- Работа, говоришь? - хмыкнул Иляс. - Работа такая бывает, когда убивают банкиров, предпринимателей, бандитов. А простой солдат тебе на что? Потому что Верещагин обещал тебе за него деньги. Сколько, кстати?
- Пять.
- А за Николаева?
- Двадцать.
- Вот так-то, - усмехнулся Иляс. - Как все просто и четко, за рядового пять, за полковника двадцать. Кстати, почему так мало? Ты что, дешевка, Палый? Мог бы и больше запросить с мэра. Если бы ты знал, какой у него в швейцарском банке счет. Если бы ты знал, какой у него процент акций на нефтеперерабатывающем комбинате, ты бы за такие гроши не пошел на расстрельное дело. Дурила ты, Палый, гнусная паскудная дурила. И никакой жалости к тебе у меня нет. А дело есть. Вставай и слушай, нечего тут корячиться...
Палый поднялся, снова уселся на стул.
- Поедешь к Верещагину и скажешь, что все сделано. И мы почву подготовим. Получишь с него деньги и отдашь их мне. Все до копейки. И за солдатика и аванс за полковника. Все отдашь мне. А я их передам солдату Клементьеву, по-моему, это будет справедливо. Пожалуй, маловато только. Ты вот что, добавь ещё из своих. У тебя деньги есть?
Палый замялся, услышав о деньгах. Но Иляс вывел его из раздумий новым ударом. Палый снова загремел на пол.
- Сколько у тебя есть?! Говори!!!
- У меня есть тридцать тысяч долларов, - пролепетал, барахтаясь на полу, Палый.
- Из этой суммы вытекает, что ты отправил в расход несколько человек. Потому что других источников дохода у тебя быть не может. И я догадываюсь кого ты лишил жизни, зная, что ты работаешь на эту паскуду мэра. Это, разумеется, редактор районной газеты Прошина, это, разумеется, следователь Яницкий. Ну? И ещё кто? Говори, собака, если хочешь жить!
- Это... ну... те, кто убил девушку и двух мужчин в Ялте и... ну... капитана Клементьева в Симферополе.
- Твое счастье, что не ты убил девушку и Клементьева. Тогда бы никакой мой интерес тебя бы не спас, здесь на месте бы тебе размозжил башку. А так... получается, что ты что-то путевое в жизни сделал, некую, так сказать, санацию общества... И я выражаю тебе за это свою личную благодарность и на некоторое время дарю жизнь. Значит так, едешь к Верещагину, говоришь ему, что все о, кей. Почва будет подготовлена, он тебе поверит. Потом берешь с него деньги за полковника, едешь за своими деньгами, все привозишь мне и сматываешься куда-нибудь подальше. Через Москву, разумеется, якобы едешь выполнять задание. И все. Тебя здесь не должно быть никогда. Избави Бог тебя когда-нибудь попасться мне на глаза. А так, глядишь, и поживешь еще, пока тебя кто-нибудь другой не ухлопает.
- Но ведь мэр обязательно проверит, выполнил ли я свое задание, робко произнес Палый.
Иляс молча набрал номер телефона мэра. Долго никто не подходил. Наконец, трубку взяли.
- Здравствуйте. Джумабеков беспокоит, - четко произнес Иляс. - Мне срочно Эдуарда Григорьевича к телефону. Срочное дело.
Минут через пять Верещагин взял трубку.
- Слушай, ты, - не здороваясь, прорычал Иляс. - Ты, сволочь! Это по твоему приказу убили несчастного солдатика, я понял? Что он тебе сделал? Мстите за его необдуманный поступок? Я был более высокого о тебе мнения, не ждал, что ты опустишься до подобного...
- При чем здесь я? - недоуменно спросил Верещагин, чувствуя прилив радости, несмотря на брань Иляса. - Мне-то он зачем? А что там произошло?
- Как что? Приехали двое, на "Газели". Проникли в больницу, избили охранника, застрелили солдата Клементьева в палате и сгинули. А потом, некоторое время спустя эту "Газель" нашли на трассе, на двадцать третьем километре. Рядом труп шофера, это один из тех двоих. Его опознал охранник, пришедший в себя. Второго нет.
- Черт знает, что в городе творится... Но я тут совершенно не при чем, я сделал, что ты просил, подал заявление о снятии кандидатуры, так зачем вешать на меня всех собак? Не понимаю...
- Не понимаешь, и ладно. Ты всегда умел прятать концы в воду. Хотя... с другой стороны, зачем тебе эта кровь? Я погорячился спросонья, извини. Действительно, на хрена тебе эта кровь? Завтра я к тебе приеду, Семен Петрович поручил мне переговорить с тобой о гораздо более важном деле. Что нам жизнь этого солдатика? О каждому будем жалеть, жалости не хватит. Просто странно, кому он мог понадобиться? Ума не приложу...
- Да и я ума не приложу. Но уж мне-то это совсем не нужно, сам понимаешь...
- Понимаю, понимаю... Пока, до завтра, Эдуард Григорьевич.
Иляс, положив трубку, тут же набрал номер мобильника своих телохранителей.
- Как? - коротко спросил он.
- Готов, - ответили ему. - "Газель" у трассы на обочине.
- Теперь мухой в больницу. Забирайте солдата, подкупайте охранника, чтобы молчал, солдата ко мне, а так, чтобы после вашего отъезда шуму побольше. Мол, выкрали солдата из больницы. Понятно? Действуйте, я на вас надеюсь... Все! ... Ну а ты, Палый, дуй домой и оттуда рапортуй шефу о совершении очередного злодеяния. Но учти, от меня ты никуда не денешься. Из-под земли откопаю, если попытаешься улизнуть. А уж если я тебя найду, по кускам разрежу. Лично. Пошел отсюда!
