«Порой поступить правильно вовсе не означает следовать приказам».
— Ладно, забудь, — говорит Теммин, утирая глаза тыльной стороной ладони. Губы его дрожат. — Мне следовало догадаться, что ты вышел из игры.
— Подожди.
Теммин медлит, поднимая рюкзак:
— Чего мне ждать?
— Встретимся в ангаре номер сорок семь на северной стороне, через два часа.
— А что в ангаре сорок семь?
— Призрачная эскадрилья.
«Грядет война».
Она ждет в черноте космоса. Коммодор Кирста Агейт стоит на мостике «Согласия», первого, но не единственного надирийского «Звездного Ястреба», переданного Новой Республике, — еще два «Звездных Ястреба» парят в космосе над Чандрилой, ожидая вместе с десятками других боевых кораблей: алдераанской «Солнечной Вспышкой», кореллианским штурмовым фрегатом «Искупитель» и, конечно, их флагманом, мон-каламарианским «Домом-1».
Руки ее дрожат, как это часто бывает.
За стеклом иллюминатора, среди кораблей, парит призрак с изуродованным лицом. Гладкая и похожая на пластик половина лица нисколько не соответствует второй, более естественной. Пластик лишен любых дефектов, свойственных живой плоти, — ни родинок, ни отметин, ни морщинок возле глаз, ни пролегших в углах рта борозд. К тому же он плохо подогнан — вокруг искусственного глаза кожа заканчивается раньше времени, открывая темный вращающийся механизм, поддерживающий работу импланта.
Открывается диафрагма, и выдвинувшийся глаз, сверкая красным цветом, фокусируется на собственном отражении. Ведь призрачный лик — на самом деле маска самой Агейт.
В День освобождения, повинуясь воздействию вживленного в его мозг чипа, на нее напал родианец, один из бывших заключенных. Он выстрелил, попав ей в лицо. Кость удалось восстановить, но плоть погибла, и теперь ее место занимает новая кожа, выращенная в лаборатории и нанесенная с помощью кисти. Со временем она должна обрести более естественный вид, но никогда не станет родной, и Агейт об этом знает.
Глаз пришлось удалить. Она попросила поставить ей механический протез. Оптическое устройство, которое ей установили, по крайней мере функционирует, хотя и не имеет надлежащей формы, — оно настолько уродливо, что Агейт уже не чувствует себя полноценным человеком. Но если закрыть другой, человеческий глаз, можно видеть тепловые метки и прочие дополнительные данные.
— Здравствуйте, коммодор.
За ее спиной выходит из турболифта адмирал Акбар. Двери кабины с шипением закрываются. Мон-каламари, как и подобает настоящему другу, нередко сидел у ее койки и был рядом во время всех хирургических операций.
— Никогда не думала, что смогу вернуться, — отвечает она. Голос ее изменился — выстрел выбил несколько зубов и изуродовал челюсть. Все это восстановили, но голос теперь звучит иначе, и ей это очень не нравится.
— Рад, что вы приняли предложение.
Она поворачивается к Акбару, который идет к ней, заложив руки за спину.
— Для меня это многое значит, адмирал, — говорит она. — Но я все еще в сомнениях. Не знаю, готова ли я.
— Готовы. Должны быть готовы. Коммодор, вы в числе наших самых лучших и ярчайших…
— Похоже, мой свет слегка потускнел, адмирал.
— Несмотря на случившееся, вы остаетесь одним из самых жизненно важных для нас командиров, поскольку осознаете бремя войны. Вы не воспринимаете ее легко. Вас не переполняет злость даже после того, как Империя нанесла нам удар и лишила вас глаза.
— Я ушла с поста командира этого корабля.
— А я вас на него вернул. Капитан-лейтенант Спон с радостью готов служить под вашим началом.
— Я не готова.
Голос Акбара становится мягче. Он кладет перепончатую руку ей на плечо:
— Никто из нас не готов. Никто не может быть по-настоящему готов к тому, что несет война. Лучшее, что мы можем сделать, — встретить ее с поднятой головой и чистым сердцем. И именно так вы и поступите. Я знаю.
— Империя знает, что мы близко. Наверняка. У нас открытое правительство и свободная пресса, а это значит, что Голосеть сообщит о голосовании. И Империя наверняка в курсе про наблюдающее за ними издалека «Око».
— Определенно. Мичман Дельтура докладывает, что их флот увеличился в размерах и занимает оборонительную позицию. Так что ни для них, ни для нас сюрпризом это не станет. Сражение в чистом виде, к которому готовы обе стороны.
— Возможно, это какая-то уловка. Они могут заманить нас в…
— Если так, то мы будем к этому готовы.
Агейт чувствует, как единственная слеза угрожает выскользнуть из ее здорового глаза, и поспешно ее смаргивает.
— Скажите, что мы победим. Скажите, что на этом война закончится. Империи придет конец, и начнется новая Галактика.
— Я не пророк, Кирста. Я не знаю, кто сегодня победит или хотя бы останется в живых, чтобы увидеть исход сражения. Я знаю лишь, что для меня будет честью вновь сражаться рядом с вами, — не важно, последняя ли это наша битва или первая в череде многих других.
