Наверное, по-человечески стрельцам и можно посочувствовать, но такова уж неумолимая логика любой революции — тех, кто ее не понимает, не принимает или, тем более, пытается ей противостоять, она безжалостно сметает со своего пути. Нет времени на объяснения и перевоспитание, действует простой принцип «Кто не с нами, тот против нас». Стрельцы были сущностью из старого мира и должны были уступить место новому укладу, в данном случае — новому армейскому укладу. Ходили при царевне Софье стрельцы с казаками и дворянским ополчением на турок, да вернулись не солоно хлебавши, получив тумаков от татар. Согласитесь, что под Полтавой ряды стрельцов и ватаги дворянской конницы с дедовскими саблями да в прадедовых остроконечных шлемах выглядели бы просто карикатурно в сравнении со шведскими гренадерами и драгунами. Нетрудно предсказать итоги кампании 1812 г., если бы французским маршалам, умеющим виртуозно маневрировать на поле боя массами отлично обученных регулярных войск, противостояла поместная кавалерия «со боевые холопы», умевшая биться только в стиле «толпа на толпу».
Именно созданная Петром русская регулярная армия смогла доказать право России на существование. И смогла именно потому, что отказалась от всякой русскости, будучи на 100 % скроенной по иноземным лекалам. Ну ладно, на 90 %. Но тут уж виной стала наша бедность. Не было в казне денег на наемную армию, и от принципа комплектования вооруженных сил по найму отказались после разгрома под Нарвой. Плюнув на передовые европейские моды, перешли к архаичному рекрутскому набору, благо пока в России сохранялось крепостничество, 25-летняя служба в армии была всего лишь видом повинности для тяглового люда. Да и офицеры в армии еще долго получали плату преимущественно деревеньками да мужиками-рабами. Но то был вынужденный компромисс между осовремененной надстройкой и архаичным базисом. Этот компромисс продержался полтора века, будучи разрушенным только проигранной Крымской войной.
Вообще, петровская вестернизация коснулась принципиально только надстройки, чем ближе к низам общества, тем слабее ощущалось ее влияние, практически никак не затронув быта, хозяйственного уклада и сознания крестьян (ну, разве что картофель, ранее неведомый русским, получил широкое распространение). Да, критики Петра были правы — его преобразования часто носили чисто внешний, обезьяний характер, были поверхностными, а местами даже и вредными. Но нельзя отрицать и того, что именно усилиями Петра Алексеевича на Руси появилось светское книгопечатание, наука (до этого никакой науки церковь не допускала!), светское образование, мануфактурное производство, изящные искусства, регулярное почтовое сообщение, централизованная администрация и многое другое, без чего государство в просвещенном XVIII столетии просто не могло существовать.
Кто-то хочет сказать, что революции обходятся обществу в очень большую цену? Однако цена отказа от революции всегда выше. Да, по некоторым оценкам безумства Петра стоили русскому государству 25 % населения. Но не будь этих безумств, затхлая Московия не только не стала бы Российской империей, она бы вообще исчезла, как государство Майя, Хазария и Ромея. Законы развития социальных систем неумолимы: аутсайдеры цивилизационной гонки погибают, становятся ресурсом для более успешных обществ. Об этом я рекомендую всегда помнить.
Если говорить о главном стимуле Петровской революции, то его следует искать все в том же меркантильном торговом интересе. Флот нужен был для доставки русских товаров в заграничные порты, поскольку в противном случае 200 %-ная маржа доставалась иноземным торговым монополиям, скупавшим мед, лен, пеньку, строевой лес, кожи, меха и прочий полуфабрикат по заниженным ценам в Архангельске. Хлебная торговля вообще была невозможна из-за отсутствия выходов в Черное море по Дону и Днепру (возить же зерно санным путем в Архангельск, мягко говоря, нерентабельно). Волжский торговый путь, который кормил Русь в предыдущие века, утратил свое значение после того, как европейцы наладили океанские коммуникации с Персией, Индией и даже Китаем.
Но, чтобы построить кораблестроительные верфи, нужно было отобрать у шведов балтийское побережье, а у турок — черноморское. Для этого потребна регулярная армия европейского типа. Ее надо одеть, обуть и вооружить, для чего заводятся суконные мануфактуры, ружейные и железоделательные заводы. Своими силами тут никак не обойтись, приходилось заказывать из Европы в качестве учителей офицеров, инженеров, моряков, геологов, врачей и даже музыкантов. И всех этих «гастарбайтеров» можно было заманить только пряником, приходилось авансом включать их в элиту, обеспечивать высокий уровень благосостояния (из-за чего неимоверно увеличилась нагрузка на податные сословия) и «секвестировать» доморощенную консервативную боярскую верхушку, которая в новых условиях потеряла всякую ценность. Опережающая революция — это революция, чаще всего совершаемая сверху, и хотя в случае ее успеха выигрывает все общество, в первую очередь ее бенефициаром становится революционная часть правящего класса (реакционная часть закономерно идет в расход).
