— Меня — Антон, фамилия Сухарь.
— Псевдо успеешь себе придумать, если возьмем к себе. Собирайся живо, нельзя тебе в Тернополь.
— Мне и тут хорошо.
— Собирайся, говорю, пойдешь с нами. Сюда НКВД вот-вот может налететь. А ты уже в розыске, хоть обрейся и нос набок свороти — найдут.
Не в правилах Зубра было возвращаться в схрон, из которого ушел, тем более с опасением, как бы не накрыли. Но делать нечего, пришлось ночью свернуть с маршрута, чтобы укрыть Муху. Вконец застращал ее Зубр чекистами и тюрьмой.
Прощался с ней в схроне с покровительственным поцелуем в лоб, наставляя:
— Неделю потерпи одна, пришлю за тобой, с комфортом заживешь. Тут и еда, и покой. Не вздумай уйти... Не вздумай!
По лесу группа отправилась напрямик в сторону Боголюб: впереди Дмитро, за ним через сотню шагов Сова, постоянно сходясь и расходясь, сверяя направление. А уж за ними в некотором отдалении шел надрайонный проводник Зубр со своим телохранителем Алексой.
Лесистые холмы подсказали, что вышли южнее села Смолигова. Прилично отмахали на одном дыхании — больше двадцати километров, присели накоротке. И только тут успел пожалеть Гринько, что не оставил Муху в Смолигове у рябого Помирчего. При этом Зубр как-то даже и не вспомнил о главном препятствии, которое не позволяло устраивать у Помирчего разыскиваемую женщину; в просторном схроне под домом находилось пропагандистское гнездо.
До рассвета оставалось около двух часов, можно ещэ успеть преодолеть огромное поле и проникнуть в Боголюбский лес. Дмитру с Алексой и в непроглядную темень вдесь, на кочковатой полянке, все было знакомо на ощупь - в Пятнадцати метрах под березой находился лаз в схрон, в котором они жили с Зубром в начале ушедшей зимы.
Без труда выйдя к березе, Дмитро сразу наткнулся на Присыпанную землей ляду. Из-под корня ствола извлек металлическую коробку, в которой лежал скрученный «грипс».
Укрывшись пиджаком и включив фонарик, Зубр прочитал предназначенное ему и подписанное Рысью — эсбистом краевого проводника — короткое предписание.
В «грипсе» указывалось, чтобы друже Зубр приказал своим спутникам укрыться в бункере возле горелой поляны,. сдал им оружие и отправился на запад. Пройдя полтысячи шагов, он должен остановиться и подавать условные сигналы. О селе Боголюбы в «грипсе» не было ни слова.
«Что это может значить?! — забеспокоился Зубр.— Служба безопасности... Она с добром никогда не вмешивается. Не удавкой ли тут пахнет?»
Гринько еще никогда не предлагали сдать оружие. Именно это прежде всего и встревожило. И Зубр засомневался, стоит ли ему идти одному на запад эти полтысячи шагов. Но с СБ шутки плохи, она и невиновных на тот свет отправляет.
Подозвал к себе попутчиков.
— Вы остаетесь здесь в схроне до моего возвращения,— не очень уверенно произнес он и с нажимом добавил: — Нате, возьмите мое оружие, у нас новые порядки заведены.
16
Павел Гаврилович Проскура проявил энергию и смекалку не только в разработке операции по внедрению в оуновский канал связи, но и даже успел где-то раздобыть на всякий случай френч с накладными карманами.
Экипировавшись, явился в кабинет Чурина, оглядел углы, пошарил на столе, спросил властно:
— Ты, дядька Пересядько, чего зенки таращишь? Не узнаешь? А со Скворцом тоже не признал бы? Блохи водятся в доме?
Чурин вспомнил пароль, упоминавшийся в показаниях арестованного бандита, принял игру лейтенанта, ответил:
— Есть блохи малость, к лету разведутся.
— Летних мы еще успеем покормить. Дай-ка сперва дожрать,— придвинул он к столу стул, сел и повысил голос: — Я кому сказал, шевелись! Туточки подам... И сальца, и ковбаски,— двинулся из-за стола Чурин, а сам, рукой показывает, дескать, присаживайся к столу по-настоящему.
— Да не тревожьтесь, товарищ капитан, надо будет, котел каши съем, чтоб убедить, какой голодный.
Чурин в это время придирчиво оглядел Проскуру, получившего «бандитскую» кличку Прок, предложил:
— Распрямись-ка, не сутулься, чтоб грудь колесом! Свысока гляди. А то как затюканный писарчук. Во! Губы подбери, на Хмурого целишься. Ты, Паша, все время на физиономии эту маску держи. А сыграл экспромтом ничего.
Ночь пришла морозная и сырая, какие нередко бывают по весне на Волыни.
Несладко сейчас было Проскуре — Проку. Он лежал, затаившись с подветренной стороны за стожком, откуда различалось входное крыльцо с навесом в хате Кули. Незамеченным нельзя ни войти в дом, ни выйти из него.
Время медленно ползло к полуночи. Одетый в простой хлопчатобумажный пиджачок и штаны, он продрог насквозь. Но заходить в хату Кули раньше полуночи Скворец не велел. Точность — пароль Угара, сам ли он приходил, или являлись от его имени.
