Так или иначе, но постфевральская политическая чехарда завершилась лишь после взятия власти большевиками. Секрет их успеха предельно прост: они, во-первых, выражали интересы подавляющего большинства общества, жаждущего мира, земли и хлеба; во-вторых, ленинцы не просто декларировали популярные лозунги, а решительно их реализовывали. На следующий же день после переворота были приняты декреты Совета народных комиссаров о мире и земле. СНК даже не стал дожидаться назначенных в декабре выборов в Учредительное собрание, поспешив немедленно удовлетворить требования масс. То есть большевики, в отличие от своих предшественников, проявили дееспособность и в будущем успешно разрешали возникающие (в том числе и по их вине) кризисы — военный, финансовый, продовольственный, транспортный, энергетический и т. д., чем доказали свое право на обладание властью.
Какие кризисы придется разрешать либералам, чтобы удержаться у власти в постпутинской России? Скорее всего, в наследство от нынешней власти им достанутся сирийская и украинская проблемы. С Сирией все просто — оттуда можно просто уйти. Урегулировать военный кризис в Украине гораздо сложнее, но у либералов есть шанс разрешить его с наименьшими потерями, ведь они изначально, еще с весны 2014 г., стояли на антивоенных позициях, и даже «крымнаш» для них не является священной коровой. Преимущество либералов в том, что они не разделяют с путинским режимом моральной ответственности ни за кровавую бойню на Донбассе, ни за сбитый малазийский «Боинг». Вопрос нормализации отношений с Западом политики либеральной ориентации также имеют шанс решить успешно. Сбить остроту финансового кризиса в этом случае возможно с помощью привлечения зарубежных кредитов.
Но все это вопросы скорее тактического характера. Фундаментальная проблема, которую предстоит решать новому режиму, — радикальная перестройка экономического базиса. Сырьевая экономика к закату путинского режима будет уже совершенно мертва. И вот здесь либералам придется решать очень болезненный для себя вопрос о принципах взаимоотношений власти и собственности. Пожалуй, стоит обсудить его более подробно.
Смогут ли либералы полеветь?
С точки зрения марксистского догмата, власть и собственность нераздельны, причем реально господствуют всегда собственники, а государственная бюрократия является своего рода придатком к капиталу. Но эта схема не универсальна. В России никогда не существовало собственности в западноевропейском понимании. Собственность никогда не была священной. И уж тем более собственность не являлась частной, она чаще всего была отделена от лица, которое ею распоряжалось.
Не будем углубляться в седую старину, рассмотрим ситуацию XVII столетия. Есть царь — наместник бога на земле, хозяин царства, и есть боярство — высшая аристократия. Однако знаете ли вы, что боярин — это не столько титул, сколько должность, чин? Высший боярский чин назывался «боярин и слуга». Слуга государю, разумеется. Вообще, всякий боярин служил, то есть занимал должность в госаппарате. При этом такого понятия, как жалованье (плата за службу), не существовало в принципе. Служба являлась не правом, а исключительно обязанностью боярина. Средством осуществления службы являлась вотчина, то есть земельное владение с холопами, передаваемое по наследству. Боярин не только кормился с нее, но и финансировал государственные расходы, например содержал войско — обязан был выставить в случае мобилизации определенное число ратников.
В чем разница между боярами и дворянами? Только в одном: поместье, в отличие от вотчины, не передавалось по наследству, а давалось дворянину в пожизненное владение за службу. Фактически же разница между вотчиной и поместьем, боярином и дворянином постепенно стиралась и в 1714 г. была окончательно ликвидирована Петром I, который по Указу о единонаследии ввел единое определение для феодального землевладения — имение.
На деле, разумеется, поместье передавалось от отца к сыну, но лишь в том случае, если сын нес службу. А служба была не сахар. Настолько не сахар, что порой дворяне переписывали своих сыновей в холопы, чтобы избегнуть этого сомнительного счастья. Да, холоп был крепостным своего дворянина, но дворянин был крепостным царя (государства) в гораздо большей мере. Если барин не имел никаких прав на жизнь холопа (холоп считался казенным имуществом, данным дворянину в пользование), то государь мог распоряжаться жизнью дворян по своему усмотрению. Гибли дворяне в многочисленных войнах массово (ну, что же, дело служивое), однако само сословие не переводилось. Численность дворян зависела прежде всего от объема земельного фонда. Чем больше земли и крепостных — тем больше этого ресурса раздавалось за службу в имение (в имение, а не в собственность!).