А нельзя ли как-нибудь добиться того же результата эволюционным путем? Конечно можно, если не очень доброжелательные соседи благородно подождут, пока вы прокачаете свою цивилизацию до 80-го левела, и только потом бросят вам вызов. Главный выигрыш, который дает революция, — это выигрыш во времени, только революционным рывком можно было преодолеть полуторавековое отставание Московии от Запада. Но дело в том, что, даже догнав и формально даже превзойдя Европу в имперском могуществе, Россия все равно чудовищно отставала от мировых лидеров в КАЧЕСТВЕННЫХ показателях развития.
Золотой век романовской империи пришелся на конец XVIII — начало XIX века. Петровский революционный импульс был довольно успешно преобразован в ускоренную эволюцию Екатерининской эпохи, когда военный и дипломатический авторитет Петербурга достиг максимальных высот. Хоть главная идея-фикс первого русского императора о создании торгового морского флота так и осталась нереализованной, торговля все же стала важной статьей доходов казны. Причем торговали не только мехами и хлебом. Уральские металлургические заводы, построенные на костях крепостных рабов, сделали Россию основным производителем железа в мире и главным его экспортером. Но прекрасный миг, подаривший иллюзию достижения паритета с Европой, оказался недолгим. В то время как Россия, утрачивая «пассионарный» темп развития, скатывалась в болото стагнации, на Западе происходила новая революция — на этот раз промышленная. Изобретение парового двигателя предрешило переход от мануфактурного к промышленному производству. Железные дороги и пароход совершили переворот в транспорте. Рентная по своей сути, импортозависимая и экспортоориентированная русская промышленность была нокаутирована не какими-то там санкциями, а бурным развитием технологий.
Уральскую горную индустрию подкосило, например, изобретение и широкое внедрение бессемеровского метода производства стали. Урал был «мировой кузницей», пока для выделки железа использовался древесный уголь (на Урале есть и много леса, и руда, и запасы гидроэнергии). Но когда в производстве стали стал использоваться каменный уголь, мировой металлургической державой почти мгновенно стала безлесая Великобритания. Россия оказалась не в состоянии ответить на этот вызов: от экспорта металла она перешла к импорту технологий. Донецкий промышленный район (Донбасс) возник преимущественно благодаря усилиям иностранного капитала. Не случайно дореволюционное название Донецка — Юзовка произошло от имени англичанина Юза (гуглим, кто это, кому интересно).
То есть не успела Россия отдышаться после петровского «подъема на дыбы», а пора совершать новый рывок. Не знаю, имела ли Россия шанс вновь форсировать свой генезис, увенчайся успехом восстание декабристов, об этом можно только гадать. Но то, что 30-летняя николаевская эпоха стала временем «пышного упадка» империи, наращивающей свою отсталость, — это факт. Катастрофическое поражение в Крымской (Восточной) войне и утрата статуса военно-морской державы — закономерный итог полувековой стагнации в экономическом и социальном развитии.
Удар, нанесенный по России Англией и Францией, был оскорбительным, болезненным, но не смертельным. Отличный стимул для нового мобилизационного рывка. Но вместо этого в стране случились либеральные Александровские реформы, половинчато-успешные, но по большому счету провальные. Иными они и не могли быть, поскольку преследовали единственную цель — спасение монархии и правящего класса, интересы общества же приносились в жертву. Есть такие болезни, которые горчичниками не лечатся. Полувековое отставание России от ведущих европейских держав ускорением эволюционного развития вылечить не удалось. Ну, теоретически если бы страна вышла на опережающие темпы роста (причем вдвое большие, чем у лидеров) и смогла удерживать их на этом уровне 50 лет, то к началу Первой мировой войны романовская империя смогла бы догнать мировых лидеров. Но поверьте, еще никому подобный фокус не удавался. Может быть, Китаю, удерживающему такие темпы роста уже 35 лет, удастся выдержать планку еще 15 лет, но это из разряда фантастики. Стагнация неизбежна. Просто невозможно бежать марафонскую дистанцию в спринтерском стиле.
Что касается реформ Александра I, то они, конечно, были полезны. Но к моменту отмены крепостного права в России в Лондоне уже работало метро, а к тому времени, когда братья Райт положили начало бурному развитию авиации, «освобожденные» русские крестьяне так и не смогли оплатить свою «свободу». Позорные выкупные платежи были отменены только в результате первой русской революции 1905–1907 гг. (на самом-то деле она была лишь первой попыткой революционной трансформации именно политической системы).
Что же я хочу сказать? Я этим намекаю, что хотя социальный генезис и экономическое развитие страны в пореформенной России ускорилось, и даже кое-где возникли очаги капиталистического уклада, страна так и не смогла выползти из режима стагнации, то есть весь период царствования трех последних Романовых империя НАКАПЛИВАЛА ОТСТАВАНИЕ от ведущих западных держав, а не сокращала его. И если б Россия отставала только от западных держав, это было бы не так страшно.