арила деловая обстановка и, хотя выпуск не мог состояться раньше лета следующего года, все чувствовали его дыхание и занимались особенно усердно. Во всем, что касалось учения, Роман Кондратенко пользовался у товарищей непререкаемым авторитетом. К нему часто обращались за помощью даже воспитанники из соседних отделений. А он, по обычной своей душевной отзывчивости, никогда не отказывался помогать товарищам. Для ведущего ученика такое поведение было довольно редко. Обычно отличники сторонились своих одноклассников. А Роман в выпускной год был лучшим учеником отделения. Об этом говорят оценки: Закон божий — 12, Русский язык — 12, Немецкий язык — 12, Французский язык — 12, Арифметика — 12, Алгебра — 12, Геометрия — 12, Аналитическая геометрия — 12, История — 12, География — 11, Физика — 12, Космография — 12, Рисование — 9.
После рождественских каникул и праздников выпускники вновь засели за учебники. Усердие и прилежание, с которым занимались старшеклассники, объяснялось не только приближающимся выпуском, но и переменами в методике преподавания ряда предметов, да и взрослением самих воспитанников. По этому поводу Роман писал домой: «Классные занятия идут по-старому, только учителя стали обращаться с нами не так казенно, как было несколько лет назад: теперь если урок отвечен отделением хорошо, то в классе слышится речь о различных современных новостях, преимущественно, конечно, научных. Подобные беседы действуют очень благотворно на наше кадетское сословие. Они, повествуя о разных открытиях, возбуждают в воспитанниках жажду к труду и серьезной деятельности, независимо от приманки высоких баллов… Время проходит незаметно и довольно весело, тем более что научные занятия превратились теперь в мое любимое удовольствие, так как вследствие благодетельного действия преподаваемой нам логики я получил возможность относиться к наукам с той правильностью, при которой только и можно ожидать пользы от изучения их…
Зима в тот год выдалась короткая и теплая, но снегу было все-таки достаточно, и в перерыв, особенно вечерами, вся гимназия высыпала на двор. Малыши осаждали снежные крепости, катались на рогожках с ледяной горы, носились наперегонки по залитому катку. Вечером каток занимали старшеклассники. Пытался освоить коньки и Роман Кондратенко, но его южное происхождение все-таки мешало ему стать настоящим конькобежцем.
К концу зимы для Романа Кондратенко уже и речи не было о коньках и других развлечениях. Времени до экзаменов оставалось совсем мало. Начаться они должны 22 апреля с французского языка и длиться с небольшими перерывами вплоть до 6 июня. Особый переполох у воспитанников вызвал экзамен по закону божьему, который наметили на 7 мая, ведь на нем должен был присутствовать сам епископ, преосвященный о. Савва. Особым усердием в изучении закона божьего кадеты не отличались. Даже Роман, неизменно из года в год получавший по закону божьему самый высокий балл, последнее время уделял больше внимания математике и языкам. Срочным порядком отделение налегло на богословие.
В самый разгар экзаменационной подготовки Роман получил долгожданное письмо от брата Николая, в котором тот извинялся за долгое молчание и обещал непременно приехать, чтобы обсудить будущую жизнь Романа. Из писем матери Роман знал, что брат вернулся из Туркестана больным, разочарованным в жизни и в себе. Он вспоминал горячие летние разговоры о Туркестанских походах и очень хотел узнать подробности от участника и очевидца. О будущем Романа думали и другие родственники. В их письмах не раз высказывались советы о дальнейшем житье-бытье младшего из Кондратенко. Еще на масленицу Роман написал домой и всем родственникам, сообщил о себе. Планов своих он менять не думал, учение шло хорошо. Чтобы успокоить мать и братьев, он написал письмо, в котором делился своими планами.
«Добрая и дорогая Мамаша! — писал он. — Сегодня я получил Ваше письмо от 23 февраля и изложенные в нем советы прочел со вниманием, причем очень обрадовался, что они согласуются с давно уже составленным мною планом своей будущей деятельности пройти курс наук в Инженерной академии, мысль о которой была моею любимой в двух последних классах. Она главным образом побуждала и побуждает меня к добросовестному отношению к своим обязанностям, а потому, пожалуйста, не опасайтесь на счет того, что я брошу свое образование незаконченным. Стремление к выполнению этого плана успело уже окрепнуть так, что я ни в коем случае не премину применить его на деле. Недавно я получил письмо от Николая. Я ему тотчас же ответил, причем, конечно, не думал упрекать за невыполненное обещание. Он сообщает, что его дела идут хорошо и что здоровье его находится в хорошем состоянии, хотя скверный петербургский климат, как видно по тону его письма, произвел на него не совсем приятное впечатление. Что касается меня, то я по-прежнему здоров, и учебная моя деятельность идет по-старому, разве только энергичнее и оживленнее, так как наступившая весна придает новые силы моей натуре, инстинктивно сочувствующей теплому времени года…»
Вскоре пришел ответ, в котором мать высказывала радость по поводу твердости решений Романа и его хорошей учебы. Подобного рода письма прислали и братья.
