Жизнь в Порт-Артуре оживилась только с конца 1899 года. В крепость прибыл командующий морскими и сухопутными силами на Дальнем Востоке адмирал Алексеев. Сразу встал вопрос о постройке Нового города, начала издаваться местная газета «Новый край», образовались даже скаковое и ботаническое общества. Все это привело к лихорадочной спекуляции земельными участками, строительству жилых зданий и коммерческих предприятий. Штаб округа завалили запросами, телеграммами торгово-промышленных фирм. Роман Исидорович позже ознакомился со всей этой бумажной чепухой. По коридорам мрачного здания штаба тогда сновали юркие подрядчики, в комнатах слышались редкие для воинского учреждения слова: смета, подряды, кредиты, заем, заказы… Следующий год добавил сугубо военные заботы. Наконец-то дело дошло и до крепости…
Но рано радовались артурские военные. Если коммерческое строительство, особенно после того как по инициативе премьера Витте КВЖД получила право на строительство в Талиенванской бухте города-порта Дальний, шло с размахом, то проект полковника Величко по реконструкции Порт-Артура выполнялся из рук вон плохо. Миллионы потекли не туда, куда следовало. Впоследствии официальная история скажет: «Тут прежде всего пришлось столкнуться с недостатком средств, и все самые лучшие проекты разбивались об это. Так: где следовало строить сильную батарею, приходилось ограничиться старым китайским укреплением; где следовало поставить новые пушки, там вынуждены были ограничиться старыми, гарнизоны приходилось сокращать, и многие важные пункты оставлять ие обороненными…» Даже это объяснение не дает представления об истинных размерах безобразий. За всем стояли люди. Прежде всего руководство Квантунского укрепрайона и крепости Порт-Артур. Однако ни адмирал Алексеев, ни военный министр Куропаткин не только не приняли надлежащих мер, но даже считали положение дел прекрасным.
Перед началом войны начальник инженеров крепости инженер-полковник Григоренко доносил Алексееву:
«…3) павильоны для дальномеров заказаны в г. Севастополе и установочные части их будут высланы из Севастополя в январе 1904 г., а сами купола в мае; 4) ввиду уменьшения ассигнований на 1904 г. на оборонительные работы, будут выстроены только батареи № 8 для 8-дюймовых пушек… и, может быть, № 5 для 10-дюймовых пушек, остальные деньги пойдут на пополнение позаимствования из черезвычайного кредита;… 6) форт № 6 и редут № 4 могут быть окончены вчерне со всеми бетонными работами в 1904 году, если будут отпущены деньги из черезвычайного кредита. Чтобы не задерживать работ, необходимо на будущий год отпустить на эти работы до 600 000 рублей…»
Алексеев поручил своему штабу разобраться с докладом, но разбор провели формально. Самому же адмиралу очень понравилась фраза штабных чиновников «сообщается для сведения», которая его окончательно успокоила.
Роман Исидорович этого полностью не знал, да и не мог знать. Ему было известно, какие большие средства выделялись на реконструкцию крепости. Имел он представление о способностях русского человека, когда его силы приложены к нужному делу. Он, безусловно, доверял таким авторитетам, какими для него были военный министр Куропаткин и адмирал Алексеев.
Сидя в душном купе, он вспомнил, как провожали генерала Куропаткина в инспекционную поездку в Порт-Артур и как тот был ею доволен. Офицеры штаба округа, сопровождавшие военного министра в поездке, рассказывали Кондратенко, что вся четырехдневная инспекция состояла из смотров, объездов, парадных обедов и увеселений. Вникнуть в настоящее положение дел при таком подходе министр, конечно, не мог, но это не помешало ему на прощальном обеде в саду Нового города прямо назвать адмирала Алексеева добрым гением Порт-Артура, а крепость неприступной. Как показали дальнейшие события, адмирал Алексеев сыграл роль скорее злого, чем доброго гения.
И это были не благодарные речи подвыпившего инспектора в честь умело встречавших его хозяев. В августе 1903 года в официальном докладе царю Куропаткин писал: «…Мы можем быть вполне спокойны за участь Приамурского края, мы нынче можем быть спокойными за судьбу Порт-Артура».
Роман Исидорович вспомнил, что почти сразу после этой поездки высочайшим манифестом было образовано Дальневосточное наместничество, во главе которого встал все тот же адмирал Алексеев. Последующие события покажут, что это не принесет особой пользы для дела. Зато как увлеченно обсуждали в штабе парад, устроенный по этому случаю на Казачьем плацу Порт-Артура. Присутствие на нем иностранных корреспондентов, в том числе и японских, создало очередную рекламную шумиху о неприступности крепости и могуществе русского флота.
На самом деле морская база и крепость были очень далеки от идеала, ибо после четырех лет с начала осуществления проекта работы фактически только начались. В результате к началу войны для береговой обороны было построено только девять батарей долговременного типа и двенадцать временных. На сухопутном фронте дело вообще стояло на месте. Готовы были лишь один форт, три укрепления и три литерных батареи. Остальные укрепления оставались пока только на бумаге.