Проскура решил начать действовать с Ганны Кули, потому что через нее, бесспорно, была связь с районным проводником. С нею поддерживал контакт захваченный Скворец, который рассказал о симпатии молодой женщины к Угару, дав тем самым понять, что для него она сделает все, что сможет. О конкретной роли Кули в пособничестве бандитам Скворец умолчал, ответив всего лишь: «Та что попросишь, то и сделает». И проговорился о своем последнем посещении хутора, упомянув о двух «грипсах», взятых то ли в тайнике, то ли у Кули. Скорее всего у нее, иначе зачем бы он заходил в хату. Угар не пошел за ним, это Скворец подтвердил, тот поджидал связного в стожке, возле которого сейчас был Проскура.
И полуночный час настал. Прок поднялся и не спеша пошел к хате. Как было подсказано Скворцом, постучал по раме среднего окна и, обнажив голову, стал ждать.
Павел Гаврилович видел, как слегка дернулась занавеска, донесся ответный стук в стекло — значит, все шло как и ожидалось, и он уверенно направился к двери. Ее открыли, ни о чем не спрашивая.
— Проходи! — уверенно произнесла хозяйка.
— Кто дома? — гортанно прогудел Проскура, переступив порог.
— Никого. Не греми,— пропустила она его и заперла дверь.
В маленькой комнатке горела лампадка. Лики образов смотрели на вошедшего отрешенно. Куля встала в проходе — худенькая, с хитровато настороженными глазами.
— Я Прок. От Рыси. Разобраться пришел.
— Не знаю я ни Прока, ни Рыси. До разборов твоих мне дела нет,— устроила она руки на груди.
— Я назвал себя, чтоб знала,— подошел к ней Павел Гаврилович.— А разбираться с тобой буду по делу, к которому причастна. Почему, к примеру, после твоей хаты на Угара с его охраной налетели чекисты? Где они их прихватили, надеюсь, знаешь?
— Кого таких? — безразличным тоном спросила Ганна, и вдруг резко: — Почему молча переступил порог?
Проскура вместо того, чтобы сплюнуть от досады — промашка вышла, подпустил ухмылку, дескать, ему не так уж важна такая процедурная мелочь, ответил удачно:
— Здравствовать дому твоему пожелать успею, прежде гибель братов уяснить хочу.
— Так бы и сказал.
— Это уж ты меня не учи. Отвечай, куда от тебя пошел Скворец в последний раз?
— Мне это знать ни к чему.
— Что тебе известно и что говорят в Смолигове об убитых чекистами в церкви?
— Поболтали и перестали. Видел кто-то Угара, «ястребки» мечутся, ко мне приходил Филимон с оравой, шарили тут. А ничего, с тем и ушли.
— Кому ты говорила, что Скворец был у тебя?
Ганна опустила руки на живот, сощурилась колюче.
— Какие такие права у тебя допрашивать меня? — больше упрекнула, чем спросила она.— Что надо? Говори и уматывай!
Проскура взял ее за плечи и усадил на стул с подчеркнутой деликатностью.
— Я еще не решил, голубушка, с собой тебя взять или тут оставить. Может быть, и тащить-то тебя нет смысла. Поняла?
— Я ничего не знаю. Скворец пришел и ушел, куда — не знаю. Никогда они не говорят, всем известно, не говорят.
— Но ведь от тебя ушли, забрались на отсидку в церковь, никто их не видел. Как же чекисты разнюхали?
— Это их надо спросить. Я надежно выручала всегда.
— Кто приходил к тебе после Скворца до рассвета в тот
день? — жестче спросил Проскура и ухватил Кулю за руку.
— Игнат был. Ой, я его по-старому, ну, Шпигарь приходил.
— Шпигарь?! — повторил Проскура.— Зачем он приходил? У него же завтра со Скворцом намечена встреча у тебя.
— За тем приходил, что и вы. Узнали о гибели Скворца, звено связи нарушилось. Велел выяснить до завтра, как быть. В тайник к грушке отнесла ему «грипс» к Угару, завтра с утра пойду за ответом.
Дроскура весь напрягся.
— Так вот, вместо Скворца пойду я. Будешь иметь дело только со мной. Иногда. Наш пароль...— Проскура сделал паузу, повторил: — Наш пароль: стук в половине первого ночи в крайнее от крыльца окно прежними пятью ударами, пароль через дверь, если нет опасности: «Не могли прийти вечером?» Отклик: «Прийдем на зорьке». Поняла?
— Поняла,— с задумчивым спокойствием отозвалась Куля.
— Так как же понимать? Шпигарь изменил явку или она завтра состоится? —* спросил Проскура.
И тут произошло такое, отчего Проскура вздрогнул и на мгновение оцепенел, услышав позади себя:
— Состоится сейчас. Я — Шпигарь!
Проскура и сам не знал, как совладал с собой и не метнулся в сторону, чтобы успеть вскинуть оружие.
— Что?! — в предельном напряжении, медленно, как бы вяло повернул голову и посмотрел через плечо Проскура, увидев прежде не заросшее, усатое лицо угрюмого бандита в дверном проеме, а опущенную руку с пистолетом. И первым спрятал свой безотказный наган. Подошел, подал руку, сказал энергично: — Прок!
— Шпигарь! — ответил на приветствие немолодой, с сединкой в бороде и висках связной, представляющий неизвестно кого.
— Ну и добре! — миролюбиво произнес Прок и улыбнулся Куле, что означало: спасибо за сюрприз, мои нервы оказались крепче, чем я думал. Спросил: — Чей будешь, Шпигарь?
— Мы псевдо сменили не для трепа, друже Прок. Соображай...
Проскуру задел ответ.
— Я выполняю поручение эсбиста Рыси, а это значит, приказ Хмурого! Он тут главный, по чину ты мне доклад начинай, друже Шпигарь. С чем пришел? — Павел Гаврилович опустился на лавку.