожаный реглан, но и Натали, отражающуюся в зеркале на стене напротив.
– По падежам склоняют, – с самым серьезным видом ответила она на «глупый» вопрос. – Спрягают глаголы, по временам, числам, лицам и родам.
– Вот, черт! – улыбнулся Генрих. – А я и забыл. Извинения приняты, адмирал! Будем дружить?
– Флот…
– Который из четырех? – быстро уточнил Генрих.
– Балтийские базы и обе эскадры – несомненно.
– А Север?
– Скорее всего.
– Это не ответ, – с сожалением констатировал Генрих. – Баронесса, – он снова смотрел на Натали, но уже не через зеркало, – у вас не найдется папиросы?
– У тебя в кармане пиджака! – напомнила она. Ей нравилась эта игра, но особенно нравилось то, как смотрела на нее сейчас Ляша. Сука флотская. Выразительно, недвусмысленно, со страстью – почти эротической по сути – и ненавистью самой высокой пробы. Ее голубые глаза выцвели до полной прозрачности и едва не испепеляли все вокруг на манер гиперболоида инженера Гарина.
«Вот же тварь! Еще и в обиде!»
– И точно! – Генрих похлопал себя по карманам, нашел папиросы и вытащил коробку на свет. – Курите? – протянул адмиралу.
– Благодарю! – потомок византийских императоров[36] цапнул папиросу недрогнувшими пальцами и немедленно зажал ее между крупными белыми зубами.
– Ольга Федоровна? – теперь Генрих смотрел на сестру своей дочери, и Натали очень хотелось увидеть выражение его глаз, но зеркало, как назло, бликовало.
– Отпустите грехи или в Сибирь пешком пошлете? – Надо отдать должное, голос у курвы не дрогнул, и блондинку изображать из себя не стала. Держалась твердо, с достоинством.
– Я бы тебя, женщина, послал, но за тебя хорошие люди просят, – кивнул Генрих на адмирала, доставшего между тем зажигалку и протягивающего ему огонь. – Спасибо.
– Не стоит благодарности! Баронесса?
– Вы очень любезны, адмирал!
– Может быть, мне тоже кто-нибудь огоньку предложит?
– Я предложу! – сразу же подалась вперед Натали. – Хочешь закурить, Ляша, или ну его, здоровее будешь?
– Мне показалось, мы в расчете… – дернула рассеченной губой Ольга.
– И в самом деле! – пыхнул дымом Генрих. – Яйца уже почти не болят и урона никакого… Ведь так? – глянул он на Натали.
– Ты по-прежнему соответствуешь моим ожиданиям, – пожала она плечами. – Но ведь могла и отбить…
– Могла, – согласилась Ольга, – но ведь не отбила! И потом я раскаиваюсь! Я вот именно за этим и пришла: заявить о раскаянии и попросить прощения.
– Так проси!
– Мне на колени встать? – нахмурилась Ольга.
– Нет уж, – отрезала Натали. – За этим иди к своему Зарецкому, а…
– Кстати, – перебил ее Генрих, – а что с капитаном первого ранга?
– Отставка по инвалидности? – спросил адмирал, молча выслушавший весь тот бред, что нагородили женщины.
– Ладно, – кивнул Генрих. – А Чаромный?
– Отставка по выслуге лет вас устроит?
– Уговорили. Ольга Федоровна, пойдете ко мне офицером связи от флота?
– Я? Что?
Все-таки Генрих умел удивлять. Не одна Ольга опешила. Адмирал и Натали тоже.
– Вы, – указал на нее дымящейся папиросой Генрих, – ко мне, – папироса пошла обратно, – офицером, – он затянулся, – связи, – выдохнул дым, – от флота. Это простое предложение, что в нем непонятного?
– Вам нужен тойтерьер на поводке? – Все-таки в контрразведку просто так, с улицы, не берут. Ольга «очухалась» куда быстрее, чем можно было ожидать.
– Скорее, болонка или пудель! – парировала Натали. – Тебе что больше нравится?
На этом месте Ляша должна была взорваться и наговорить глупостей. Например, назвать Натали сукой. Борзой сукой. Или еще как-нибудь. Но капитан-лейтенант взяла себя в руки и улыбнулась разбитыми губами.
– Если князь приглашает в болонки, значит, так тому и быть. Могу и болонкой.
– Договорились! – закончил обсуждение Генрих. – Рад был познакомиться, адмирал! А вы, капитан, устраивайтесь в вагоне. Людвиг, будь добр, позаботься о нашем новом офицере связи! И вот еще что, Ольга Федоровна, спать с собой не приглашаю, хотя при других обстоятельствах… – Тень улыбки скользнула по губам Генриха, когда он посмотрел на Натали, – однако обстоятельства таковы, каковы есть, и менять правила игры мы не станем.
В дорогу отправились лишь под утро. По идее, должно было светать, но не в Петрограде, и не в это время года. Послышались звуки команд, захлопали двери вагонов, и состав тронулся, оглушив станцию басовитым гудком. Клубы пара поднялись снизу, из-под колес поезда, лязгнули стальные сочленения вагонных стяжек, и освещенное желто-оранжевым электрическим светом здание вокзала медленно поползло прочь.
«Ну, слава богу!» – Натали устала ждать, хотя и не знала, чего, собственно, ждет.
Отправления поезда? Но поезда всего лишь инструменты судьбы. Они перемещаются, перемещая вместе с собой своих пассажиров, в пространстве и времени: отсюда туда, из прошлого в будущее. Впрочем, начало движения содержит в себе, как утверждают философы, намек на его продолжение и на окончание тоже. Что было, что будет, чем сердце успокоится… Возможно, Натали всего лишь торопила неспешно надвигающееся на нее будущее? Спешила в Новогрудок, в завтра, в сладкий хаос неопределенности? Возможно. Но что именно сулило ей это будущее неопределенное? Расстрел по ускоренной процедуре у какой-нибудь случайной стены? Суд и каторгу за попытку государственного переворота? Смешно, ей-богу! Ее – сознательную революционерку и активного члена анархистской боевой организации – расстреляют или сгноят на каторге совсем не за то, за что следовало, если, разумеется, следовало вообще. Но, может быть, там, в Новогрудке, в будущем, отливающемся сейчас в ощутимую реальность времени и места, Натали ожидает то, чего прежде недодала ей судьба? Беззаботная жизнь среди сильных мира сего, шелка и бриллианты, роскошные дворцы, наподобие Казареевского подворья в Петрограде, салон-вагоны, породистые лошади, дорогие авто?