Куля присела на кровати. Шпигарь устроился на низкой табуреточке. Что-то соображая, он медлил, и тогда Проскура резко наставил на него наган.
— Значит, ты сообщил чекистам, где находится Угар!
Ничуть не смутившись, Шпигарь ответил:
— Друже Прок! Как я мог сообщить в МГБ о том, о чем мне рассказал сам Угар, сбежав из церкви? Ганка соврала, я не был у нее той ночью, когда приходил Скворец.
— Я нынче вечером с темнотой пришел, доставил «грипс» от Угара, а ты мне за него... Ненормально выходит.
— Давай «грипс»!
— Ганка! Вручи! Я бы еще побыл малость и ушел.
— Не было у нас гарантии, что Угар жив. Дошло, что его с охраной накрыли и вроде убитым видели.
— Двоих кокнули, верно. А Угар ушел. Везучий! Только напуган. Кругом ищут.
— В Смолигове поди, отсиживается? Как доложить Рыси? Пусть Угар нам напишет, как он вырвался с колокольни. Пусть докажет, что его не схватили, а упустили. Понял, друже Шпигарь?
— Вот он какой оборот вышел,— с просветленным от догадки лицом проговорил связной и зашептал на ухо Проку: — У Хрысти Угар, на дальнем порядке Смолигова, вторая хата с краю. Я тоже что-то не поверил в его побег с колокольни. Сбивается, рассказывая.
Проскура слушал Шпигаря, напряженно думая: отпустить его или доставить в управление? Если он не вернется до утра, куда надо, Угар может насторожиться и уйти. А отпустить бандита — окажется лишний ствол в охране районного проводника, труднее будет брать его после рассвета.
— Слушай меня, друже Шпигарь,— вроде бы принял решение Проскура, надеясь за разговором выяснить дальнейшие намерения связного.— Покажешь тайник, чтобы я знал. Завтра там будет указание для Угара. Не исключено, Что Рысь захочет видеть его лично. Было такое намерение, так ему и скажи. Тебе когда велено вернуться?
— У меня еще дело, завтра об эту пору буду. Ну, мне скорей надо, задержали. Идем, тут недалеко, покажу.
— Пошли. Из дома, Куля, нынче никуда,— погрозил пальцем Прок и вышел вслед за Шпигарем на крыльцо.
О возможности захватить Угара живым Василию Васильевичу Киричуку доложили около четырех часов утра. Проскуре удалось подбросить арестованного Шпигаря . в управление на попутной машине.
— Очень хорошо, одобряю, Иван Николаевич,— заключил, выслушав доклад, Киричук.
Долгим взглядом проводил Павел Гаврилович Проскура отправлявшуюся на выполнение задания оперативную группу. У него своя задача.
Оперативная группа во главе с подполковником Киричуком медленно продвигалась от хаты к хате, обыскивая подвалы и чердаки. До темной развалюхи с осевшей крышей тетки Хрысти оставалось три двора, затем два и, наконец, последняя хата, однако никаких признаков присутствия бандитов па отшибе села не было.
«Неужели арестованный Шпигарь соврал или Угар успел испариться до рассвета, когда чекисты были далеко отсюда, а оцепление у леса еще не заняло своего рубежа?» — размышлял Киричук, подходя к хате тетки Хрысти, возле которой ни разу никто не появился. Это обстоятельство и навело на мысль, что кто-то не позволяет хозяйке выйти во двор. И поросенок не зря кричит голодный, и куры не выпущены.
— За мной! — скомандовал подполковник, выходя низиной за огородом к ветхому домишке и цепко разглядывая его. Он не боялся, но и не исключал неожиданного выстрела, даже автоматной очереди. За Киричуком цепочкой шли Кромский, Близнюк и Сыч. Еще трое солдат с улицы приближались к воротам.
Миновав опасную зону, опергруппа рассредоточилась возле дома, сторонясь окон. Киричук с Кромским сразу кинулись в сени, следом за ними — двое солдат. Близнюк с Сычем принялись осматривать сарай.
В хате было светло. Посреди кухни стояла тощенькая старушонка, хозяйка. Она обхватила натруженными корявыми пальцами подбородок и подперла локоть рукой, при этом, казалось, дремотно застыла, и нет ей ни до чего дела.
— Здравствуйте, хозяйка! — поздоровался Киричук, оглядывая углы и запечный проход.
Кромский с солдатом проскользнул в комнату.
— Здравствуйте! — повторил Киричук.— Извините за вторжение. У вас посторонние есть в доме?
— Одна я с внуком,— хворо пропела женщина и, подняв лицо к потолку, указала пальцем вверх, дескать, они там: — Да и внук сбежал, помощник золотой.
Лейтенант шагнул из кухни к сеням, показывая рукой подполковнику, что он первым пойдет на чердак. Мигом оказался на лестнице, дав поверху автоматную очередь.
Василий Васильевич услышал, как затрещали доски и мощно простучал гулкий автомат лейтенанта. На чердаке, куда поднялся подполковник, уже не было ни души. Сквозь сдвинутые доски в крыше просачивался дневной свет. Значит, через образовавшуюся щель ушли бандиты, а следом за ними, надо думать, сиганул и Кромский.
Быстро спустившись вниз и перемахнув через плетень, Василий Васильевич побежал вслед за солдатами. И тут увидел впереди слева топчущегося на месте Кромского. Тот рассматривал уткнувшегося лицом в землю бандита. Чуть подальше, впереди, разбросался второй.
