– Бери, – приказал он мне, – ОПОН, дюжину голов, и дуй туда на трех вездеходах.
– У нас же планетолеты есть, которыми можно и на разведку слетать, и всю группу в долину забросить.
– Уже слетали, сверху ничего не видно. Там повертеться надо, посовать нос, а вездеходы с помощью планетолетов мы забрасывать туда не будем, слишком жирно.
Он протянул мне список моих соратников.
– Кого вы мне, шеф, даете? Вот именно, дюжина «голов», тут все с помятым телом и отбитыми мозгами. Потоптали их в последней драке. Им сейчас в попу клизму, в рот манную кашу, а не в поход.
– Ты людьми не разбрасывайся, Терентий. Из инкубаторов никого лучше не присылают. Однако, даже ты до лейтенанта дослужился. Знаю я вашего папу – это техник-онанист, который в «Мамальфее» заведует холодильниками со спермяками.
Все ясно. Дело с разбоем в долине – темное и жареным пахнет. А номерки – это, в первую очередь, расходный материал.
– Когда?
– Час на сборы и отправка с пятого ангара.
Собирался я с резвостью воробья, выклевывающего зернышки еды из конской какашки, поэтому полчаса у меня в заначке осталось. Хотел было немного оттянуться напоследок с помощью какой-нибудь кайфовой виртуалки, вроде «Козла в огороде». Уже залез в двигательный имитатор. Но задумался.
Из «Комбинации» я убежал, поджав хвост, со смиренным скулежом. Но что тогда делать со своими понятиями о чести? Ведь мамальфейцы, как и прочие порождения Ганимеда, никогда не сдаются. Так принято считать, по крайней мере.
И тогда я разбудил свою кибернетическую оболочку, Терешку Малого, который возник на экранах хайратника так близко от сетчатки глаза, что показался совсем живым. Мы с ним вместе росли, вместе в Академии учились, так сказать, за одной партой, вместе расследованиями занимались. После Великой Санации, когда кибероболочки были лишены самостоятельности и права командовать, многие отказались от возни с ними, да и стерли их, ну, а я привык к Терешке Малому, как к щенку. Или брату. Или всё-таки щенку.
Ну, и полетели мы вместе с Терешкой по кибернетическим каналам. Он умело парил над информационными просторами и ландшафтами данных. Проносились по светящимся коммуникационным магистралям, через ажурные порталы интерфейсов, пронизывали пирамиды данных, типов и классов, пролетали над энтропийными болотами устаревших программ. «Комбинация» предстала этакой неприступной крепостью, но Терешка высмотрел щель, в которую мы протиснулись и угодили прямо в файлы персоналий, напоминающие клубки медлительных змей. Они защищались от хака, шипели и пытались укусить. Но Терешка схватил одну из них за хвост, выхватил из клубка и стал выдавливать из нее информацию.
Вот они, сведения на пропавшего Медб К845. Последние три месяца зарплату директору не выдавали, лишь пособие по болезни. Дальше больше, оказывается, целые полгода валялся означенный директор в больничной капсуле с каким-то воспалением мозга. А потом пошла информация, что уже год как кантовался он на пенсии, являясь лишь консультантом, а звание директор, стало быть, имело смысл почетного титула. Кто-то меняет данные прямо на лету.
Тут забибикал будильник, настоящий, антикварный, значит, мне пора в ангар. Можно быть уверенным, что когда вернусь обратно в Скиапарелли (если вернусь в достаточно свежем виде ), Медб К845 информационно прекратит существовать или окажется в числе полумифических отцов-основателей концерна «Комбинация». У нас в полиции этот дикий процесс называется «стиркой». Но я не мог поручить Терешке Малому слежку и самостоятельную фиксацию событий – если он попадется за этим делом, то согласно закону о Санации его самого сотрут, а мне сунут срок.
Я, конечно, перед ангаром заглянул к В. Зубову, начал ворковать про «стирку», но он только порадовался этому и, облаяв меня по-собачьи, обвыв по-волчьи да обкаркав по-птичьи, велел скрыться с глаз.
Что ж. Скафандр на мне, поверх его антисиловой жилет для противодействия в разумных пределах буйной кинетике, вредному лучу и разгулявшейся плазме. Хайратник как всегда украшает драгоценным венцом мою тыкву. В нем заканчиваются визуальные и слуховые каналы от всяких локаторов. С ним я знаю, что делается впереди и сзади, сверху и снизу, куда идти и куда стрелять. Правда, все знания лежат в пределах проникающих способностей аппаратуры слежения. Анима успокоительно вещает, что пока с составом крови все более-менее, железы внутренней секреции знают меру, АТФки хватает и иммунный ответ адекватный.
Впрочем, при всех этих дружках-аппаратах, в пылевой подушке, окутывающей нашу родную меркурщину, остаешься как бы наедине с самим собой. Радиоволны не всегда ее пронизывают, ведь вихрят и пучат эту суку заряженную ветры электрические да магнитные. Атмосфера молчания очень угнетает, особенно когда под ногами почва бесится в солнечный отлив. Поэтому, если свершится с нами в походе что-то препротивное, управление полиции узнает про это и опубликует официальный некролог («опять ушли от нас лучшие»), когда мы уже благополучно испаримся на солнечной стороне планеты. Вернее, сублимируемся во вполне питательный порошок – останется только развести нас в воде и добавить соли по вкусу.
