Вступление
Гарри Кемельман родился и прожил почти всю жизнь в Массачусетсе. Его родители — евреи, эмигрировавшие из России, — дали сыну еврейское образование, и еще в детстве он сам заинтересовался Талмудом. Получив в Бостонском и Гарвардском университетах образование в области английской литературы и филологии, он мечтал преподавать, но не смог сразу устроиться на работу в колледж и стал работать учителем английского языка в бостонских школах. В 1936 году он женился на эмигрантке из Дании Анне Кессин, с которой прожил до самой смерти; у них было трое детей. Во Второй мировой войне он не участвовал, но служил портовым чиновником в военном ведомстве.
После войны Кемельман попробовал себя в частном предпринимательстве: открыл агентство по трудоустройству людей, ушедших с работы, которой они занимались во время войны, но успеха не добился и занялся торговлей недвижимостью. Наконец, он нашел место в институте и, погрузившись в преподавание, начал писательскую карьеру, о которой давно мечтал.
Главным героем его первых рассказов был Ники Вельт, пожилой холостой профессор английской литературы из безымянного колледжа в Новой Англии. Но подлинный успех пришел к нему после выхода в 1964 году первого из романов о раввине Дэвиде Смолле. Сочиняя этот роман, раввин Кемельман надеялся собрать деньги для постройки синагоги в городке Марблхэд в двадцати милях от Бостона, где он жил с 1940-х годов, наблюдая за формированием общины из молодых еврейских семей, принадлежавших к среднему классу. Первый вариант, повествовавший о строительстве храма, редактор отклонил, но, поскольку знал и любил рассказы о Ники Вельте, полусерьезно посоветовал добавить туда детективную интригу. И через год роман ‘‘В пятницу рабби проспал” получил премию Эдгара По за лучший дебют, а затем был переведен на многие языки и неоднократно переиздавался. После 1970 года Кемельман ушел из преподавания и стал подолгу бывать в Израиле.
Серия о приключениях рабби Смолла включает семь романов (в названии каждого упоминается один из дней недели) и еще пять книг, последняя из которых вышла незадолго до смерти автора. Особняком в ней стоят “Разговоры с рабби Смоллом” (1981), где детективная интрига отсутствует, а раввин занят разъяснением истин иудейской веры молодой паре. Дэвид Смолл — молодой семейный раввин из общины консервативных иудеев в маленьком городке на побережье Массачусетса, напоминающем Марблхэд. Расследуя преступления, он опирается на здравый смысл, понимание человеческой психологии и слово Талмуда, много рассуждает об этических проблемах и межэтнических противоречиях, в том числе со своим другом — ирландцем-католиком из местной полиции. Конечно, честертоновский отец Браун оказал большое влияние на Кемельмана, однако уподоблять Смолла Брауну следует осторожно: раввин играет в общине верующих иную роль, это правовед, судья и учитель, а не духовный авторитет. Много места в романах уделено любовному разъяснению истории, культуры, быта и традиций иудеев, хотя члены общины выписаны с ноткой мягкой сатиры, а раввин постоянно ведет с ними борьбу, оберегая их как от ассимиляции, так и от чрезмерной ортодоксии и отстаивая свой годовой контракт. В 2000-х годах “неделя” из семи романов публиковалась на русском языке, но перевод был неудачен и полон фактических неточностей. Новый перевод первого романа серии (“В пятницу рабби проспал", перевод М. Переясловой) появился в 2015 году на страницах антологии “Сыщики от Бога".
Ранняя серия рассказов Кемельмана (1947-1967) практически потерялась в тени романов о рабби Смолле, хотя в свое время издатели ценили ее достаточно высоко и даже предлагали написать целый роман о Ники Вельте, а позднее Кемельман называл рабби Смолла сыном Ники Вельта. Тем не менее профессор Вельт был неоригинален. Одинокий, надменный интеллектуал, который живет в башне из слоновой кости (где готовит и убирает преданная ему хозяйка), но если уж выходит из нее, то непременно посрамляет несообразительную полицию, решая очередную детективную головоломку, а ход своих умозаключений разъясняет другу-рассказчику (безымянному прокурору округа Фэрфилд), кого-то явно напоминал. На русском языке публиковался только первый из рассказов о Ники Вельте— “Девятимильная прогулка" (1947 год, перевод В. Бабкова), замысел которого, по словам Кемельмана, возник на уроке, когда он пытался объяснить ученикам, что слова не существуют в пустоте, и был окончательно реализован лишь через четырнадцать лет, когда Кемельман написал этот рассказ за один день.
Гарри Кемельман. Конец игры
Была пятница, а вечер пятницы я обычно провожу за игрой в шахматы с Ники. Эта традиция зародилась, когда я устроился на юридический факультет университета, и не пресеклась даже после того, как я бросил преподавание и стал окружным прокурором. Обычно мы играли по три партии, и я как раз объявил мат в три хода, рассчитывая победить в решающей игре.
