— В карман! — зло ответил Кокотов.
— Что-о?
— Ничего. Уменьшим и спрячем в карман или… в косметичку… — сварливо повторил Андрей Львович, вспомнив навязчивую идею Обояровой всюду носить своего героя в сумочке.
— Как это уме-е-еньшим? — угрожающе поинтересовался игровод.
— Очень просто… В какой-нибудь лаборатории ГРУ изобрели такие таблетки, лилипутин… Форте…
— Зачем ГРУ лилипутин форте?
— Ну как же… Двойники, лазы под Шпрее… А маленького сунул за пазуху и повез, куда надо…
— Кто им дал лилипутин форте?
— Дедушка… Генерал…
— Откуда лилипутин форте у генерала? — продолжал допрос режиссер. — Отвечать!
— Он в 1991-м… когда все развалилось… взял таблетки себе… на память… из сейфа… опытная партия…
— Что вы сказали?! Повторите! — взревел Жарынин.
— Опытная партия… — пролепетал Кокотов, покорно ожидая оплеухи.
Но глаза игровода пылали гордым восторгом отца, которому после бесчисленных золотушных дочек родили наконец сына-богатыря.
— Вы гений! Запомните и передайте тем, кто вас мне послал! Да! Конечно! Разумеется! Офкоссимо!!! Лилипутин форте был изобретен, чтобы без помех засылать наших нелегалов. Элементарно: уменьшил разведчика, посадил в коробочку, перелетел в страну НАТО и выпустил в стан потенциального противника, как таракана в комнату коммунального врага. Пусть размножается — плетет агентурную сеть. Провал теперь тоже не опасен. Не нужно зашивать агента-неудачника в шкуру мертвого тюленя, не нужно обменивать на чужого шпиона, не нужно растворять предателя в ванне с кислотой. Уменьшил, посадил в коробочку — и домой: к награде или к ответу. Все остальное — вопрос техники и воображения. Кокотов, я хочу за вас выпить! Немедленно!
Жарынин просто светился творческим счастьем, он распахнул холодильник, достал початую бутылку перцовки, разлил по рюмкам, затем извлек из трости клинок, попробовал лезвие пальцем, цокнул языком и легко настрогал на блюдце твердой, как воловий рог, сырокопченой колбасы:
— За вас, мой ручной гений!
33. МАРЦИПАНОВАЯ СТЕША
Не успели соавторы перевести дух после первой и задуматься о второй, как в дверь без стука ворвались взволнованные бухгалтерши. Валентина Никифоровна, впрочем, увидев Кокотова, сразу осунулась, зато Регина Федоровна радостно доложила, по-военному приложив руку к прическе:
— Есть! Коля только что привез.
Она поставила на журнальный столик высокую белую коробку, перевязанную голубой лентой, — в таких обычно перевозят шоколадных зайцев и прочую хрупкую сладость.
— Покажи, покажи скорее! Что там?! — попросили женщины хором.
— Нет, не могу, это секрет! — пророкотал игровод, таинственно играя бровями.
— От нас — секрет?
— Ну ладно, девочки, только вам и Кокотову. Он заслужил!
Жарынин движением фокусника развязал ленточку, потом загадочно замер и многозначительно обвел взглядом заинтригованных зрителей. Потом, как дорогой официант, прикативший на тележке под серебряным колпаком съестную невидаль, какую-нибудь креветку, фаршированную печенью саранчи, он воскликнул «оп-ля»! и сорвал долой картонную крышку. Под ней обнаружилась ярко раскрашенная фигурка светлокосой свинарки, прижимающей к груди розового поросенка. В комнате запахло сладким миндалем.
— Ой, что это?! — взвизгнула Регина.
— Марципан! Сделано по моему специальному заказу. Хранится вечно.
— Господи, как живая! — удивилась Валентина Никифоровна.
— Кто — живая? — не понял автор «Русалок в бикини».
— Это же Стеша!
— Какая Стеша? — Он вгляделся в кондитерскую статуэтку.
— Колоскова.
— Ну, конечно — Колоскова! — сообразил писодей. — «Норма жизни»!
— Да! «Норма жизни». 1932 год. Режиссер Колтунович, оператор Ветров, сценарист Тачанкин, — подтвердил Жарынин. — Великое кино!
Начиналась славная лента знаменитой сценой общего собрания в отстающем колхозе «Светлый рассвет», таком бедном и бестолковом, что даже красный флаг на сельсовете был у них весь в прорехах. Разрешение на этот политически рискованный образ Колтунович, леденея от смелости, запросил у начальства и получил одобрение с самого верха. Сталин начертал синим карандашом на полях сценария: «Попытайтесь!» Попытались — и никого не арестовали…
На собрании селяне гадали, как им жить дальше: бедствовать или обновляться. Некоторых такое отсталое существование вполне устраивало, ведь «Светлый рассвет» прочно держал первое место в районе по производству самогона. Эту пораженческую точку зрения, мол, наши отцы-деды так жили и мы проживем, озвучивал вечно пьяненький гармонист Федот Запечкин. Его знаменитые частушки, сочиненные Натаном Хаитом, подхватила тогда вся страна:
Сами гоним — сами пьем.
Не житуха — благодать!
Никому Страну Советов
Никогда не перегнать!
