«Вообще-то, можно еще дирижаблем или геликоптером… Да-с, батенька, опять вы торопитесь с выводами…»
– Что слышно о княгине Анастасии?
– Анастасия Романовна все еще находится в Киеве.
– Не загостилась?
– Полагаю, что пока «время терпит», но с возвращением, действительно, не стоит затягивать.
– Хорошо, – решил Генрих, обдумав ситуацию. – Ты прав, Людвиг. Спасибо. Я попрошу государя связаться с матерью и попросить ее вернуться в столицу.
«И в самом деле, хорошенького понемногу! Ася должна понимать, что по статусу ей нынче следует быть рядом с сыном, а не в загулы ударяться… Киев… Амелия Кнобенау… Это же надо еще додуматься!»
– Это мы где?
– Столбы проехали…
– Значит, Столбы… – Генрих ощутил всю унизительность своих обстоятельств, но тянуть и далее было выше его сил. – Как поживает Наталья Викторовна?
– Командир… – Разумеется, Людвиг вполне осознавал всю неловкость ситуации и щекотливость своего положения. Генрих был ему, как отец. И в любом случае, командир. Военный начальник, то есть, первый после Бога, но в Бога Людвиг не верил, и, значит, Генрих для него «и царь, и бог, и герой», и все в одной персоне. Видеть же слабость своего героя – непростое испытание даже для самых крепких людей. Для них, возможно, даже большее, чем для простых смертных.
– Командир, – сказал Людвиг мягко, но с явственно различимой нотой решимости, – вы приказали снять наблюдение.
«А что мне оставалось?»
– Я помню, – кивнул Генрих. – Переходи к сути.
– Я не знаю, командир, куда она уходит и зачем, но Наталья Викторовна исчезает из поля зрения охраны каждый день. Иногда ночью. Пару раз возвращалась потрепанная, один раз с разбитым носом. По всем признакам ходит с оружием. Попросила достать ей кое-что специфическое. «Кольт Питон» с шестидюймовым стволом, пистолет-пулемет «Узи» и глушитель к браунингу FM. Я приказал не препятствовать…
– Все верно, – согласился Генрих с очевидным. – Пусть лучше мы, чем кто-нибудь другой. Что-то еще?
– В тот день, когда мы прибыли в Новогрудок, Ольга Федоровна Станиславская, ну, то есть тогда она еще была Станиславской…
– Людвиг, у тебя что, есть сомнения в моей дееспособности? Что ты мне, как сенильному старикашке, пояснения даешь?!
– Понял! – улыбнулся Людвиг, ему тоже непросто было в нынешнем своем положении. – Не повторится! Так вот, капитан-лейтенант воспользовалась тогда своими правами офицера контрразведки и запросила в Жандармском корпусе информацию на некоторых деятелей левого подполья. Мы об этом узнали несколько позже. Не до того было в первые-то дни. Сами помните! Как белки в колесе крутились. Но позже, особенно после выстрела у выхода из трактира, я имею в виду «Iš pragaro», я распорядился плотно заняться этим делом. Тогда и выяснилось, что Ольга Федоровна и Наталья Викторовна не для вида сблизились. Ольга через свои каналы – большей частью опять же через жандармов – добывала для твоей супруги разнообразную информацию, касающуюся боевой организации и конкретных людей, с подпольем связанных…
«Ах, Людвиг, Людвиг! Твоими бы устами да мед пить!» – Людвиг уже не в первый раз и всегда как бы невзначай называл Наталью супругой Генриха. Вроде бы случайно. Как бы обмолвка, но, что характерно, никогда не делал этого в присутствии самой Натальи. Знал, ей может не понравиться. Понимал, это как раз то, чего хотел бы Генрих.
– Так ты этим уже в течение трех месяцев занимаешься… – Генрих не удивился и не расстроился. Людвиг делал то, что обязан был делать, даже если наружное наблюдение пришлось снять по приказу самого Генриха. И то, что не докладывал, никак не может рассматриваться в качестве превышения полномочий или нарушение дисциплины, тем более этики. Напротив, пока сам не разобрался, не хотел «дурить» голову командиру, которому и без того хватало, чем эту голову занять.
«Однако если заговорил, значит, есть что сказать. Теперь уже есть».
– Разобрался, значит?
– Думаю, что да, – Людвиг проверил, до конца ли поднято толстое стекло, отсекающее от них водителя, и снова повернулся к Генриху. – Прикажешь доложить?
– Приказываю! – буркнул Генрих. – Но прежде, – не хотелось поднимать эту тему, но куда от этого денешься! – скажи, Людвиг, ты знаешь, что там за комплот у них с Ольгой образовался? В самом деле, дружба? С какой стати?
– Не знаю, командир, – устало вздохнул Людвиг. Он редко позволял себе «дать слабину», но не из железа делан. «Проседал» временами. Живой человек. – Странная история. Я ожидал, что после той встречи «в узком кругу» отношения сами собой на ноль сойдут. А они вроде, напротив, сблизились. Если обратил внимание, Ольга Федоровна Наталью Викторовну в подружки на венчание не по принуждению пригласила. Сама так решила. И Наталья Викторовна на свадьбе, как сестра ей была. Больше Маргариты Генриховны старалась…
– Людвиг, а какого рожна, ты их всех по отчеству величаешь? Ты же чех…
– Вообще-то, я еврей…
– А у евреев, что отчества положены?
– Ладно, командир, буду по именам звать, – не стал спорить Людвиг. – Мне просто идея понравилась… Хороший обычай, если подумать.