- Зря ты отпускаешь его, Иляс, - покачал головой Костя, когда Палый юркнул в дверь. - Разве ему можно верить?
- Да за ним хвост будет до самой Москвы, - усмехнулся Иляс. - За кого ты меня держишь, детектив? Все, давай пить коньяк и говорить о деле. Вчера такой сумбур был, я мало, что из твоего рассказа понял, очень уж ты был взволнован. И справедливо, надо сказать...
Они прошли в богато убранную в восточном стиле гостиную и сели напротив друг друга на низенькие, обитые красным бархатом мягкие креслица, стоящие вокруг столь же низенького столика. Вошла с подносом в руках темноволосая молоденькая горничная в восточном платье и шелковых шароварах. Костя с удивлением поглядел на все это зрелище, на туркменские ковры, турецкие кальяны, сосуды на тумбах, на эту экзотическую горничную. Иляс подмигнул ему.
- Не надо отрываться от обычаев родины, - сказал он, - даже не зная, где она. Устроил тут себе все в восточном стиле. Только вот на полу не могу сидеть, обложенный подушками, не привык...
Горничная поставила на столик два чайника с зеленым чаем, две пиалки и вазочки с кишмишом, курагой, черносливом, орехами. Затем принесла фрукты и овощи. Из миниатюрного бара Иляс достал бутылку кизлярского коньяка.
- Выпьем по маленькой, Константин. Что-то ты очень бледен с лица, стареешь, что ли? А ведь ты младше меня, насколько я помню. Мне-то в декабре стукнет полвека. Да, полвека непрерывной борьбы за выживание... Сколько же я видел в жизни мерзости, больше меня видел, наверное, только дьявол.
- Эта фраза, по-моему, из "Острова сокровищ", - заметил Костя.
- Так здесь и есть остров сокровищ, - расхохотался Иляс. - А вот когда мы отберем нефтеперерабатывающий комбинат у господина Верещагина, тогда уж будет совсем настоящий остров сокровищ. Давай, - налил он коньяк в крохотные рюмочки. - За успех нашего дела. За с п р а в е д л и в о с т ь... По-моему, я в последнее время шагаю с тобой в ногу по части восстановления справедливости...
Костя промолчал, они чокнулись и выпили.
- Славный коньячок, - похвалил Иляс. - А теперь кушай сухофрукты, так полезные для здоровья и вещай о своих подвигах и достижениях. Потому что, когда ты отведаешь настоящего узбекского плова, тебе будет не до рассказов. Ты погрузишься в блаженство и начнешь клевать носом... Слушаю тебя, коньяк должен взбодрить. Это его предназначение.
- Нашел я специалистов, - начал без предисловия Костя. - Из отдела антропологии Академии наук. Подкупил кладбищенских работников. Вскрыли могилу Елены Воропаевой, отвезли гроб в заранее приготовленное место. Там специалисты что-то колдовали с черепом покойной. Череп, кстати, был сильно поврежден. Мне говорили, что лицо было изуродовано до неузнаваемости, покуражились они над ней. Правда, похоже, что уже над мертвой. Убита она была ударом ножа в сердце. Но, видимо, некоторые удары в лицо она получила ещё живая. В частности, удар чем-то тяжелым в глаз...
- Собаки, - прошептал Иляс. - Грязные собаки. Так издеваться над сиротой... Ответит мне этот деятель, отец русской демократии, ох, ответит... Ну а исполнителей, сам знаешь, ликвидировал наш дорогой друг Палый, любитель зеленых бумажек с портретами президентов. Впрочем, кто их не любит, раз на такие дела из-за них идут? А ведь все преступления происходят из-за них, абсолютно все, как ни копни... До чего же, однако, поган человек, не устаю удивляться целых пятьдесят без малого лет... Итак, продолжай...
- Вскоре будет сделан портрет убитой девушки. С максимальной точностью. Потом в Крыму мы отыщем её фотографии. Все совпадет, разумеется, никаких сомнений быть не может. И тогда можно будет задать господам Верещагиным несколько интересных вопросов.
- Этого мэра можно было бы ликвидировать вместе с его надменной супругой в пять минут. Но это не интересно. Они должны оказаться на скамье подсудимых, а затем там, где я провел свои лучшие годы. Это наша цель. Возможны варианты, разумеется. Но получить пулю в лоб для них слишком хороший выход. А резней заниматься это не эстетично, если речь не идет о каком-то Палом или ему подобным, а о столь важных персонах. С ними надо поизощреннее... Кстати, Семен Петрович был не в большом восторге от начатой мной кампании против Верещагина, он вообще перестал любить шум и гам, любит, чтобы все было чинно, степенно... Пришлось кое о чем ему напомнить, кое во что посвятить. Да и личная антипатия к мэру сыграла свое. Слишком уж презрительно относятся они к нашему славному губернатору... Вот уж воистину, не буди лихо, пока тихо. А ты не клюй носом, детектив, а выпей лучше ещё коньяка и позвони-ка своему другу полковнику в Москву. Мало ли что, пусть бережется, дурацкое дело нехитрое, наш мерзкий мэр на все способен, у него, кроме Палого может быть и запасной вариант. О, великий аллах, что я творю?! Сохраняю ментам жизнь, мщу за убитого мента, с