«Сделку с Раксом».
Конечно же, она заключила с ним сделку.
Как-то же он прошел через ее территорию. Он что-то ей дал. Или что-то предложил.
Слоун нужно лишь выяснить, что именно.
Рабы снова устремляются к ней, хватая ее за запястья, за подбородок, за горло. Сверкает лезвие клинка.
«Не сопротивляйся, — думает Рей. — Пережди. Продолжай говорить. Продолжай копать глубже».
Внезапно внутри у нее словно что-то переворачивается. Она провела на этой забытой всеми планете уже несколько месяцев. Она устала, исхудала и страдает от боли. Она адмирал Имперского флота и единственная, кто заслуживает править Империей.
«Я больше не позволю надо мной издеваться».
Хватит пытаться договариваться с позиции слабости. Пришло время попробовать по-другому. Пора вспомнить силу гранд-адмирала.
Взревев, Слоун выбрасывает вперед кулак. Рука попадает в горло одного из рабов Ниимы, и тот отшатывается, хватаясь за шею и издавая сдавленный писк. Вспомнив свои занятия по ВКБ[2], которому она обучалась в академии, гранд-адмирал принимает стойку, заведя одну ногу назад, и начинает колотить так, будто от каждого удара зависит ее жизнь, и самое страшное, что, по сути, так оно и есть. Удары попадают в цель. Ломается чья-то челюсть, вылетают зубы. Какой-то раб хватает ее за волосы, но Рей выворачивает его руку с такой силой, что раздается треск кости. Уродец вопит и падает, корчась, как охваченный огнем паук.
Они продолжают наступать. Слоун подныривает, уклоняется, бьет кулаками.
Но она начинает уставать. По телу, словно волны от брошенного в воду тяжелого камня, растекается пульсирующая боль.
Хаттша выплевывает очередной возглас, и коробочка переводит: «СТОЯТЬ!»
Слоун видит Брентина — его прижали к земле, руки завернуты за спину. Под разбитым носом расплывается лужа крови. «Забудь о нем, — думает Рей. — Пускай. Он уже сыграл свою роль». И все же отчего-то ей не хочется его бросать. Все же преданность что-то значит, а Слоун не хочет остаться одна. По крайней мере, пока.
Она ждет, подняв руки.
И правильно делает, поскольку из туннелей выбираются десятки новых слуг хаттши. Некоторые вооружены бластерами, многие — ножами и дубинками с рукоятками из костей и сухожилий.
«Со всеми мне не справиться. Просто никак».
— Что предложил вам Ракс? — спрашивает Слоун у Ниимы.
Та что-то булькает в ответ. Коробочка переводит: «МЫ ВЫПОЛНЯЕМ ДЛЯ НЕГО… РАБОТУ. ОН ДАЕТ НАМ ОРУЖИЕ, СНАРЯЖЕНИЕ, ПРИПАСЫ. ВСЕ, ЧТО Я ПОПРОШУ».
Работу? Какую работу выполняет для Ракса слизнячка? Так, значит, она не просто позволила ему пройти. Внезапно Слоун вспоминает слова Колоба Отшельника о похищенных детях. Что, если этим занимаются прихвостни хаттши? «Империи нужны дети…»
К ней приближаются мальчики-рабы — медленно, шаг за шагом. Их клинки рассекают воздух, бластеры поворачиваются в сторону пленников.
— Дети, — говорит Слоун. — Вы поставляете ему детей.
Ниима молчит, но это молчание само по себе довольно красноречиво.
— Ракс сказал вам, куда он направляется? — звучит новый вопрос. — Он рассказывал, чем занимается за пределами ваших каньонов?
Следует односложный ответ: «НЕТ».
Несмотря на монотонный голос переводчика, физиономия хаттши ее выдает — окруженный сверкающим металлом глаз распахивается шире.
«Признак любопытства», — думает Слоун и тут же использует новое преимущество:
— Хотите узнать?
«ПОВЕДАЙ».
И все же Слоун колеблется.
Рассказав все, она не просто выдаст информацию. То, что ждет там, в песках, вероятно, может пригодиться не только ей, но и всей Империи. Солдат говорил об оружейном комплексе. Поначалу Слоун отвергла подобную мысль, но, возможно, там действительно что-то есть. Ракс не дурак, и если ему что-то нужно, то это пригодится и ей.
Рабы продолжают медленно наступать.
«Они убьют меня. Или сделают одной из них». Рей представляет, как она и Брентин, раскрашенные кроваво-красной пылью, целуют отвратительную плоть уродливого змееслизня. Их «хозяйки».
Слоун пытается представить Империю, которой она однажды будет править, и образ этот, когда-то ясный и отчетливый, превращается в размытую картину, словно поблекшую в потоках воды и уплывающую в забвение.
Все погибло. Все кончено. Империи больше нет.
«Я никогда не стану Императором.
Хаттша права. Я не гранд-адмирал.
Все, что у меня есть, — это месть».
Решившись, она поспешно говорит Нииме:
— Там некое оружие. Если позволите мне пройти — если позволите добраться до Ракса, — можете его забирать.
Хаттша пренебрежительно машет длиннопалой рукой, и рабы подходят ближе. Раздается крик Брентина, которого бьют лицом о камни. Слоун чувствует, как кровь в ее шее пульсирует, будто угодившая в силки птица, но продолжает:
— Это оружие превосходит любую построенную нами «Звезду Смерти». Только представьте, что оно может оказаться не в наших руках и не в руках Новой Республики, а попадет к хаттам. К вам. Это оружие создано для бога. Или… для богини.