Его длинные пальцы сжимают ее плечо. Агейт изо всех сил старается не расплакаться. Ей хочется сбежать с мостика и вернуться домой — забраться в постель, накрыться одеялом, выключить свет и ждать, когда Голосеть расскажет ей, кто победил, кто проиграл, кто остался в живых, кто погиб. «Когда я успела стать трусихой? — думает она. — Почему я вся дрожу, словно испугавшийся выстрелов ребенок?»
— Да пребудет с вами Сила, — говорит она.
— И с вами, коммодор, — кивает Акбар. — Мне нужно идти. Уже почти пора.
«Грядет война». И Агейт молится, чтобы она закончилась как можно скорее.
Глава двадцать шестая
Имперский челнок кружит над базой. Сверху Слоун видно все: штаб, посадочные платформы, ряды шагоходов и истребителей. Все выглядит собранным в спешке на скорую руку.
«Как будто все это временное», — думает она.
Челнок садится на дальней стороне базы, залетая в ангар, ворота которого расположены в тени высокого горного хребта.
Ракса с ней на челноке нет, зато есть Брентин, который молча сидит напротив. Судя по его глазам, он явно напуган — взгляд его похож на взгляд добычи, смотрящей в пасть хищника.
Рей отказывается бояться. «Хищник тут я, — думает она. — И я близка к цели. Очень близка». Пускай Ракс взял ее в плен — зато теперь ее руки оказались совсем рядом с его шеей.
Опускается трап. Пленница видит, как справа от них на посадку заходят два других корабля. Солдат толкает ее и Брентина по трапу. Споткнувшись, Уэксли падает, и солдат с размаху пинает его в бок. Остальные смеются. «Это не моя Империя, — думает Слоун. — Безалаберная и жестокая».
Брентина ставят на ноги и толкают к ней. Запястья за ее спиной туго сковывают магнитные наручники.
Ракс уже сошел со своего челнока и ждет ее. По обе его стороны выстроились солдаты. Брендол Хаке с Арканиса тоже здесь. Хаке обучал новое поколение штурмовиков, а она с помощью охотника за головами Меркуриала Свифта вытащила Брендола и его сына с Арканиса, прежде чем планета сдалась Республике. Теперь он входит в личный Теневой совет Ракса. Хаке — весьма несдержанный тип, к тому же он основательно себя распустил — из-под ремня выпирает брюхо, волосы растрепаны, в глазах усталость.
Взгляд Хакса скользит вдоль ангара, слева направо, и только теперь Рей замечает, что к ним присоединились и другие…
Вдоль каждой стены ангара выстроились дети. Их около двух десятков — некоторым лет по тринадцать-четырнадцать, некоторым и того меньше. На всех белая форма, похожая на пижамы.
— Солдаты, опустите оружие, — улыбается Ракс. — Мы здесь все друзья. Штурмовики послушно опускают бластеры.
— Нет-нет, — говорит Ракс. — Совсем опустите. На землю.
Бойцы в замешательстве переглядываются, но, повиновавшись, нагибаются и кладут оружие на землю.
Ракс подходит к Слоун, окидывая ее оценивающим взглядом.
— Заметили, как штурмовики разукрасили свою броню? Разрисовали ее, изрезали, выжгли раскаленным металлом. Они теперь не просто солдаты. В них больше первобытной ярости, они скорее звери, чем люди. — Он вздыхает. — Но я до сих пор не знаю, достаточно ли этого.
— Что вы сделали с моей Империей? — в отчаянии спрашивает она.
— Сейчас покажу, — усмехается он.
Рука Галлиуса Ракса взмывает вверх, сжимаясь в кулак. Он щелкает пальцами…
Свет в ангаре гаснет. Сердце Слоун подпрыгивает в груди.
Глаза слишком медленно приспосабливаются к полумраку, но уши слышат шум потасовки. Ей хочется бежать, пригнуться, метнуться прочь, но она не может представить, куда прятаться и что делать. Она лишь напрягается всем телом и приседает, уткнувшись подбородком в колени и стараясь стать как можно меньше.
Тьму пронизывают бластерные разряды, но это длится недолго. Затем слышатся глухие удары, хруст — и болезненные стоны.
Наступает тишина, которая тянется мгновение, другое, третье…
Наконец раздается еще один щелчок пальцами, и все заканчивается.
Вспыхивает свет. Глазам снова приходится приспосабливаться — кромешная тьма сменяется ослепительной белизной, и Слоун видит, что пол усеян телами.
Телами штурмовиков. Судя по их виду, все они мертвы.
Над ними стоят дети. У многих в руках грубо сделанные острые ножи с замотанными темной лентой рукоятками и лезвиями из тусклого черного металла. Некоторые ножи вонзены в затылки солдат — прямо в основании черепа. Другие — под мышками у штурмовиков, воткнутые в щель в броне. У нескольких детей в руках дымящиеся бластеры.
Лицо одной высокой девочки с наголо обритой головой напоминает мертвую, ничего не выражающую маску. Брендол Хаке, напротив, широко улыбается, словно ребенок, впервые увидевший космос или попробовавший сладости. Видела ли Слоун его улыбку прежде? Кошмарное зрелище.
Что там говорил ей Ракс на «Разорителе»? Когда приказал спасти Брендола с Арканиса? «Империя должна быть плодовитой и молодой. Дети — ключ к нашему успеху. Многие наши офицеры уже стары, и нам нужна новая жизненная сила, новая юная энергия. Империи нужны дети».