Сценарист Тачанкин, деревенея от смелости, запросил начальство и получил отзыв с самого верха. Сталин начертал красным карандашом: «Ха-ха-ах!» Но пьяному Запечкину строго возразил молодой выпускник ускоренных сельскохозяйственных курсов Николка: «Так жить дальше нельзя! Страна устремилась вперед, а мы погрязли в трясине прошлого. Да, земли нашему колхозу достались небогатые, овражистые, поэтому надо развивать животноводство!» Он вслух прочел односельчанам вырезку из газеты «Правда», где речь шла о чуде немецкой селекции — свиноматках, дающих за раз по две дюжины поросят, растущих и набирающих вес с необычайной скоростью. Одна такая элитная хавронья за пару лет сделает колхоз передовым! Но где взять денег? То немногое, что удалось заработать, украл бывший председатель, увезенный бдительными органами. И собрание решило: отправить в Москву, в Кремль ходоков за помощью. В столицу единогласно отрядили: Николку как автора идеи, Стешу — за красоту и Федота Запечкина с гармонью, потому что в колхозе от него все равно проку нет.
Долго ли коротко ли добирались ходоки до столицы — про то чуть не полфильма. В пути им встречались тучные нивы и элеваторы, полные отборного зерна, дымные домны, заводы-великаны, дома культуры, сияющие свежей побелкой, хлопотливые стройки, отряды пионеров, собирающих в поле колоски, армады броневиков, двинувшиеся на учебные стрельбы… Случались с ними в дороге разные приключения, веселые и не очень: то отстанут от поезда, то Запечкина сердитый бык боднет, то пчелы, отстаивая свой мед, покусают… Однажды во время купанья у них вещички попятили, оставив голышом. Смышленые ходоки позаимствовали одежонку у огородных пугал, но в таком удивительном виде, ясное дело, далеко не ушли. Милиция тут как тут: «Пройдемте!» Разобрались, конечно, отпустили, даже документы с вещичками нашлись, а вот деньги пропали. И тогда бесполезный на вид Запечкин дал большой концерт в шахтерском клубе, и благодарные углекопы купили им билеты до Москвы.
В общем, добрались ходоки до Кремля, где по сценарию их должен принять сам товарищ Сталин. Уже и актера на роль утвердили — грузина, и что особенно приятно, тоже уроженца Гори. Но вождь, подумав, написал синим карандашом на полях: «Не надо! Тов. Сталина и так везде много!» И ходоков принял Калинин в исполнении народного артиста республики орденоносца Бакалейникова. Михаил Иванович, внимательно тряся бородой, выслушал жалобы колхозников, посочувствовал и посетовал, что пятилетний план уже утвержден и лишних денег на покупку свиноматки в казне нет.
— Что же делать?! — расплакалась Стеша. — Мы не можем вернуться с пустыми руками!
Всесоюзный староста вытер девушке слезы своим большим носовым платком, подумал, потеребил бородку и присоветовал: единственный выход — обратиться в Эрмитаж, чтобы выделили какую-нибудь вещицу подревней, которую наверняка купит большой друг молодой страны Советов Армунд Гаммер, проживающий в «Метрополе» в императорском люксе.
Собственно, ради этого фильм и затеяли. В ту пору правительство, чтобы скопить валюту на покупку импортных станков и конвейеров (своих-то еще не было), решилось на отчаянный шаг — продать кое-что из шедевров эрмитажной коллекции. В народе пошли нехорошие слухи, мол, разворовывают большевички художественные ценности, собранные царями-батюшками, к бегству, знать, готовятся. И власти с помощью самого важного искусства решили разъяснить людям: никто ничего не разбазаривает, все до последнего цента идет на индустриализацию. Это чистая правда! Кино никогда не врет!
В общем, ходоки прибыли в Ленинград и по дороге в Эрмитаж осмотрели места революционной славы. Директор музея, седой ученый в черной академической шапочке, как услышал, зачем пришла эта странная троица, — так сразу замахал руками: «Ни за что!» Только что уехали просители с Урала, нагруженные Тицианом! Но тут хоть понятно: сталь, броня, танки, покой Родины. А на свинью он не даст им даже ломаного кесарева динария! Однако постепенно, слушая страстные монологи Стеши и Николки, академик смягчился, проникся трудными заботами русских селян, веками кормивших и поднимавших Русь. Но окончательно сломил его Запечкин своими (сочиненными при помощи Хаита) частушками:
Без Венеры голозадой
Обойдется наш народ.
Нам заводы строить надо,
Чтобы двигаться вперед!
Хранитель пустился в пляс вместе с ходоками и на радостях вынес им конную статую Донателло. Сталин, узнав про такое расточительство, поморщился и написал на полях сценария синим карандашом: «Чудак! На свинью довольно и этрусской вазы!» Тут же исправились, а научному консультанту объявили выговор. Ходоки же радостно помчались в Москву, в «Метрополь», куда их наотрез отказывался пустить строгий швейцар с окладистой бородой. Снова выручил общительный Федот, выяснивший, что страж гостиничных дверей родом из соседней деревни. Армунд Гаммер повертел в руках вазу, опытным глазом окинул статную Стешу и без звука выдал ходокам элитную свиноматку Норму, как нарочно уже стельную, а к ней прикомандировал «швайнерспециалиста» Клауса, чтобы обучить темных колхозников обхождению с плодовитым, но требовательным и нежным животным. О том, как везли хавронью домой в мягком вагоне, особый рассказ.