– Неплохой, – согласился Генрих. – Так какие мысли по поводу Натальи и Ольги?
– Обе умные и обе не сказать, чтоб сильно счастливые…
– Есть в этом что-то. Дальше!
– Ольга Наталью нам не сдала, и никому другому. Про Черта им слил Павловский, но Юрий Львович настоящего имени Натальи не знал. А вот Ольга знала, но своему начальству не назвала.
– Интересно, чем Наташа расплатилась… – прозвучало, как мысль вслух, но так на самом деле и было.
– Не знаю, – с сожалением признал Людвиг. – Но что-то наверняка есть. А впрочем, эмоциональная составляющая тоже не исключается. Одна среди чужих… А Наталья одноклассница все-таки…
– Ладно, – кивнул Генрих и взял с полки стакан с чаем. – Ты мне вот, что скажи, кто тебе тогда «шепнул», что Наталья – это Черт? Этот-то деятель точно знал, о ком идет речь.
– Да, я вот тоже об этом подумал. Мой контакт… Он, командир, член эсеровского ЦК. Боевик… Таких в подполье еще поплавками называют. Половина на поверхности, другая – под водой. Он, как и Павловский, имел и легальную и нелегальную ипостаси. К слову, Павловского-то две недели назад того! Убит при невыясненных обстоятельствах. И Плоцкера – это и был мой контакт – тоже грохнули. Буквально на прошлой неделе. Обоих в Петрограде. И оба знали что-то про Наталью. Но, может быть, просто совпадение.
– Может быть, – Генрих отхлебнул чай, достал еще одну папиросу. – И как там обстояли дела? Этот Плоцкер Наташу сразу узнал и назвал Чертом?
– Нет. Он ее в лицо не знал. Показал кому-то из своих. Это он мне так сказал. Показал, и ему шепнули…
– Складная история. Наталья анархистка. Даже Павловский, с которым она плотно работала, не знал ее настоящего имени…
– Так и Плоцкер настоящего имени не знал, его нам Бекмуратов назвал, – возразил Людвиг. – Но ты прав, командир, тогда это мне странным не показалось, но позже я прикинул. Наталья – женщина осторожная, профессионал, без дураков. Было бы иначе, давно сыграла в ящик или на каторгу загремела. Не могли в другой партии знать ее псевдо, да еще и связывать с ним такое количество реальных операций. Как-то это нелогично. Ее бы давно вычислили при таком состоянии дел. Тот же Бекмуратов и взял бы. Однако у жандармов на нее ни фига нет.
– Кто-то нам ее сдал, – согласился Генрих. Решение напрашивалось, что называется. Наталью сдали. Ему. Сразу после покушения. Да и само покушение, если разобраться, сильно смахивало на обычную провокацию. Замысловатый способ самоубийства, как подумалось ему еще тогда.
«Подставили… Не вышло, и тогда сдали… Вопрос, зачем?»
– Какие мысли?
– Да, вот как-то это подозрительно все выглядит, – невесело усмехнулся Людвиг. – И покушение это, и слив… И вот, что любопытно. Наталья попросила меня, а позже и Ольгу узнать, не проходят ли по сводкам Жандармского корпуса некие Корнеев, Гравер, Дарвин, Чет и Вектор. Все кроме Вектора, как выяснилось, действительно, по сводкам проходят. Убиты в считанные дни перед нашим прибытием в Петроград. Все нелегалы. Боевики. Но интересно другое. Корнеев и Чет – эсеры, Гравер – эсдек, и только Дарвин – анархист-коммунист.
– Действительно, интересно, – согласился Генрих. – А что с Вектором?
– С Вектором совсем худо. Во-первых, формально он анархист-синдикалист, но часто посещал эсеровские клубы и вообще был среди эсеров своим, хотя в организации формально не состоял. Это все я, к слову, только на днях выяснил. Кушнеренко Владислав Анатольевич, поручик, выпускник Рязанского воздушно-десантного командного училища. Первый выпуск. Ветеран Гератской кампании. Уволен из армии по инвалидности. Снайпер высшей квалификации.
– Снайпер? – переспросил Генрих. Он вдруг понял, о ком идет речь. Угадал. Но облегчения это не принесло. Наоборот, стало еще хуже.
«Это же надо так вляпаться! Вот уж, воистину, надоумил Господь!»
– Да, командир, Вектор – снайпер. Псевдо это знали немногие. О том, что он стрелок – еще меньше. И ты прав, именно его нам сосватал твой приятель. Он ведь так и сказал: первоклассный снайпер, из военных, и моральных принципов не имеет.
– Это он стрелял в Наталью у кабака?
– Он.
– И?
– У меня, командир, предчувствие было. Нехорошее. Понимаю, звучит по-идиотски, но так все и было.
– Продолжай! – предложил Генрих.
– Ну, я тем вечером прогулялся к лежке…
– Почему сразу не рассказал?
– А ты как думаешь? – глаза Людвига стали холодными, жесткими. Таким он тоже умел быть.
– Понял. Ты прав, – согласился Генрих. – Расскажешь?
– А я что делаю?
– Тогда давай, телись! А то мы вон, почитай, приехали уже, а я в доме на эту тему, сам понимаешь, даже взглядами говорить не намерен.
– Когда я пришел, он выцеливал Наталью. Она у него первым номером стояла, Иван, стало быть, только вторым.
– Замысловато.
– Ну, мне тогда не до философии было. Вырубил я его.