– Тогда определимся, – предложила Натали.
– Валяй! – прищурился Гут.
– Я никого не сдавала и ни с кем, кроме собственного мужика, не сотрудничаю.
– А мужик у тебя, Нюта, монументальный. И где ты такого надыбала?
– Где взяла, там уже нет. Мне его выставили на исполнение, а я промахнулась.
– Постой, а ты разве… – Гут не знал, чем конкретно занимается в подполье Нюта, они пересекались совсем по другим темам.
– Иногда… – кисло усмехнулась Натали, знавшая не понаслышке, что доверие – на пустом месте не родится. – Считай, на голую посмотрел.
– А меня как нашла?
– По ориентировке Жандармского корпуса.
– Что?! – вскинулся вконец обалдевший Гут.
– То, что слышал! Да, сядь ты, Гоша! Если бы брать пришли, то, уж верно, без меня. Как мыслишь?
– Объяснись! – нахмурился Гут.
– Гоша, у меня источник образовался в жандармерии. Не все же им нас подлавливать, мы тоже можем, если очень захотим!
Тут она, разумеется, лукавила. Хотеть-то многие хотели, но не у всех срасталось. Ведь не у каждого Ольга Федоровна Станиславская в подругах ходит. А Ольга, надо ей отдать должное, ситуацию оценила правильно и со школьной подругой сблизилась не для вида. Что-то в истории с ней было нечисто. Первое впечатление Натали, что она знает, о чем идет речь, оказалось неверным. Ничего она, на самом деле, в игре Генриха не поняла. Не было у того причин держать при себе офицера флотской контрразведки. Мог наказать, мог и отпустить. Это да. Судить и миловать стало теперь, после переворота, его особой привилегией. Однако Ольгу не осудил, вот в чем дело. И родственные связи никак не объясняли его поведения. О помиловании-то речь тоже не шла. Тогда что? Вопрос наводил на мысли, и мысли эти – если иметь в виду Ольгу – были не веселые. Оттого и задружилась. В создавшейся ситуации Натали могла оказаться для несчастной «родственницы поневоле» куда надежнее всех спецслужб вместе взятых. Но за такую дружбу приходилось платить взаимностью, не без этого. И тут выяснилось, что капитан-лейтенанту из флотской контрразведки готовы оказать «посильную помощь» в любом жандармском отделении. В рамках устава и должностных полномочий, естественно, но большего у них никто и не просил. Натали всего-то и нужно было, что сводки и ориентировки жандармские просмотреть да пару запросов, не требующих санкции высокого начальства, сделать.
– Источник? – переспросил Гут. – Не слабо так… Впрочем… Сдал-то кто?
– Извини, не знаю, но сдали не тебя, а эту точку. Так что, съезжай, и дело с концом.
– Вот же люди! – вздохнул Гоша. – Ничего святого! А какая явка чудная была… Ладно, чем могу?
– Мне нужно встретиться с Вектором.
– А он, что в Новогрудке?
– Не знаю, – могло статься, что и нет, но попробовать стоило. – Но ты попробуй, ладно?
– Ладно… А что сказать? Ну, типа, если он действительно тута, чем мотивировать стану?
– Скажи, Лиза о встрече просит. Мотив… Ну, скажи, что о напарниках поговорить надо.
– Ну, это если он в Новогрудке.
– А как же еще! – поддержала Гута Натали. Гоша ей только что «открытым текстом» намекнул, что Вектор в Новогрудке, а информация эта была не только партийной тайной, но и дорого стоила, имея в виду личные интересы Натали. – Заранее тебе благодарна. И еще две просьбы.
– Жадная ты, Нюта, до удовольствий! Но ладно, телись!
– Где-то в Новогрудке живет один старик, он еще в организацию Волина[46] и Махно входил, партизанил вроде бы…
– Зосима? – все-таки Гут недаром слыл знатоком околоподпольного мира.
– Да, – подтвердила Натали. – Знаешь его?
– Знаю. Но ты учти, старика не только наши, но и урки уважают, и он…
– Не у дел, – кивнула Натали. Она знала, кто такой Зосима, в жандармской картотеке содержались все необходимые сведения. Все, кроме адреса. – Сведешь со стариком?
– Нет, – нахмурился Гут. – Я к нему не хожу. Был случай… Неважно. Дам адрес, иди сама. Но не зарывайся. Он… Он разный бывает.
– Поняла.
– Немецкая слобода, Ручей, дом Горшковой.
– Спасибо.
– Не за что.
– Третий вопрос. Мне надо купить чистый ствол. Лучше пару. И немного кокаина. К кому обратиться?
– Ко мне, – хмыкнул Гут. – Сегодня… Знаешь подвал «Iš pragaro»?
– «У черта»?
– Он. Ближе к полуночи… Сиди, слушай музыку, выпивай… я сам подойду. Только учти, место это козырное, так просто с улицы не попадешь. Тем более, сегодня. Зайди со двора. Скажешь, от Гута. Пристроят. Так я тебе все и принесу. Полторы тысячи… Можешь сейчас дать, если есть. Нет, приноси в кабак.
– Чего так дорого? – Натали открыла сумочку, достала деньги. Две ассигнации: пятьсот и тысяча.
– Стволы с завода, прямо из Тулы. И кокаин хорошего качества, от поставщика. Плюс за оперативность, минус за дружбу. Другому бы в две косых обошлось.
– Уговорил. А что с Вектором?
– Постараюсь узнать…
– Ты уж постарайся, пожалуйста!