Естественно, это ложь — она понятия не имеет, что это за оружие и оружие ли вообще. Но если ложь подарит ей возможность пройти, возможность выжить…
Ниима поднимает руку, растопырив дрожащие пальцы.
Рабы останавливаются.
— Менди-я джа-джи баргон. Ачута куна паюска гранья ад-мии-раль.
Слова разносятся громким эхом, когда коробочка их переводит: «ДОГОВОРИЛИСЬ, ГРАНД-АДМИРАЛ. РАЗРЕШАЮ ТЕБЕ ПРОЙТИ. ТЫ ПРОВОДИШЬ МЕНЯ К ОРУЖЕЙНОМУ КОМПЛЕКСУ».
— Проводить вас? Нет, я должна пойти…
«Одна».
Но хаттша, развернувшись, уже ползет обратно к туннелям. Рабы снова забираются под нее и, подняв, несут к ближайшей пещере.
«ИДЕМ, ГРАНД-АДМИРАЛ, — удаляясь, говорит хаттша. — МОЙ ХРАМ ЖДЕТ. СПЕРВА УСТРОИМ ПИР. А ЗАТЕМ НА РАССВЕТЕ ОТПРАВЛЯЕМСЯ В ПУТЬ».
ИнтерлюдияТид, Набу
Его называют старым ветераном, что смешно, ведь ему всего десять лет. Но он пробыл тут дольше всех остальных ребят. Беженцы приходят и уходят — либо с тех планет, которые пострадали от войны, либо с тех, где отступающая Империя оставила после себя лишь хаос. Некоторые задерживаются в течение одной волны, двух, даже трех, но в конце концов появляется добрая душа, готовая их усыновить.
Но не Мейпо.
У Мейпо нет одного уха, и половина его лица напоминает полотно рашпиля. Уродливый рубец тянется от челюсти к дыре на месте уха и дальше вверх. Волосы там не растут. Какое-то время он пытался отрастить челку, чтобы та падала набок, словно обрушивающаяся водопадом река, но посредница сказала, что так он выглядит еще более отталкивающе.
Хотя, казалось бы, куда уж больше.
Рука с той стороны тоже выглядит не лучшим образом — она скрючена и болтается, будто лапа неуклюжего блуррга. Да, она работает, но не очень.
Он стоит на Каталанской площади, по другую сторону от Серебряного фонтана. Тид — город площадей и фонтанов, но этот нравится Мейпо больше всего. Ребята называют его Горным фонтаном — изгибы струй воды придают ему форму горной вершины, возвышающейся над головами тех, кто собирается на площади понаблюдать за птицами тик-так или порисовать горы Галло, что тянутся к небу далеко за столицей.
Сквозь брызги он замечает чей-то сидящий на другой стороне силуэт, размытый потоками воды.
— Иди поболтай с ним, — говорит Кеяна, молодая женщина с Набу. Она одна из воспитательниц, отвечающих за детей.
— Не стоит, — качает головой Мейпо. — Он занят.
— Уверена, он будет рад с тобой познакомиться.
Она слегка подталкивает мальчика, и тот недовольно ворчит. «Никто не хочет со мной знакомиться», — думает он. Возможно, потому Кеяна его и толкает, чтобы сплавить кому-нибудь другому. Мейпо слышал, как пару недель назад посредники говорили, что он совершенно безнадежен.
Что ж, возможно, Кеяна права. Да и все равно вариантов особо и нет. Никто его сегодня не усыновит. Как и завтра, и вообще никогда.
Мейпо обходит вокруг фонтана. Ветер окутывает его прохладным туманом. Мальчик проводит пальцем по каменному бордюру фонтана, рисуя в лужицах воды быстро исчезающие линии.
Сидящий на парапете гунган наклоняется, с хлюпаньем всасывая ртом маленькую красную рыбку. Похожий на змею язык облизывает длинный клювообразный рот. Забавный инородец негромко мычит и сует в рот пальцы.
Мейпо откашливается, давая о себе знать.
Гунган вздрагивает:
— Ой! Добрый деня!
— Привет, — отвечает Мейпо.
Оба молча таращатся друг на друга. Повисает пауза.
Гунган здесь с тех же пор, что и Мейпо, а возможно, и раньше. После того как корабли с беженцами начали привозить детей, инородец один или два раза в день выступает перед ними — делает разные трюки, жонглирует, падает и трясет головой, вертя глазами на мясистых стеблях. Он издает смешные звуки и исполняет чудные танцы. Иногда он повторяет одно и то же представление, а бывает, совершает новые трюки, которых ты никогда не видел и вряд ли увидишь снова. Всего несколько дней назад он плюхнулся прямо в середину фонтана, а потом сделал вид, будто струи воды подбрасывают его в воздух, подпрыгнув и вновь с плеском упав. Он все прыгал и прыгал, пока наконец не стукнулся головой о край фонтана и не свалился на собственную задницу, тряся головой и высунув язык. Все ребята смеялись, а потом рассмеялся и сам гунган.
Его называют клоуном. «Позовите клоуна. Хотим посмотреть на клоуна. Нам нравится, как он жонглирует раковинами гломбо, или выплевывает в воздух рыбок, а потом их ловит, или пляшет и падает на зад».
Вот что говорят ребята.
Взрослые, однако, почти о нем не разговаривают — как и с ним. И другие гунганы тоже не приходят его навестить. Никто даже не называет его по имени.
— Меня зовут Мейпо, — говорит мальчик.
— Моя Джа-Джа.
— Привет, Джа-Джа.
— Твоя хочет перекус? — Инородец помахивает в воздухе красной рыбкой. — Пик-пок рыба оченя хороший.