Все это в общих чертах Кондратенко было известно, и теперь, подъезжая к Порт-Артуру, он мысленно перебирал возможные трудности, с которыми придется столкнуться. В душе он был рад этому, как радовался всегда новому живому делу.
Ехал, как часто бывало, к новому месту службы один. Семья осталась в Хабаровске. Значит, предстояли хлопоты с квартирой, подготовкой к переезду.
Перрон порт-артурского вокзала, как обычно при прибытии поезда из России, был многолюден. По дощатому настилу сновали юркие носильщики-китайцы, хватая пассажиров за рукава пальто. К вагонам ринулась толпа встречающих, в основном офицеры. Морские, артиллерийские, пехотные фуражки замелькали среди косичек китайцев. Еще больше было любопытных. Для порт-артурцев прибытие поезда всегда событие. Казалось, вместе с приехавшими вагоны выплескивали на грязный артурский перрон не только свежие новости, но и воздух далекой родины.
Кондратенко вышел из вагона, поставил заботливо вынесенный проводником чемодан возле ноги и огляделся. К нему, расталкивая носильщиков, спешил немолодой капитан в новенькой серой шинели и громадной маньчжурской папахе. Следом за ним спешили два штаб-офицера. Не доходя до генерала пяти шагов, капитан остановился, четко вскинул руку к папахе и шагнул в сторону, давая дорогу невысокому подполковнику в пенсне. Кондратенко догадался, что это его начальник штаба.
Роман Исидорович, не любивший пышных и громогласных встреч, сразу же заспешил на привокзальную площадь. Около полосатого столба будочника стояла пролетка и двуколка для багажа генерала. Это очень удивило Кондратенко. Но он своим чемоданом еще больше удивил встречающих.
Площадь быстро пустела. Часть прибывших разъехались в маленьких колясочках, которые легко и быстро тянули китайцы-рикши. Странно было смотреть, как маленькие, неказистые на вид люди тащили коляски с седоком. Остальные пассажиры расходились пешком в сопровождении пеших носильщиков-кули, нагруженных не намного меньше рикш.
Пролетка с генералом и его начальником штаба подполковником Науменко, выехав с привокзальной площади, быстро катилась своеобразной порт-артурской улицей. Таких улиц в городе, даже в Новом, было абсолютное большинство. Проложенные в скалистом грунте, они представляли из себя неширокие дороги, над которыми саженях в 20–30 возвышались редкие, большей частью одноэтажные домишки. От них тянулись к дороге вырубленные в откосах ступеньки, с деревянными перилами и настилом. Даже артурская гордость — городской парк был разбит террасами, за что получил шутливое название «Этажерка». Впрочем, и парк-то представлял несколько кустов и чахлых деревьев. Лишь кое-где островками темнели лужайки увядшей травы.
Роман Исидорович с любопытством глядел по сторонам, слушая начальника штаба, поражаясь его коротким, предельно точным формулировкам. Науменко же сразу понял, что приехал не паркетный генерал, и спешил поделиться с ним наиболее важными бригадными проблемами. Кондратенко с удовольствием думал, что с начальником штаба ему повезло. Но, конечно, и предположить не мог, что пройдет рядом с этим человеком весь тяжкий путь испытаний в осажденной крепости и, более того, примет рядом с ним смерть.
Порт-Артур состоял из двух частей, разделенных внутренним рейдом: Старого и Нового города. Старый город даже издали представлялся нелепым нагромождением китайских фанз. Маленькие домики — без фундамента, с деревянными решетчатыми окнами, папиросной бумагой вместо стекол, с земляными полами — лепились друг к другу. В последние три года их слегка разбавили европейские дома, но в Старом городе и они мало отличались от китайских фанз. Жилые дома перемежались бесчисленными китайскими лавчонками и обжорками, распространявшими на всю округу зловонный запах. Над всем этим скопищем лачуг вилась чудовищная копоть — единственным видом топлива в Порт-Артуре был уголь.
Новый город, наоборот, был чисто европейским. С широкими, правильно спланированными улицами. Здесь дома тоже были большей частью одноэтажные и растительность не отличалась разнообразием, но вывески магазинов, парикмахерских, страховых контор и акционерных обществ придавали всему облику знакомый, городской лоск.
Роману Исидоровичу живо вспомнился родной Тифлис с такими же контрастами европейского и восточного.
Вскоре пролетка остановилась возле небольшого одноэтажного дома. Заново отштукатуренный, крытый красной черепицей, он выделялся среди соседей добротностью и ухоженностью, а еще через час Кондратенко, переодевшись в парадную форму, отправился в штаб крепости для представления.
В штабе заспанный дежурный офицер доложил, что комендант крепости генерал Стессель будет не раньше чем через два часа, а возможно, и не будет вообще. Наместник же принимает прямо у себя на квартире, так как уже второй месяц держит свой штаб на флагманском броненосце «Петропавловск». Дежурный всем своим видом высказывал предупредительность и заботу, но в глубине души отнесся к генералу с некоторым пренебрежением. Уж больно невзрачным на вид, несмотря на парадную форму, показался ему новый командир 7-й бригады.