На следующий день осматривали крепость, мощное фортификационное сооружение. Роман Исидорович взмок и измазался, но осмотрел все: валы, наполненные водой рвы, казематы, машины для дробления камней, землечерпалку, приборы, определяющие направление ветра. Внимательно осмотрел воздухоплавательное отделение, командиру которого заявил, что готов хоть сейчас взлететь на воздушном шаре.
К началу сентября Кондратенко вернулся в Вильно, так как на две недели уезжал его непосредственный начальник генерал Плеве. Ко всему прочему, с 1 сентября Роман Исидорович начинал читать курс в местном пехотном училище. Сразу набежало много канцелярской работы, переписки, которая утомляла его больше любых учений. Роман Исидорович воспользовался этим временем, чтобы закончить свои наброски к проекту мобилизационных работ, которые сделал еще пять лет назад в Минске.
В конце года Кондратенко был командирован по службе в Петербург и, воспользовавшись случаем, представил свой проект по мобилизационным работам: докладывал генералу Обручеву, затем Гюббенту и только тогда добился, чтобы проект рассмотрели на заседании Главного штаба. На обсуждении были многие вйленские офицеры. Они первыми поздравили Кондратенко с успешным докладом.
Перед отъездом домой полковник Кондратенко принял участие в праздновании Академией Генерального штаба тридцатипятилетнего юбилея преподавательской деятельности генерала Г. А. Леера. Возвратившись с торжеств, он получил письмо. Жена писала, что в Петербурге его брат Николай, недавно вернувшийся из-за границы и только что сообщивший об этом в Вильно. Роман не видел брата несколько лет. Знал, что тот по долгу службы часто бывает за границей, был женат, овдовел. Жену похоронил в Тифлисе, на том же кладбище, где брат Елисей похоронил Юлию Васильевну и где покоились некоторые другие родственники.
Братья встретились радушно. Вспоминали родных, прошлое. Николай, служивший в Главном штабе, был очень доволен, что младший брат уже догнал его чином.
Поездка в Петербург оказалась не последней для Романа Исидоровича. Утвержденный проект мобилизационных работ в жизнь проводился с большим трудом. Хотя Кондратенко не раз сталкивался с бюрократическим русским чиновничьим аппаратом, но и предвидеть не мог, насколько затянется дело. Ездил в Петербург не раз, доказывал на бесчисленных комиссиях. Прямого отказа не было, но он чувствовал, что и это его усилие во службу отечеству бесславно пропадает. В итоге так ничего и не получилось. Несколько отвлекла его от этого гиблого дела командировка с офицерами Генерального штаба в город Сувалаки для штабной игры. Потом были командировки в небольшие польские местечки: Кильвария, Симна, Олита. Всюду нищета, невежество, не приносящий радости труд.
Зима вновь прошла в поездках в Петербург с докладами по работе окружной комиссии. Кондратенко упорно пытался выяснить судьбу своего проекта, но в Главном штабе все о нем забыли или делали вид, что забыли. Чтобы оградить себя от настойчивого приезжего полковника, постоянно говорили, что скоро состоится назначение Кондратенко начальником штаба одной из дивизий Уральской области. Говорили так авторитетно, что к концу зимы убедили и Романа Исидоровича.
Слухи эти дошли скоро до Вильно. Однако начальник окружного штаба откровенно заявил, чтобы Роман Исидорович не очень доверял слухам, и предложил тому заняться работой и возглавить комиссию по прокладке нового шоссе.
Кондратенко до самых заморозков работал с комиссией. Задание закончил раньше срока и, как всегда, сэкономил на изысканиях некоторую сумму. В Виленском округе уже давно привыкли к его бережливости государственных денег.
Перед отъездом с докладом в Петербург Роман Исидорович зашел к своему начальнику, генералу Бунакову посоветоваться.
Говорили о структуре Уральского казачьего войска, о должности начальника штаба Уральской области, которую предложили занять Роману Исидоровичу. Кондратенко согласился, хотя и жалел, что придется расставаться со старой службой. Бунаков поддержал его. Кондратенко поехал в Петербург с желанием дать согласие на новое назначение. Каково же было удивление Надежды Дмитриевны, когда через неделю она получила неожиданное письмо:
«Зашел в Главный штаб, где узнал, что оттуда послана телеграмма: согласен ли я принять 20-й стрелковый полк. Поэтому я поспешил телеграфировать в Вильну', чтобы из окружного штаба телеграфировали о моем назначении, согласии на эту должность. В среду состоится доклад военному министру, и если он согласится, несмотря на мое недавнее назначение, то, следовательно, на будущей неделе состоится приказ обо мне. Вместо меня на всякий случай подыскивают уже нового начальника штаба Уральской области.
Шью новую форму и не знаю, какую: офицера Генерального штаба или командира стрелкового полка…»
Военный министр не возражал. Полковник Кондратенко, назначенный командиром 20-го стрелкового полка, мог смело шить армейский мундир.
Приказ Роман Исидорович получил уже в Вильно. После скромного прощального ужина с офицерами штаба он отбыл в Сувалаки, где размещался полк. Семью пришлось пока оставить на месте. Роман Исидорович предполагал, что через месяц, приняв полк и устроив все дела, он сумеет испросить отпуск, чтобы привезти семью.