Экзамены Кондратенко и его товарищи встретили подготовленными, и трех-четырех дней для повторения курса и закрепления знаний вполне хватало.
Наконец наступил долгожданный день последнего экзамена. По окончании гимназии кадеты автоматически становились юнкерами и без экзаменов зачислялись в то или иное юнкерское училище. Последний экзамен означал не только конец учения, но и своеобразное посвящение в юнкера, а переодевание в юнкерское обмундирование для воспитанников превращалось в настоящий праздник.
Роман по общим итогам закончил гимназию в числе первых. На вечернем построении на правом фланге уже застыли новоиспеченные юнкера. Восемьдесят юношей в новой и несколько непривычной форме первыми под звуки оркестра проследовали в столовую, провожаемые завистливыми и восторженными глазами остальных воспитанников.
На следующий день гимназия готовилась к выходу в летние лагеря, и только юнкера прошли незаметно на вокзал. Предстоял отпуск. Первый для Романа.
Отпуск пролетел незаметно, и уже 20 июля 1874 года он выехал из Тифлиса. Без приключений добрался до Поти, на другой день утром сел на пароход «Голубчик». Конечным пунктом плавания был порт Таганрог. В Таганроге юнкер Кондратенко пересел на поезд, и 28 июля в полдень был в Полоцке.
8 августа выпускники в последний раз собирались в знакомой до мелочей столовой Полоцкой гимназии для прощального завтрака. На завтраке присутствовали воспитатели и учителя. С напутственный словом к окончившим обучение обратился директор гимназии. И вот все отправились на вокзал. Для выпускников выделили два вагона. Директор прослезился, целовал каждого, давал последние советы и напутствия. С трудом сдерживал слезы и Роман Кондратенко. Гимназия стала для него вторым домом. Здесь закончилось его детство. Здесь он мужал, набирался знаний. Здесь постиг он первые азы сложной азбуки жизни.
Глава 3ЮНКЕРА
В начале августа 1874 года выпускники Полоцкой военной гимназии прибыли в Петербург, где их сразу же разбили на две партии: одних направили в Павловское училище, других, среди которых оказался и Роман Кондратенко, в Константиновское. Такое разделение объяснялось наличием мест для размещения кандидатов. Впоследствии ожидался приказ об окончательном зачислении юнкеров в то или иное училище. Ждал назначения в инженерное училище и Кондратенко.
Две недели, проведенные до приказа в стенах пехотного училища, тянулись как год, ибо обязательной работы не было никакой. Наконец 25 августа начальник Константиновского училища полковник В. А. Гонзоровский вызвал Кондратенко и еще шестерых человек к себе в кабинет и зачитал им приказ о зачислении в Николаевское инженерное училище. Обратившись к юнкерам, Гонзоровский долго и путано рассуждал о призвании военного инженера, его назначении и закончил речь пожеланием стать им всем инженерами и строить железные дороги, чем вызвал невольные улыбки у юнкеров.
Николаевское инженерное училище располагалось в Инженерном замке, бывшем дворце Павла I. Там же помещалось и Николаевская инженерная академия, но слушатели ее жили на частных квартирах, а во дворец являлись только на лекции. Роман не раз осмотрел здание, представил будущую жизнь в этом величественном, украшенном монументальными колоннами и небольшим куполом дворце. Несмотря на превосходную архитектуру, замок показался юноше мрачноватым, но внутреннее убранство дворца было великолепным. Мраморные подоконники и колонны, красивые узорные паркетные полы, потолки с рельефными изображениями, резные тяжелые двери. В спальном помещении железные, сделанные по последней моде кровати. Массивные, с вычурными ножками дубовые столы в столовой, классах, библиотеке.
Осенью начались занятия. Разбитые поротно, юнкера не так быстро сходились друг с другом, как это бывало в других училищах. Слишком разношерстным был набор в инженерное училище по сравнению с пехотным. Например, в Павловском одна рота целиком состояла из выпускников Петербургской военной гимназии. Система преподавания резко отличалась от гимназической. Лекционно-семинарский метод, казалось, представлял неограниченную свободу обучаемому, но предполагал серьезную самостоятельную работу. Роман приступил к занятиям, отметив, что профессора не только не превосходят полоцких учителей, но и по некоторым вопросам уступают им. И только серьезный анализ заставил его изменить отношение к лекциям. Он стал внимательнее, старался подробней записывать за профессором, и вскоре ему стало ясно, что он ошибался в оценке преподавания. Действительно, материал на лекциях давался более углубленный, примеры приводились сложнее. Словом, гимназией здесь не пахло. Особенно это относилось к алгебре, геометрии, физике и истории. Что же касается фортификации, артиллерии, топографии, то они были совершенно новыми для Романа предметами.