- Конечно. Спокойной ночи, дорогая. Да не тревожит ваших сновидений "мужчина с большой буквы".
Раздевшись, Динни вытащила дневник Хьюберта и перечитала отмеченное ею место. Вот что там было написано:
"Чувствую себя страшно подавленным, словно жизнь покидает меня. Держусь только мыслью о Кондафорде. Интересно, что сказал бы старый Фоксхем, увидев, как я лечу мулов? От снадобья, которым я их пользую, ощетинился бы бильярдный шар, но оно помогает. Творец был явно в ударе, изобретая желудок мула. Ночью видел сон: стою в Кондафорде на опушке, фазаны летят мимо целой стаей, а я никакими силами не могу заставить себя спустить курок. Какой-то жуткий паралич! Постоянно вспоминаю старика Хэддона. "А ну-ка, мистер Берти, лезьте туда и хватайте его за башку!" Славный старый Хэддон! Вот это был характер. Дождь прекратился - в первый раз за десять дней. Высыпали звезды.
Остров, корабль и луна в небесах.
Редкие звезды, но как они ясны!..
Только бы уснуть!.."
VIII
Тот неистребимый беспорядок, который присущ любой из комнат старого английского поместья и отличает его от всех загородных домов на свете, был в Липпингхолле особенно ощутим. Каждый устраивался у себя в комнате так, словно собирался обосноваться в ней навсегда; каждый немедленно привыкал к атмосфере и обстановке, делающей ее столь непохожей на соседние. Никому даже не приходило в голову, что помещение следует оставить в том виде, в каком его застали, ибо никто не помнил, как оно выглядело. Редкая старинная мебель стояла вперемежку со случайными вещами, приобретенными ради удобства или по необходимости. Потемневшие и порыжелые портреты предков висели рядом с еще более потемневшими и порыжелыми голландскими и французскими пейзажами, среди которых были разбросаны восхитительные старинные олеографии и не лишенные очарования миниатюры. В двух комнатах возвышались красивые старинные камины, обезображенные кое-как приделанными к ним современными каминными решетками. В темных переходах вы то и дело натыкались на неожиданно возникающие лестницы. Местоположение и меблировку вашей спальни было трудно запомнить и легко забыть. В ней как будто находились бесценный старинный ореховый гардероб, кровать с балдахином, также весьма почтенного возраста, балконное кресло с подушками и несколько французских гравюр. К спальне примыкала маленькая туалетная с узкой кушеткой и ванная, порой изрядно удаленная от спальни, но непременно снабженная ароматическими солями. Один из Монтов был адмиралом. Поэтому в закоулках коридоров таились старинные морские карты, на которых изображены драконы, пенящие моря. Другой Монт, дед сэра Лоренса и седьмой баронет, увлекался скачками. Поэтому на стенах была запечатлена анатомия чистокровной лошади и костюм жокея тех лет (1860 - 1883). Шестой баронет, занимавшийся политикой, благодаря чему он и прожил дольше остальных, увековечил ранневикторианскую эпоху - жену и дочь в кринолинах, себя с бакенбардами. Внешний облик дома напоминал о Реставрации, хотя на отдельных частях здания лежал отпечаток времени Георгов и - там, где шестой баронет дал волю своим архитектурным склонностям, - даже времени Виктории. Единственной вполне современной вещью в доме был водопровод.
Когда в пятницу утром Динни вышла к завтраку, - начало охоты было назначено на десять часов, - трое дам и все мужчины за исключением Халлорсена уже сидели за столом или прохаживались около буфета. Она легко опустилась на стул рядом с лордом Саксенденом, который чуть приподнялся и поздоровался:
- Доброе утро!
- Динни! - окликнул ее стоявший у буфета Майкл. - Кофе, какао или оршад?
- Кофе и лососину, Майкл.
- Лососины нет.
Лорд Саксенден вскинул голову, пробурчал: - Лососины нет?" - и снова принялся за колбасу.
- Трески? - спросил Майкл.
- Нет, благодарю.
- А вам что, тетя Уилмет?
- Рис с яйцом и луком.
- Этого нет. Почки, бекон, яичница, треска, ветчина, заливное из дичи.
Лорд Саксенден поднялся, пробормотал: "А, ветчина!" - и направился к буфету.
- Динни, выбрала?
- Будь добр, Майкл, немного джема.
- Крыжовник, клубника, черная смородина, мармелад?
- Крыжовник.
Лорд Саксенден вернулся на свое место с тарелкой ветчины и, уписывая ее, стал читать письмо. Динни не очень ясно представляла себе, как он выглядит, потому что рот у него был набит, а глаз она не видела. Но ей казалось, что она понимает, чем он заслужил свое прозвище. Лицо у Бантама было красное, короткие усики и шевелюра начинали седеть. За столом он держался необыкновенно прямо. Неожиданно он обернулся к ней и заговорил:
- Извините, что читаю. Это от жены. Она, знаете ли, прикована к постели.
- Как я вам сочувствую!
- Ужасная история! Бедняжка!
Он сунул письмо в карман, набил рот ветчиной и взглянул на Динни. Она нашла, что глаза у него голубые, а брови темнее, чем волосы, и похожи на связку рыболовных крючков. Глаза его слегка таращились, словно он собрался во всеуслышание объявить: "Вот я какой! Вот какой!" Но в эту минуту девушка заметила входящего Халлорсена. Он нерешительно, осмотрелся, увидел Динни и подошел к свободному стулу слева от нее.