Выбралось из ангара на меркурианскую землю три жуковидных вездехода с широкими-колесами – почва-то зело поганая, трухлявая и скользкая из-за того, что нагазирована гелием. Поэтому, если желаешь гулять пешком, надевай большие мокроступы. А у терминатора мать-земля становится коварна, как змея. Там много озер расплавленного свинца, слегка прикрытых корочками, бултыхающимися с боку на бок, как завещал великий Бенар. Долина Вечного Отдыха, между прочим, пришла с солнечной стороны всего месяц назад.
Половина маршрута проходила по плоскогорью Большая Задница, которая действительно состояла из двух выпуклых половинок с расщелиной посредине.
Место-то вроде безопасное. Относительно безопасное – это самый большой комплимент для меркурианского места. Я восседал в средней машине, как и полагается командиру. Правым оком наблюдал за индикаторами работы бортовых систем, которые строили голубые, зеленые, карие глазки. Заодно смотрел тоскливые передачи, показываемые мониторами наружного обзора – за бортом вездехода было совсем неинтересно. Левой же зеницей участвовал в спасении принцессы, то бишь торчал от наркомпьютерного мультика.
Не обошлось, правда, без момента неопределенности, когда мы пересекли ту самую канавку, без которой имени Большая Задница не существовало бы вовсе. Тут и мониторы наблюдения, и навигационные приборы зарябили-заколбасили. А показания лага-счислителя пути стали отличаться от данных ориентирования по карте сразу на десяток километров.
Ну, ладно – это, считай, Меркурий зевнул. Едем дальше, от забортного пейзажа сладостная дремота одолевает, и вдруг вездеход затрясло, забросало с бока на бок.
– Выпускайте «плавники», – гаркнул я всем машинам. И насосы на каждом вездеходе быстренько отжали четыре стабилизатора с большими ластами на концах. – Мухин, ты у нас ветеран и предпенсионер. Откуда сейчас солнечный отлив, если ему далеко не время?
– Может, это гравитационная волна? – предполагает сержант Мухин К765 (в инкубаторах частенько в поисках оригинального идентификатора путают имя с фамилией).
– Грамотный ответ. Это ты какому-нибудь марсианину порасскажи.
Тут перестала поступать телеметрия от первой машины. Никаких там сигналов тревоги, криков, просто – раз и отрубило. Я мигом нырнул в скафандр, затем в шлюз и на мокроступах почесал к переднему вездеходу. А переднего-то и нет. То есть, сочного томатного цвета отливка – всё, что осталось на память.
Четверым парням – моментальный карачун, мне грусть-тоска, а еще объяснительную надо мучительно сочинять для начальства. Напишу, наверное, что залетел сюда мощный электромагнитный вихрь с Солнца, навеял э.д.с. индукции в рудную жилу, и как наполз вездеход на нее брюхом, случился пробойный разряд плюс разогрев токами Фуко.
Ну, хорошо, а керамика под днищем толщиной в ладонь – на что? Но может ее расколошматило? Тут же всё время такая трясучка. Или, может, разряд случился какой-то нестандартный?.. Эх, на мое место какого-нибудь академика завалящего – было бы ему раздолье нести околесицу...
А мне бы для начала вернуться назад. Расстояния до второго вездехода было двадцать метров, но я отсчитал все тридцать шагов и ничего не нашел. Когда ж успела испариться командирская машина с бортовым номером 20321? Мать мою Мамальфею за ногу – никаких вмятин на грунте, одна первородная труха. А, чуть не забыл – следы своих геройских мокроступов я тоже перестал различать. Но позвольте.
Заторопился я дальше, туда, где должен стоять третий вездеход. И опять пусто. Борт номер 81015 словно подвергся сухой возгонке. Плюс местность совершенно неузнаваемая, также как мордашки серийно клонированных шлюшек из потемок Афродизианска. Поземка, что ли, все выровняла? Какая к бесу поземка, даже уборщица со шваброй не смог бы так чисто замести. Пожалуй, у местности нет общего рисунка, она словно выложена из одинаковых квадратиков. Словно там и сям стоят зеркала и плодят отражения. Похоже, влип я в аномалию...
"Словно", "что ли", "похоже" и прочие вероятия, от которых сейчас только тошнит. А если без них, напрямки, если все как есть? В этом случае жизнь моя закончится полным поражением через пару часов. Да, прокладка у скафандра знатная – органическая, квазиживая, заботится о постоянной температуре, будто ей самой это надо. Впрочем, ей самой по воле изобретателей, это тоже требуется. Заодно она газы и, пардон, жидкости поглощает, вернее питается ими. В общем, мы с ней кооперируемся, взаимно удовлетворяя потребности.
Однако большую нужду в скафандре справлять запрещено, режим благоприятствования разве что поносу обеспечен. И замороженного кислорода у меня всего одна плитка, кто же знал, что надо запасаться.
Попробовал связаться со спутником-ретранслятором. И удалось, удалось! В. Зубов на связи... Но плохой, вредный В. Зубов. Он как будто бормочет чепуху спросонья. Родной начальник говорит, что никого он в Долину Вечного Отдыха не посылал и зачем такой-сякой ра