Покрасневший Хаке явно с опаской, но все же кивает:
— Д… да.
— Вот и хорошо. А теперь беги поскорее, точно юркмышка. — Ракс поворачивается к Ташу. — Готов исполнить наше предназначение, советник Ташу?
Ташу облизывает губы и вздрагивает, словно от неземного наслаждения:
— Слава «Крайним мерам»! Слава Палпатину!
— Да, — с той же льстивой улыбкой говорит Ракс. — Слава.
Чтобы открыть проход, требуются отпечатки ладоней их обоих — Ташу с одной стороны, Ракса с другой. Панель сканера подсвечивает их растопыренные пальцы. Со стоном и скрежетом просыпается открывающий люк механизм.
Золотистый люк цвета солнца медленно уходит вверх.
Они входят внутрь, и люк за ними закрывается.
Ракс уверенно шагает первым. Пятиугольный коридор плавно уходит вниз. Вокруг сверкающий металл и черное стекло, каждый угол очерчивают красные светящиеся линии. Через каждые десять шагов расположены поддерживающие мир колонны, которые не дают песку обвалиться, целиком поглотив обсерваторию.
Повсюду чистота, не запятнанная грязью этой планеты. Будто в насмешку, Ракс проводит ладонью по стене, оставляя едва заметную полосу жира и пота. «Ну вот, теперь планета оставила свой след и здесь», — думает он.
Нет. Он не с этой планеты, напоминает себе Галлиус. Он превзошел ее, и Палпатин это понял. Да, старик страдал иллюзиями о правящих Галактикой мистических силах, веря в них сверх меры, — он полагал, что если обладает способностями, недоступным простым смертным, то и все сущее подчинено той же мощи. На самом деле это всего лишь бред, примитивное восприятие существа, которое впервые научилось добывать огонь и теперь думает, что полученное им пламя — единственная правящая Галактикой сила.
И все же Палпатин нисколько не заблуждался насчет состояния, в котором пребывала Галактика, и роли Империи. Несмотря на все его магические глупости, он был выдающимся тактиком и знал, как вести настолько долгую игру, что горизонт в конце концов превратился в стартовую линию.
Палпатин разглядел в Раксе нечто, что Император назвал предназначением. Даже сейчас Галлиус — а может, и просто Галли, поскольку он вновь чувствует себя удивительно юным и невинным, словно тот бежавший по пустыне джаккуанский мальчишка, — ощущает рвущееся наружу предназначение, которое наполняет его, даря чувство пресыщенности и наслаждения.
Но дело пока не доведено до конца.
Впереди коридор заканчивается восьмиугольным помещением, в центре которого расположен такой же формы компьютерный комплекс, — но он отличается от тех, что можно было увидеть на звездном разрушителе или даже «Звезде Смерти». Нет, это древние вычислительные механизмы более ранней цивилизации — какой именно, Ракс не знает. Старой Республики? Погибшей Империи ситхов? Впрочем, ему все равно. История не имеет значения.
Значение имеет лишь настоящее.
Над компьютерами отображается трехмерная проекция звездной карты, не совпадающая ни с одной из известных карт Галактики. Что, впрочем, неудивительно, поскольку на ней изображена вовсе не известная Галактика.
Десятилетиями эти компьютеры прокладывали маршрут за пределы исследованного пространства в неизведанную бесконечность. Как объяснял Палпатин, путь преграждает лабиринт солнечных бурь, блуждающих магнитосфер, черных дыр, гравитационных колодцев и куда более странных вещей. Никому из пытавшихся преодолеть эти препятствия не удалось остаться в живых. Корабли погибали или возвращались в Галактику без единой души на борту. Сообщения от исследователей либо сопровождались таким количеством помех, что ничего не удавалось разобрать, либо содержали бессвязное бормотание, отчетливо свидетельствовавшее, что исследователь совершенно лишился рассудка от одиночества. Но на службе у Палпатина был тот, кто кое-что знал о Неизведанных регионах, — адмирал Траун, инородец с голубой, как лед, кожей, который явился из-за границ разведанных территорий. Палпатин держал его при себе лишь потому, что тот знал, как преодолеть эти смертоносные преграды. Многие знания Трауна легли в основу расчетов этой машины.
Палпатин говорил, что Галактике суждено принадлежать ему, но она — лишь одна из многих. В тот раз он вновь повторил выражение «неизведанная бесконечность». По его словам, это была его вотчина. Галактика была для него игровой доской.
Если он проиграет, доску следовало сломать и выбросить, а вместо нее найти новую.
Здешние компьютеры в течение долгого времени искали проход сквозь бури и черные бездны. Медленно, но верно они составляли маршрут путешествия сквозь хаос. По мере того как механизмы вели расчеты, Империя посылала для их проверки зонды, многие из которых так и не вернулись назад.
Но некоторые продолжали докладывать, поддерживая связь с местным приемником. Каждый дроид, сумевший проникнуть дальше предыдущих, вносил свой вклад в карту, и с их помощью компьютеры продолжали прокладывать курс, рассчитывая следующие этапы маршрута.