- Мисс Черрел, - осведомился он, кланяясь, - могу я сесть рядом с вами?
- Разумеется. Если хотите есть, все в буфете.
- Это кто такой? - спросил лорд Саксенден, когда Халлорсен отправился на фуражировку. - По-моему, он американец.
- Профессор Халлорсен.
- Вот как? Тот, что написал книгу о Боливии? Да?
- Да.
- Интересный малый.
- Мужчина с большой буквы.
Лорд Саксенден удивленно уставился на девушку:
- Попробуйте ветчины. Я когда-то знавал вашего дядю. В Хэрроу, если не ошибаюсь.
- Дядю Хилери? - переспросила Динни. - Да, он мне рассказывал.
- Мы с ним однажды заключили пари на три порции клубничного джема, кто скорей добежит с холма до гимнастического зала.
- Вы выиграли, лорд Саксенден?
- Нет. И до сих пор не расплатился с вашим дядей.
- Почему?
- Он растянул себе связки, а я вывихнул колено. Он еще кое-как доковылял до зала, а я свалился и не встал. Мы оба проболели до конца семестра, потом я уехал. - Лорд Саксенден хихикнул. - Так я и должен ему до сих пор три порции клубничного джема.
- Я думал, что у нас в Америке завтраки плотные. Но оказывается, это пустяки в сравнении с вашими, - сказал Халлорсен, усаживаясь.
- Вы знакомы с лордом Саксенденом?
- Лорд Саксенден? - переспросил Халлорсен и поклонился.
- Как поживаете? У вас в Америке нет таких куропаток, как у нас, а?
- Нет. Полагаю, что нет. Я мечтаю поохотиться на этих птиц. Дивный кофе, мисс Черрел.
- Да, - подтвердила Динни. - Тетя Эм гордится своим кофе.
Лорд Саксенден поплотнее устроился на стуле:
- Попробуйте ветчины. Я еще не читал вашей книги.
- Разрешите вам прислать? Мне будет лестно, если вы ее прочтете.
Лорд Саксенден продолжал жевать.
- Вам следует ее прочесть, лорд Саксенден, - вмешалась Динни. - А я пришлю вам другую книжку по тому же вопросу.
Лорд Саксенден широко открыл глаза.
- Очень мило с вашей стороны. Это клубничный? - спросил он и потянулся за джемом.
- Мисс Черрел, - понизил голос Халлорсен, - я хотел бы, чтобы вы просмотрели мою книгу и отметили места, которые сочтете несправедливыми по отношению к вашему брату. Я был страшно зол, когда писал ее.
- Не понимаю, какой мне смысл читать ее теперь?
- Я мог бы, если вы пожелаете, выбросить все это во втором издании.
- Вы очень добры, профессор, но зло уже совершено, - ледяным тоном отрезала Динни.
Халлорсен еще больше понизил голос:
- Страшно сожалею, что причинил вам неприятность.
Чувство, которое можно было бы, пожалуй, приблизительно выразить словами: "Ты сожалеешь? Ах ты..." - преисполнило все существо Динни злостью, расчетливым торжеством и сарказмом.
- Вы причинили зло не мне, а моему брату.
- Давайте подумаем вместе, нельзя ли его исправить.
- Сомневаюсь.
Динни встала. Халлорсен поднялся, пропустил ее и поклонился,
"Вежлив до ужаса!" - подумала девушка.
Остальную часть утра она просидела над дневником в одном из уголков парка, настоящем тайнике - до того густо он зарос тисом. Здесь грело солнце, над цинниями, пенстемонами, мальвами и астрами успокоительно гудели пчелы. В этом уединении Динни снова почувствовала, как тяжело ей будет выставить переживания Хьюберта на суд толпы. Нет, в дневнике не было никакого хныканья, но, предназначенный для глаз лишь того, кем был написан, он с предельной откровенностью обнажал все раны души и тела. Издалека долетали выстрелы. Облокотясь на заросшую тисом изгородь, девушка смотрела в поле, откуда доносилась стрельба.
Сзади раздался голос:
- Вот ты где!
Ее тетка в соломенной шляпе с такими широкими полями, что они задевали за плечи, стояла внизу на дорожке в обществе двух садовников.
- Я за тобой. Босуэл и Джонсон, вы можете идти. Портулаком займемся после обеда.
Леди Монт подняла голову и выглянула из-под своей огромной шляпы:
- Такие носят на Майорке. Отлично защищает от солнца.
- Босуэл и Джонсон, тетя?
- Сначала у нас служил один Босуэл, но твой дядя не успокоился до тех пор, пока не подыскал Джонсона. Он требует, чтобы они всюду ходили вместе. Ты веришь доктору Джонсону, Динни?
- Я считаю, что он слишком часто употребляет слово "сэр".
- Флер унесла мои садовые ножницы. Что это у тебя, Динни?
- Дневник Хьюберта.
- Тяжело читать?
- Да.
- Я следила за профессором Халлорсеном. Е'о следовало бы кое от че'о отучить.
- Прежде всего от самоуверенности, тетя Эм.
- Надеюсь, наши подстрелят пару зайцев. Суп с зайчатиной был бы прекрасным добавлением к меню. Уилмет и Хенриет Бентуорт уже разошлись во мнениях.
- По какому поводу?
- Не знаю. Я была занята. Не то насчет премьер-министра, не то насчет портулака. Они вечно спорят. Хен, видишь ли, все'да была принята при дворе.