Всю дорогу в поезде он думал о том, что его ждет на новом месте службы. Роман Исидорович понимал, что в его жизни, как и в жизни всякого военного, добившегося определенных успехов в службе и мечтающего о большем, наступил важный момент. Командование полком — первая ступень полководческого мастерства. Для одних она оставалась и последней, для других была лишь переходной на пути к командованию дивизией, корпусом… О будущих чинах Кондратенко не мечтал, но твердо понимал — не всякий командир полка станет корпусным командиром, но всякий командир корпуса полком командовал непременно.
Прибыв в Сувалаки, Роман Исидорович поселился в местном военном собрании — небольшом деревянном домишке, стоящем напротив полковой церкви драгунского полка. Полк этот в отличие от его, переведенного сюда два года назад, обжился в Сувалаках основательно.
На следующий день проснулся он очень рано и два часа успел поработать над планом деятельности на ближайшее время. Не упустил ни единой мелочи. Бодрый и подтянутый принимал представления офицеров, выступил перед построенным по случаю его прибытия полком. Далее пошли визиты к офицерам. Это было вовсе не обязательно, но Роман Исидорович считал своим долгом познакомиться с подчиненными поближе. Понимал, что от офицерского коллектива зависит половина всех успехов. А что они будут, он нисколько не сомневался.
Потянулась обычная служба. С двух до пяти в канцелярии, изучая полковую документацию, с пяти до отбоя находился в казармах батальонов, полковых мастерских, школе унтер-офицеров, пекарне, складах.
Скоро солдаты уже не только издали узнавали своего нового командира, а когда узнали, что он отправил на гауптвахту за рукоприкладство одного из унтеров 2-го батальона, прониклись к нему глубоким уважением. Надо было ехать за семьей, но дела совсем захлестнули нового командира, и он решил не спешить с отпуском. Ему хотелось провести пробное полковое учение, чтобы посмотреть людей, переговорить подробней с каждым офицером.
Жене он писал: «…Ты не печалься, что в силу необходимости мне приходится так запаздывать. Я иначе не могу поступить, не нарушая своих убеждений». Надежда Дмитриевна и не думала обижаться. Она успела изучить мужа и всегда оставалась ему не только верной женой, но и преданным другом. Вчитываясь в скупые строчки мужниного письма, она видела всю его жизнь, словно сама находилась рядом: «…До трех часов дня я провел в полковой канцелярии, а потом, пообедав в военном собрании, отправился вместе с подполковником Екишевым за город верхом, осматривать место нашего лагеря… Провожу время преимущественно в казармах, нигде не гуляю, ибо по вечерам тоже приходится заниматься…»
Вскоре Роман Исидорович почувствовал, что для него в полку тайн не существует, сам он стал неотъемлемой частью этого большого и сложного организма. Он успел привезти семью. Жизнь наладилась.
Большую часть свободного времени Кондратенко отдавал полку. Далеко не просто оказалось осуществить намеченное. Роман Исидорович посмеивался, вспоминая, о чем мечтал он в ротных командирах. Самостоятельных, инициативных командиров полков не любили так же, как и командиров рот. Всякое новое, разумное, что предлагал Кондратенко в обучении войск, встречалось дивизионным и корпусным начальством в штыки. На все требовался циркуляр по военному ведомству, а добиться его было во сто раз труднее, чем навести порядок в полку. Это Кондратенко знал по опыту.
Не раз он приходил к выводу, что виноваты не только тупоголовые начальники, а вся система, но вспоминал славное прошлое русской армии, своих солдат и всякий раз находил оправдание любому сомнению. На его глазах солдаты отличались смелостью и организованностью действий на маневрах 20-го Сувалакского полка, четко взаимодействовали подразделения, быстро находили верные решения батальонные командиры на самые различные вводные, получаемые от посредников, руководителей учений.
1896 год ознаменовался для России восшествием на престол нового царя. Никто тогда и не предполагал, что это будет последний русский император, но начало его царствования отмечено событием символическим. Наряду с присягой войск, торжествами коронации, блеском фейерверков была Ходынка, сотни задавленных в толпе людей, предвестников будущих жертв двух войн, террора и революций…
А Сувалаки с воцарением Николая II продолжали вести тихую сонную жизнь заштатного городишка на окраине великой империи. Как и должно, драгунский и стрелковый полки присягнули новому императору. Отслужили торжественный молебен. И снова на плацу под барабан начались фронтовые учения, а из огневого городка послышались сухие хлопки выстрелов.
Впервые увидел Кондратенко Николая II через год, на маневрах. Молодой царь тогда объезжал войска западных округов. Маневры напоминали цирковое представление, а не большое войсковое учение. Измученные бесчисленными репетициями войска с нетерпением ожидали торжественного прохождения перед высочайшей особой. Царь прибыл в сопровождении большой свиты, быстро объехал войска и, не дожидаясь прохождения, поспешил распрощаться. Романа Исидоровича офицер в блестящем гусарском доломане смог поразить только своей молодостью. В остальном это был обыкновенный