– Да, я-то тут при чем! – пожал плечами Гут. – Иди, Нюта, найди черную кошку в темной комнате.
– Особенно, если ее там нет…
– Ну, – поднял брови Гут, – а я о чем?!
Могло показаться, что найти кого-нибудь вроде Зосимы – дело простое. Незатейливое, как говорят в Ростове. На самом же деле, все обстояло ровным счетом наоборот. Не будь у Натали нужных знакомств, авторитета и наводки – в данном случае из самых что ни на есть темных недр всенародно презираемой Охранки – иди, девушка, найди этого старого каторжанина, который то ли заслуженный ветеран революционного движения, то ли совсем наоборот – бандюга с большой дороги. Но и найти – полдела. К такому подойти – целая наука. Впрочем, на счастье – или, напротив, на беду – анархисты своими смотрятся и в интеллигентских салонах, и на бандитских малинах. Так что за те шесть лет, что Натали состояла в организации – а вписалась она еще будучи гимназисткой – успела повидать и тех, и этих. И разговаривать на равных научилась с теми и другими. Поэтому и к дому Горшковой подошла спокойно. Не суетилась, не ежилась. Просто проверилась еще раз на подходе к Ручью – вроде бы и стряхнула топтунов Генриха, а все равно «доверяй, но проверяй», – прогулялась по близлежащим улочкам, как бы занятая своими делами, да и вышла вдруг к деревянному двухэтажному дому с мезонином. Дом у госпожи Горшковой – кто бы ни скрывался под этим именем – оказался опрятным, как и большинство зданий на Ручье, и приятным на вид. Выстроен ловко, хоть и давно, крашен темной охрой, отделен от улицы палисадником и зеленым штакетником с резной калиткой как раз напротив двери. А там, у самой двери, рядом с крылечком сидит в кресле старичок, тихий да мирный, если на первый взгляд, и дымит трубочкой-носогрейкой. Ни дать, ни взять – любимый типаж писателей-деревенщиков, того же Василия Ивановича Белова из Вологды или кого другого.
– Доброго вам дня, дедушка! – поздоровалась Натали, подходя к заборчику.
– И тебе всех благ, девушка! – голос у старика оказался сиплый и слабый, с присвистом. – Только какой же это день, милая, когда вечереет уже!
– Ваша правда, – кивнула Натали. – Вы Зосима?
– Я-то я, а ты кто будешь?
– Анюта.
– Из курвей, что ли?
– Не, – лениво, с растяжкой ухмыльнулась Натали, – из татей.
– О, как! – качнул головой старик. – Гостинцев принесла?
– А то!
– Тогда, заходи!
– Извините, командир, но чудес на свете не бывает! – Людвиг не дерзил, «резал правду матку».
– Что совсем? – Генриху эта правда была ни к чему. Он и сам с усам, вот только легче от этого не становится.
– Она же Черт, командир! Ее Охранка четыре года взять не может. Уходит, и все тут!
– Но в Петрограде-то ты ее вел, как миленькую.
– Так она тогда в расстроенных чувствах пребывала и возможностей наших еще не знала. Теперь не то. Ученая. Рубит хвосты и уходит.
– Твою мать!
– Это фигура речи, или вы действительно имеете в виду мою матушку?
– Людвиг, ну, какого хрена ты заедаешься? Не видишь, человек на нервах!
– А хотите, командир, я вам настроение подниму? – Людвиг не зубоскалил, не дразнил. Оставался серьезен, дальше некуда.
– Валяй! – разрешил Генрих.
– Вам немерено повезло, командир!
– Мне? – возмутился Генрих, знавший, как ему на самом деле «повезло» и чего ему это стоило. – Повезло?!
– Вас такая женщина любит, а вы, извините за мой русский, дурью маетесь!
«Ах, вот ты о чем!»
– Понимаешь, Людвиг, – Генрих вздохнул мысленно, но мгновение слабости уже миновало, – я не настолько старый, чтобы поверить в такую хрень, как любовь, но дело не в этом. Любит, не любит… Мне не нравится нынешняя ее активность. Причем сразу по нескольким совершенно не связанным между собой причинам.
– И какие первые две? – полюбопытствовал майор.
– Я не знаю, что она задумала, и это меня беспокоит. Наташа слишком опасный хищник, чтобы оставлять ее без присмотра.
– Интуиция вещь, конечно, ненадежная…
– Без предисловий!
– Полагаю, что опасаться вам нечего, командир. Пусть другие боятся!
– Звучит соблазнительно… Но ты учти, Людвиг, за ней еще один выстрел остался.
– Так и за вами тоже! Целых два!
– Я за нее беспокоюсь, – признал Генрих. – А что если влезет во что-нибудь эдакое? Тебе рассказать, сколько найдется желающих ей шею свернуть?
– Мне не надо, – поморщился Людвиг. – Это я и сам могу, и список у меня, командир, подлиннее вашего будет. Однако… Можно я по-немецки? – когда Людвиг нервничал, а случалось это крайне редко, он переходил на родной язык.
– Валяй.
– Это часть соглашения.
– Какого еще соглашения? – нахмурился Генрих.
– Брачного, я полагаю, – пожал плечами Людвиг. – Она от вас никуда не уйдет, командир, но вы должны принимать ее такой, какая она есть. Она же вас принимает!
– Она меня, черт знает, в чем подозревает, – Генрих знал правила: никогда не приближать к себе тех, кто на тебя не работает. Да, и тех держать на коротком поводке. Но одно дело знать, и совсем другое – все эти богопротивные правила соблюдать. Не машина, чай, не пражский глиняный б