Были ли бояре аналогом европейских лордов? Никогда! Конечно, они пытались «тянуть одеяло на себя», но никогда государство не было коллективной собственностью или инструментом бояр. Власть не была подчинена собственности, потому что в этом случае русское государство просто не могло существовать. Оно было жизнеспособно исключительно при сверхконцентрации ресурсов в распоряжении государства. Попытка боярства оспорить эту парадигму привела к причнине в эпоху Ивана Грозного, который физически уничтожал носителей крамольной мысли о том, что богом данное и дедами завещанное есть святое и неприкосновенное. Собственность была средством для служения государству, но не источником власти.
Кстати, вотчина и поместье не были единственной формой обеспечения службы. До 1556 г. существовал такой вид жалованья, как кормление, когда на население накладывалась обязанность содержать должностное лицо, исполняющее службу на данной территории. В 1682 г. было отменено местничество, то есть система назначения на должности, исходя из знатности рода. В 1714 г. Петром было введено регулярное жалованье за службу, что стало еще одним шагом в сторону отделения власти от собственности. В 1722 г. вводится Табель о рангах, регламентирующая порядок должностной подчиненности и служебных окладов.
Да, вектор на отделение власти от собственности не всегда выдерживался неукоснительно. Германизация правящего дома привела к тому, что европейские веяния все же оказали влияние на отношения между государями и их слугами. Так, Манифестом о вольности дворянской Петр III откреплял дворян от службы, оставляя за ними собственность, то есть собственность впервые была отделена от службы государству, пусть и со множеством оговорок. Скажем, в период войн служба дворян в армии оставалась обязательной, а те аристократы, что отъезжали за рубеж и не возвращались в Россию, рисковали потерять свои владения, которые конфисковывались в пользу казны.
Однако общая картина к тому времени была такова: порядка 80 % дворянства не имели иного источника существования, кроме службы. К этому привело постоянное дробление имений между сыновьями (принцип майората в России не применялся). Петровский Указ о единонаследии, позволявший закреплять недвижимое имущество имения лишь за одним сыном, стимулировал его братьев «искать чинов», потому что только служба могла им дать источник к существованию и возможность получить в качестве награды поместье.
Еще раз отметим: в России собственность всегда находилась в подчиненном по отношению к власти состоянии. Собственность являлась атрибутом власти, но не ее источником. Иное просто было невозможно. В условиях малопродуктивного по климатическим причинам аграрного хозяйства государство не могло существовать без сверхконцентрации ресурсов. Если же позволить феодалам распоряжаться скудным прибавочным продуктом по собственному разумению, государство ослабеет и распадется. Из этого вытекает важный принцип: русская элита не может позволить себе уровень потребления по «мировым стандартам». Экономика не в состоянии этого обеспечить. Поэтому в целом политика государства на протяжении нескольких веков сводилась к тому, чтобы ограничивать потребление элиты в интересах государства.
Кстати, восстание декабристов в 1825 г. в данном контексте стоит рассматривать не как бунт романтиков-свободолюбцев против тирании, а как попытку подчинить власть собственности. Мятежники своей главной целью считали ликвидацию монархии, что означало устранение, в лице царствующего дома, крупнейшего собственника земли, а в лице царя — главного распорядителя земельных угодий, находящихся в пользовании у дворянства, служивого сословия. Это превратило бы помещиков в полноценных частных собственников и, одновременно, освободило бы их от каких-либо обязательств по отношению к государству. Ведь декабристы вовсе не планировали расставаться со своими поместьями. Крестьян, даже в самых радикальных проектах, планировалось отпустить на волю, но без земли. В 1861 г. крестьянская реформа осуществлялась по этой же схеме, да так хитро, что в распоряжении общин оказалось на 20 % меньше земли, чем до освобождения. При этом самодержавие сохранило за собой роль главного экономического арбитра. Что касается крестьян, то они совершенно не знали частной собственности, их наделы перенарезались в пользование из общинной земли заново каждый год.
Русские элитарии остро чувствовали свою неполноценность по отношению к своим европейским собратьям по классу: они не могли позволить себе дворцы, коллекции предметов искусства, шикарные наряды и праздную жизнь. Это могли позволить себе лишь единицы, а в целом русская аристократия оставалась по западным меркам нищей. Экономика оставалась низкопродуктивной, не способной дать достаточно добавочного продукта на излишества, но не все это понимали. Многие искренне верили, что все дело в неких неправильных порядках. Стоит, дескать, их заменить на правильные — и жизнь волшебным образом сразу станет такой же вольной и сытой, как в европах.
Установление в России капиталистических отношений привело к окончательному дисбалансу в общественном организме. Впервые возникла ситуация, когда собственность стала приобретаться не через службу, а помимо ее, не как милость от государства, а ка