— Какие же это старые грехи? — задал новый вопрос прилизанный.
Сухарь помедлил, делая вид, что колеблется с ответом.
— Хорошо,— дал понять, что принял решение, и предложил: — Прошу удалить Кушака.
За столом снова переглянулись. На этот раз «церковник» сказал:
— Друже Кушак! Выйди на час.
Тот покорно ушел, оставив, однако, удавку на столе.
Сухарь подтянулся, козырнул двумя пальцами и, почувствовав себя вошедшим в роль, торжественно произнес: — Слава Украине!
— Героям слава! — слегка приподнялись за столом.
— Я — Цыган, состою в ОУН с весны сорокового года. Закончил разведшколу абвера, в войну действовал. Потом был в плену в американской зоне оккупации, репатриирован, проходил проверку, пять дней как освобожден, вот мой документ,— положил он на стол развернутую бумагу.— Обо мне прошу сообщить по вашим каналам эсбисту центра Комару.
Справку прочитали и вернули Сухарю. Пошептались.
— Откуда знаешь псевдо Комара?
— Со Станидом встретился в Германии. Он выцеживает наши старые кадры. А Комар учил быть верным до конца. Я рад, что снова среди своих.
Передав Цыгана под покровительство Кушака, эсбист краевого провода Рысь и отец Хрисанф принялись обсуждать факт появления кадрового оуновца с абверовским образованием, знающего слишком много.
— Проверим,— заключил Рысь.— Отправлю нынче же «грипс» Комару по первому каналу, пусть сам распорядится, за какую кишку тащить Цыгана. По-моему, ты, пресвятой Хрисанф, к отцу Иннокентию рвался в Баево. Учти, там колхоз-таки налаживают, актив расшевелился шибко. Вразумить надо. Бери боевку своего Кушака. Заодно и выяснишь, что известно об убитом «ястребке», с кем скандалил Цыган, словом, подтверждение нужно. И побыстрее, больно хлопотно присматривать за ним в лесу.
— Работать заставь, мало ли дела.
— Когда ты, ушлятина-дьяк, поумнеешь,— кольнул Хрисанфа обидным Рысь.— Нам с тобой надо смотреть, как бы не пришиб самих до смерти этот Цыган. Вот что на сей момент важно.
Остаток ночи и весь день Шпигарь метался по камере. Он последними словами клял чекиста и самого себя, громыхал кулаками по двери, падал на койку, рыдал и метался. К вечеру стал умолкать, попросил пить. Кружку с водой взял, а к миске с супом и к хлебу не притронулся, но и не швырнул, как это сделал утром и в обед.
Узнав о переменах в поведении арестованного, Киричук распорядился привести его и позвал Проскуру с Чуриным поприсутствовать при беседе.
Шпигарь вошел в кабинет уверенной походкой, не дожидаясь приглашения, сел на стул в углу и стал разглаживать бороду. По внешнему виду и по тому, как он с любопытством смотрел на присутствующих, Киричук понял, что в нем что-то надломилось и пришло заметное успокоение. С чего бы это?
Василий Васильевич решил, что буйство Шпигаря утихомирила какая-то недобрая задумка, не иначе. И за ним надо смотреть не в оба, а во все четыре. Чем-то выдаст себя, переиграет.
— Я не привык называть людей по кличкам,— тихо — начал Киричук.— Как ваше отчество, Игнат?
— Фадеевич.
— Так вот, Игнат Фадеевич, хитрить с вами мы не собираемся, в свою веру обращать — тоже. Поймете бессмысленность, противонародность своих деяний, значит, убережете от гибели себя и еще кое-кого. Раскаявшихся, вышедших с повинной мы не караем. Примеры вы знаете. Не сложите оружия — уничтожим.
— Ну что же, подполковник, буду с вами говорить в открытую, без вранья. Хотите знать, почему я облюбовал себе псевдо Шпигарь? Не гвоздь, не шуруп, а шпигарь! Потому что им крепят сваи-балки, вбивают надежно, насовсем и никогда не выдергивают. Можно, конечно, его вбить и вторично, чтобы закрепить на нем, к примеру, бельевую веревку, но тогда это будет не шпигарь, а цеплялка. Так что, надеюсь, понимаете, с кем имеете дело.
— Ну и что же вы собирались крепить? Кому служить? Во имя чего загубили столько жизней своих земляков? Об этом и подумайте. Человек вы мыслящий, должны понять.
— Хорошо, поразмышляю.
— А теперь скажите, о каких тэренах идет речь в этом «грипсе»? — Киричук положил перед арестованным отобранный у него документ на тонкой папиросной бумаге, в котором говорилось: «Друже Зубр! Срочно! Испытываю потерю связи. Крайне нужна смена тэрепа, дважды еле ушел от чекистов. Предлагаю третий тэрен, второй опасный тоже. Дайте канал связи с моим третьим запасником. Нужно повидаться. Жду свежих указаний. На пасху уйду. На крайность использую связь первого канала. Угар».
Шпигарь, читая, почесывал в бороде, дважды бросил короткий взгляд на подполковника, спокойно, как о давно известном, сказал:
— Второй тэрен в Торчинском районе, там Тарасов вовсю шурует, санкцию на него запросили «убрать!», а третий тэрен в Затурцевском районе, там потише.
— Покажите на карте границы тэрена,— предложил Чурин.
— Этого не покажу, даже если бы знал.
Киричук продолжал:
— Что значит «третий запасник»?
— Тот же тэрен в Затурцевском районе для нас сейчас запасник, раз мы обитаем в тэрене Луцкого района.