Еще до гибели Палпатина от рук мятежников компьютеры завершили расчеты, наконец найдя путь сквозь неведомое. Император был убежден, что там его что-то ждет — некий источник Силы, некая зловещая темная сущность. Он говорил, будто теперь, когда путь ясен, он ощущает исходящие от нее волны. Император утверждал, что это некий сигнал, который способен услышать только он. Даже его правая рука Вейдер, казалось, ничего не замечал, хотя вроде бы тоже заявлял, что владеет темной Силой. Ракс считал, что Палпатин сошел с ума и то, что он якобы слышит, — лишь эхо его собственных пылких желаний, странная навязчивая идея. Когда веришь в магию, ее проявления можно запросто замечать в чем угодно.
Но теперь, когда Палпатина больше нет, пора вспомнить изначальное предназначение обсерватории. Игра проиграна. Пора уйти и найти новую вотчину.
Империя мертва.
Но Империя сможет возродиться под началом Ракса.
Сперва, однако, нужно сделать все необходимые приготовления. За залом с картой — еще один коридор с ведущими вниз ступенями. Проходя мимо компьютеров, Ракс видит в дальнем конце зала подарок, который оставил ему Палпатин.
На полу лежит расколотая на две половины доска для игры в шах-теж. Вокруг валяются поломанные фигуры. Уцелели лишь две — император и изгой. У Ракса возникает мысль: не так ли воспринимал его Палпатин? Как изгоя? Это что-то новое — Галлиус о подобном не знал[6].
Его будто с размаху хлестнули по щеке. Он пытается в ярости отделаться от мысли, что на самом деле он был каким-то изгнанником на задворках Империи…
И все же — разве не так? Ракса всегда держали поодаль. Его роль всегда заключалась не в том, чтобы сохранить Империю, но в том, чтобы ее разрушить.
Подобрав с пола обе фигуры, он вертит их в руках. Кем бы ни считал его Палпатин, он больше не изгой. Ракс стал императором.
Спрятав статуэтки в карман, Галлиус идет дальше, напевая себе под нос любимую кантату. Коридор перед ним уставлен артефактами древней Империи ситхов — красная маска, белое копье, знамя цвета крови, голокрон, столь черный, что кажется, будто он поглощает весь окружающий его свет. Между артефактами стоят дроиды-стражи с гладкими лицами, дремлющие в своих нишах, но готовые пробудиться при малейшем признаке угрозы.
За всем этим — глубокий колодец, пробуренный сквозь кору и мантию Джакку к самому центру планеты. Над колодцем клубятся клочья голубого тумана, пронизанные оранжевым светом, который пульсирует и дрожит, словно живое существо. Палпатин рассказывал Раксу, что когда-то эта планета была цветущей и зеленой, ее покрывали огромные океаны. Он говорил, что хоть теперь ее поверхность и мертва, в ядре все еще теплится искра жизни. «Которая внушает мне отвращение», — добавил он.
Ташу подпрыгивающей походкой шагает между артефактов, проводя пальцами по стеклянным витринам. Он что-то бормочет себе под нос, и Ракс замечает, что его губы искусаны до крови.
— Ты готов? — спрашивает он старого советника Палпатина.
— Готов, — отвечает Ташу, поворачиваясь к нему. Щеки его мокры от слез, зубы в крови. — Палпатин продолжает жить. Мы снова отыщем его там, во тьме. Все так, как и предсказывал хозяин. Все ведет к завершению великого плана, и все жертвы уже принесены.
«Не все», — мысленно не соглашается Ракс.
— Тебе следует облачиться в одеяния тьмы, — говорит он. — Ты должен надеть мантию темной стороны — по крайней мере, на какое-то время, пока мы не отыщем Палпатина и не оживим его, вновь вернув душу в его тело.
Естественно, все это ложь. Ракс не верит ни единому своему слову — это просто обман, предназначенный Ташу. Ложь — это поводок, за который стоит лишь потянуть — и те, кто в нее верит, тут же подчинятся.
Но этот безумец верит, поскольку безумцы всегда верят в то, что подтверждает их взгляд на Галактику. С точки зрения Ташу, не существует ничего, кроме темной стороны, и Палпатин был хозяином не только Империи, но и всего сущего. И теперь темный повелитель возродится вновь.
Что ж, пусть так и считает.
Ракс помогает советнику нести копье и знамя. Осторожно надев на голову Ташу маску, он затягивает черные кожаные ремни и застегивает пряжку из старого блестящего хроматита. У Ташу много масок, каждая из которых, по его мнению, содержит в себе частицу темной стороны. Но никогда прежде ему не доводилось надевать эту, напоминающую зловещего зверя с клыками из черной стали и глазами из кроваво-красных кайбер-кристаллов. Когда маска прилегает к лицу старика, тот напрягается, с трудом сдерживая рвущийся сквозь стиснутые зубы голодный стон.
— И последнее. — Ракс протягивает Ташу голокрон. Когда тот берет его, кажется, что окружающий свет меркнет. Ташу бледнеет еще больше, и на его руках проступают темные вены.
— Да, — отрывисто, как в экстазе, произносит Ташу, вытянув руки с дрожащими пальцами вдоль тела. — Да. Я чувствую это. Я — средоточие темных энергий. Сквозь меня проходит вся смерть и отчаяние мира. Я ощущаю их на языке. Они похожи на бьющегося в ловушке мотылька…