Со стороны леса цепью приближались солдаты. Киричук поспешил к взводному:
— Осторожней! Бандит исчез! — подумал про себя: «Как в воду канул. Да что же это за чудотворец. Угар?! Мышь не проскочит. Не в комара же он превратился». И крикнул с досадой: — Искать! Повсюду!
Но следов Угар не оставил. Он где-то проскользнул, затаился и, возможно, сейчас наблюдает за поисковой группой из укромного места где-нибудь в соседнем дворе. Или, воспользовавшись погоней чекистов за двумя бандитами, проскочил огородами вдоль села в противоположную от солдатской цепи сторону и в эту самую минуту открыто шагает куда-нибудь в восточном направлении.
Киричук выяснял у тетки Хрысти:
— Когда бандиты пришли к вам?
— Третьего дня, господарь. Стемнело, и пришел.
— Кто пришел? Один?
— Сперва один, постарше который. Потом эти двое, и с ними еще один, что с бородой, тот вчера к ночи ушел.
— Так их было четверо, а вы говорили сначала, что трое. Может, еще больше?
— Нет, больше не заходил никто.
— Кого-нибудь из четверых раньше приходилось видеть?
— Старшего будто замечала где-то, а вспомнить не могу.
— О чем они говорили, кого называли?
— Мне сказали, ты, бабка, не подслушивай, а то ухи варом зальем. Шутковал все старший и ругался сразу. Не в духе он был. Да, рогатого этого называл, изюбра, где он, говорит, днюет и ночует. Я думала, на охоту его тянет, как моего покойного Игната. А тут, слышу, о человеке будто балакает. Когда бородатый уходил, наказывал ему: скажи, мол, чтобы изюбр позвал меня, поговорить с ним нужно.
«Надо допросить Шпигаря, что наказывал ему Угар и каким образом связной собирался установить контакт с Зубром»,— подумал Киричук.
— Спасибо за привет, тетка Хрыстя. Будьте здоровы! — поклонился подполковник.
Василий Васильевич отдал команду, чтобы прекратили поиск бандита. У него начал созревать интересный замысел.
17
Кушак вел свою группу глухим бестропьем, куда не всякий дорогу найдет. Так Кузьма заверил Сухаря. Антон Тимофеевич приметил, что главарь банды не отпускает его далеко от себя. Понемногу выпытал обо всем и начал уточнять — перепроверять:
— Ты в американской зоне после плена сколько был?
Сухарь ответил без задержки:
— Около семи месяцев.
— Что же они так долго держали?
— Держали, и все.
— Учили чему-нибудь?
— В смысле разведывательному делу?
— О! Понятливый. Значит, учили. А мы знаем, чему там учат и для чего.
— Ничего ты, сопляк, не знаешь. То, что ты только начинаешь понимать, я давно забыл,— решился круто оборвать Сухарь, сочтя момент самым подходящим.
Кушак вскочил, разъяренный.
— А ну лижи сапоги! — схватил он с земли винтовку и загнал патрон в патронник.— До трех считаю.
— Сопляк, повторяю! Немецкий абвер меня учил. А ты на американском подловить хочешь. Сам не смыслишь ничего. Опусти винтовку, вояка!
Ствол винтовки стал вяло клониться вниз.
— Проверим,— произнес нерешительно Кушак и приказал завязать глаза подозрительному типу и отобрать у него наган.
Сухарь вскоре уснул, а когда пробудился, машинально сбросил с лица повязку. Темнело, было свежо и покойно. Очень не хотелось снова напяливать тряпку на глаза, но Кушак сам туго затянул ее, пригрозив:
— Нарушишь мой приказ, пристрелю как собаку. Запретная зона пошла. Для тебя.
Сначала Антон Тимофеевич шел, держась за палку, потом его везли по ухабам на телеге. Наконец, остановились.
Кушак повел свой «трофей» в дом, усадил на лавку, по повязки не снял.
Кто-то шнырял рядом, задевая за колени, в углу противно чавкали, а под боком кто-то бряцал затвором. Потом все стихло. И тут с глаз Сухаря сдернули повязку.
Освещенные лампой, перед ним за столом сидели двое. Один в светлой украинской рубахе, с холеным чисто выбритым лицом и аккуратно зачесанными назад темными маслянистыми волосами. Другой выглядел намного старше, с тощим вымученным лицом, с жиденькими седыми кудряшками на голове и в бороде, с накинутым на плечи френчем польского покроя. На впалой груди его поблескивал крупный крест с распятием. Видать, бывший церковный служитель. Колючий, пронизывающий взгляд бросал он на Сухаря. Возле стола переминался Кушак с таким видом, будто хотел сказать: сейчас мы тебе покажем! В руках у него Антон Тимофеевич заметил кольцо из колючей проволоки. Понял— удавка.
— Говорят, «ястребка» ты убил вчера? — спросил прилизанный чистюля.
— С кем имею честь? — вопросом ответил Сухарь, напряженно соображая, как бы не переборщить.
— Ты нарушаешь нашу заповедь. Но она тебе не знакома, поэтому мы немного потерпим.
— Я ее знаю с давней поры. А излишним любопытством никогда не страдал. Спрашиваю, потому что хочу знать, могу ли я доверить свою тайну.
За столом переглянулись. «Церковник» согласно кивнул, прилизанный продолжал:
— Вопросы пока задаем мы. Я повторяться не люблю. Убил «ястребка»?
— Вроде того. С приятелем юности встретился. А тут этот откуда-то подвернулся. Деваться было некуда. Да и старых грехов много.