— Понятно, спасибо.
— Не, подполковник, «спасибо» на зуб не положишь. За эту мою консультацию подайте мне курку и шмат сала для успокоения нервов. Будет?
Василий Васильевич улыбнулся, пообещал распорядиться.
— Ну а связь по первому каналу что значит? — продолжал Киричук.
— Главная специальная связь.
— Как ею пользуются? Где она проходит?
— На сегодня будет, я думаю, подполковник. У меня живот сводит. Это хорошо, что появился аппетит.
— Еще последний вопрос: куда вы собирались идти нынче ночью, с кем встретиться и где отсидеться днем, потому что обратно рассчитывали вернуться через сутки.
— Вопрос большой, ответ короткий: в бункер собирался. О нем потом, никуда бункер не денется. Пожую, подумаю...
— Хорошо,— не стал настаивать Киричук, почувствовав и сам, что надо сделать перерыв.
Когда Шпигаря увели, Проскура живо поднялся, беспокойно заговорил:
— Машину скорей надо, можно успеть. Как это я сразу не сообразил: на сегодняшний вечер Шпигарь оставил Куле для передачи «грипс». Ну конечно же, сегодня с темнотой надо ждать связного.
— Прийдет ли? — засомневался Чурин.— После такой обкладки в Смолигове с солдатами, да к тому же Угар ушел.
— Гадать нечего, отправляйтесь, Прок, и возвращайтесь по необходимости. Опасности для вас пока нет.
Чурин спросил:
— Павел Гаврилович, ну вот придет связной, возьмет «грипс», вероятно, оставит свой. А дальше что?
— Смотря по обстоятельствам. Брать, наверное, надо, как Шпигаря.
— Так мы троих, пятерых связных возьмем, и крышка. Связных новых пустят, явки изменят.
— Ну и что? — не принял предостережения Проскура.— Мы не только возьмем бандитов с поличным, но и нащупаем каналы связи. По-моему, вариант подходящий.
Киричук поддержал Проскуру и добавил:
— Но если поймете, что есть смысл отпустить связного до следующей встречи, не задерживайте. С женщиной этой, Кулей, понемногу беседуйте, не раскрывая себя. Случай предоставил нам, считаю, удачный вариант в игре с Угаром. Ушел, ладно, сам себя скомпрометировал. Над этим мы сейчас с майором Весником работаем. О Сове Проскура уже подсунул им ложную информацию, клюнуть должны. Интуиция подсказывает мне: в точку целим. Удачи вам, Проскура!
И сразу к Чурину:
— Вернемся ради одной детали к Шпигарю: о бункере. Тут надо подумать. Не стал я задерживать Проскуру этим разговором.
— У нас с вами уже выработалась одинаковая реакция,— заметил Чурин.— Когда вторично Шпигарь упомянул о бункере, думаю, вот он на что делает ставку.
— Вот-вот, первый раз, он тонко намекнул об этом, мы не отреагировали на приманку. А второй-то, второй раз как выпукло преподнес: «Говорю, в бункер еще надо было...» Дескать, что вы, глухие, я вам такое говорю.
— И правильно сделали, что не обратили внимания. Он еще раз напомнит,— решил Чурин.
— Не напомнит, сами спросим. Уж не надеется ли он сбежать, когда поедете показывать укрытие? Пожалуй, рассчитывает.
— Пусть мечтает. И в этом для нас есть польза.
— Есть! — согласно кивнул Киричук, придвинув к себе чистый лист бумаги,— Так с чего же начнем наше послание Угару?
18
Давно Зубр перестал бахвалиться тем, что он лишен страха и в этом его сила, живучесть, потому как с испугу человек чаще творит глупости. Он достиг желаемого, о нем стали говорить так, как ему хотелось. Но смелости от этого не прибавилось, даже наоборот: с каждым днем он все острее чувствовал, как страх словно подтачивает его изнутри. И то, что его обыскали самоуверенные подручные Рыси, пуще прежнего разожгло в нем подозрительную мнительность, боязнь. Зубру даже показалось, что его арестовали, но не связали только потому, что он своим ходом доберется до явки быстрее и без лишних хлопот.
Теперь же шел лесом в сопровождении двух здоровенных детин, тревожно соображая, за что к нему проявлена этакая обидная бесцеремонность. А стоило вспомпить пистолет, отобранный у него доверенными людьми краевого эсбиста, как сразу становилось душно.
На рассвете вышли, наконец, к лесной сторожке, где расположились передневать. Но не успел Гринько и отдышаться, устало опустившись на стылую поутру землю, как узнал в идущем к нему человеке краевого эсбиста Рысь.
— Здорово, друже Рысь! Обижают ваши люди.
— Чем обижают? Кто посмел?
— Пистолет отобрали, доверия лишили. Как под конвоем ведут.
Рысь слегка улыбнулся:
— Почет тебе оказали, эскорт выделили, чтоб жизнь не подвергалась опасности,— пояснил он.— А пистолет попросили опять же для общего спокойствия, чтобы на каждом шагу не объяснять где можно стрелять, где нет.
— Я Хмурому жаловаться буду.
— Ты мне пожалься, больше пользы выгадаешь.
— Друже Рысь, в чем дело? Мне будто не доверяют. Куда мы идем?
— А вот это тебе и по рангу не спешить бы спрашивать. Что-то ты наперед забегаешь, подмечаем. Куда торопишься? Вот что сомнительно.
— Во мне сомнение? Тут какая-то ошибка. Зачем терзаешь, ты же мне друг.