Ники сдвинул густые седые брови, внимательно изучая тот угол доски, на котором была сосредоточена моя атака. И коротко кивнул, признавая свое поражение. Я предположил:
— Вы могли бы предотвратить мат, если бы заранее продвинули пешку.
— Возможно, — ответил Ники, насмешливо глядя на меня маленькими голубыми глазами, — но это только затянуло бы игру, а позиция стала мне надоедать.
Я собирался возразить, что, как правило, позиция начинает ему надоедать, когда он близок к проигрышу, но тут позвонили в дверь, и я пошел открывать. Такое ощущение, что всякий раз, когда мне представляется случай дать Ники достойный ответ, обязательно что-нибудь да помешает.
Пришел полковник Эдвардс из военной разведки, с которым мы вместе расследовали смерть профессора Макналти. Вернее будет сказать, что мы расследовали одно и то же дело, но порознь, поскольку с самого начала нашему сотрудничеству мешало плохо скрываемое соперничество, и каждый шел своим путем, сосредоточившись на той версии, которую считал наиболее перспективной. Да, мы договорились встречаться каждое утро в моем кабинете и обсуждать, каких успехов нам удалось достичь, но было очевидно, что каждый хотел не просто раскрыть дело, а раскрыть его первым. Поскольку этим утром я уже виделся с полковником, а новая встреча была назначена на завтра, его появление меня озадачило.
Полковнику было чуть за тридцать; он был еще молод, а для погон с орлами, по-моему, даже слишком молод. Невысокий, коренастый, он вышагивал с важностью, которая, впрочем, присуща людям с таким телосложением и вовсе не всегда обозначает заносчивость. Наверное, это был достойный человек и знаток своего дела, но я не питал к нему теплых чувств; мы познакомились два дня назад, и он мне сразу не понравился. Во-первых, он сразу потребовал предоставить ему руководство расследованием на том основании, что профессор Макналти работал на армию; во-вторых, его надменность была просто невыносима. Будучи на полголовы ниже, он как-то умудрялся смотреть на меня сверху вниз.
— Я проходил мимо и увидел свет в вашем окне, — объяснил Эдвардс.
Я кивнул.
— Мне вздумалось обсудить с вами кое-что и попросить совета.
Такова была его обычная манера. Меня она раздражала, поскольку я никогда не мог понять, что скрывалось за этой почтительностью: то ли искреннее проявление любезности, то ли издевка. Во всяком случае, я не спешил принимать его слова за чистую монету.
Я опять кивнул и провел полковника в кабинет, где Ники убирал обратно в коробку шахматные фигуры. Я представил их друг другу и, когда все уселись, Эдвардс спросил:
— Вы не обнаружили ничего важного после нашей утренней встречи?
Я мельком подумал, что обычно первыми подают хозяева поля, но сказать об этом значило бы открыто продемонстрировать нашу взаимную неприязнь.
— Ну, мы поймали Троубриджа, — ответил я. — Мы нашли его в Бостоне и привезли сюда.
— Быстро работаете, — покровительственно заметил полковник, — но боюсь, что вы идете по ложному следу.
Мне следовало лишь пожать плечами в ответ, но я был уверен в своей правоте и спокойно сказал:
— За несколько часов до того, как Макналти застрелили, Троубридж с ним поссорился. Макналти не зачел ему курс физики, потому что Троубридж вовремя не выполнил заданные на семестр лабораторные работы. Троубридж пришел к профессору и стал оправдываться, что растянул запястье и не может писать. Макналти в тот день был раздражен и мрачен. Он никогда не был приятным человеком, но во время этой встречи повел себя и вовсе отвратительно. Я знаю это от его секретарши. Она сидела прямо за дверью кабинета Макналти и слышала почти весь разговор. По ее словам, Макналти прямо заявил, что Троубридж преувеличивает тяжесть травмы, и более того — возможно, и из армии его комиссовали благодаря такому же трюку. В скобках могу заметить, что я проверил послужной список Троубриджа — он оказался безупречен. Троубридж был уволен из армии после двух ранений, полученных в бою. Конечно, он не смолчал, когда Макналти стал над ним глумиться. Они поссорились, и секретарша слышала, как юноша кричит: “Пристрелить вас мало!”
Я выдержал многозначительную паузу и продолжил:
— Итак, мы знаем, что Троубридж уехал в Бостон поездом в 8:10. По дороге на станцию он должен был миновать дом Макналти, причем не позднее чем в 8:05. Согласно показаниям профессора Альбрехта, Макналти застрелили в одну или две минуты девятого. — Я опять помолчал, чтобы придать вес указаниям времени, над которыми следовало поразмыслить. Затем сказал с тихим торжеством: — В сложившихся обстоятельствах я вынужден признать, что заподозрить Троубриджа логично. — Загибая пальцы, я стал приводить аргументы: — Он ссорился с убитым и угрожал ему — вот мотив; он служил в армии, сражался за океаном и, возможно, сохранил трофейный “люгер” — вот оружие; он был возле дома убитого в то время, когда произошло убийство, — вот возможность; и, наконец, он бежал в Бостон — вот свидетельство виновности.