[811], кооперативное издательство заручилось разрешением цензурных органов на включение собрания сочинений Жида в свой редакционный план на 1934 год. К письму прилагался договор, составленный по образцу договора с Ролланом, издательство просило Жида написать «краткое вступительное слово чисто декларативного характера, нечто вроде простого приветствия советскому читателю при Вашей первой с ним встрече. В его глазах это значительно подняло бы внутреннюю ценность издания» (письмо «Времени» Жиду от 7 марта 1934 г.). Жид (письмо от 24 марта 1934 года) с радостью принял все предложения издательства и сразу же прислал текст небольшого обращения-вступления для опубликования (текст приложения к письму не сохранился), который сначала был помещен «Временем» в «Ленинградской правде» (24 мая 1934 г.), а потом вышел в первом томе гихловского издания (с незначительными редакторскими поправками перевода и без упоминаний «Времени», мы цитируем текст из газеты)[812]:
Ленинградское Издательство «Время» получило письмо от крупнейшего французского революционного писателя Андре Жид. Писатель предоставил издательству монопольное право издания переводов его сочинений на русском языке. Писатель сообщает, что он намерен в ближайшее время предпринять поездку в Советский Союз и посетить Ленинград. К письму приложено предисловие к собранию сочинений Андре Жид, выпускаемых издательством «Время».
— Не без страха вижу я мои книги в ваших руках, молодые люди новой России. Они загружены старыми вопросами, которыми вам не надо утруждать себя. Нам приходится бороться здесь с мнимым благоденствием, с призраками, со страшилищами, условностями, различными видами лжи, от чего вы теперь освободились. Чаща, через которую я пробирался, потеряла для вас значение. Но в моих книгах вы может быть почувствуете, как я всегда верил в человека, как убежден был, что от него можно добиться гораздо большего; он только еще в начале своего пути, у подножия горы и что в благоприятных условиях лучшего социального строя перед его взорами откроются неподозреваемые еще перспективы.
На постоянный мучительный вопрос, который, впрочем, не я один ставил: «Что может человек?» — СССР дал уже победоносный ответ. Отсюда наша признательность ему.
Молодые советские граждане наших дней, понимаете ли вы, что такое для нас СССР? Осуществление смутной еще мечты и неопределившихся мечтаний, долгожданный ответ, живое доказательство, что казавшееся утопией может стать реальностью.
Молодые люди СССР, держитесь стойко! Не отдыхайте на половине пути, не давайте себя соблазнить. Чтобы сиять на далекие пространства по ту сторону границ, мужество ваше должно быть примерным. Вы не кончили побеждать и бороться. Благодаря вам надежды наши окрепли.
Товарищи из СССР, братское мое сердце вас приветствует!
«Время» было также крайне заинтересовано в том, чтобы выпустить как можно скорее те отрывки из дневника Жида, опубликованные в «Nouvelle Revue Française», о которых упоминал писатель и которые были получены издательством 7 марта 1934 года и отданы для перевода А. А. Франковскому (договор с ним датирован 29 мая, однако работа над переводом «Избранных мест из дневника», вероятно, началась раньше: уже 23 апреля издательство сообщало Жиду, что к переводу приступлено — работа была полностью сдана переводчиком 23 июня 1934 года). В качестве дополнения к дневнику, помимо статей из издававшегося «Nouvelle Revue Française» собрания сочинений, «Время» просило Жида прислать специальное предисловие и статью о фашизме, опубликованную в журнале «Marianne», а также те декларации и обращение к молодежи СССР, о которых писатель упоминал в письме от 24 января 1934 года (письмо «Времени» Жиду от 23 апреля 1934 г.). Писатель, в свою очередь, обещал, что попросит издательство «Nouvelle Revue Française» прислать «Времени» верстку еще не вышедшего тома его собрания сочинений, где вслед за публикацией очередной порции страниц дневника помещены его речь против фашизма и письмо к матери Димитрова (письмо Жида «Времени» от 7 мая 1934 г.). Через два месяца «Время» сообщало Жиду, что перевод отрывков из дневника закончен и отдается в печать, с планируемым тиражом 20 000 экземпляров, и советовалось относительно заглавия (письмо «Времени» Жиду от 5 июля 1934 г.). Жид ответил, что «проще и естественнее всего дать следующее заглавие: Страницы из дневника (1929–1932). Однако я охотно соглашаюсь с тем, чтобы эти слова фигурировали в подзаголовке более красноречивого названия, если вы сочтете это за лучшее — и которое я предоставляю вам придумать, в таком роде: К новой жизни — или: К новым истинам. Название, которое указывало бы на путь к…, движение духа к… (чему-то), но важно в любом случае оставить под этим заглавием Страницы (или: Отрывки) из дневника — и дату, чтобы не дать основания предположить книгу теоретическую или вымышленную» (письмо Жида «Времени» от 14 июля 1934 г.).
Таким образом, не только гихловское собрание сочинений, но и отдельное издание Жида «Страницы из дневника 1929–1932» в переводе А. А. Франковского, вышедшее в Гослитиздате в 1934 году, было от начала до конца подготовлено «Временем». Однако, как и в случае с собранием сочинений Роллана, завершенным ГИХЛ, государственное издательство, в отличие от «Времени», не ставило своей задачей авторизацию издания, создание текстологически дефинитивного издательского продукта, его синхронизацию с эволюцией иностранного писателя. Впрочем, как известно, сам факт издания современного, активно пишущего автора помимо воли издательства актуализировал издание: после публикации Жидом «Возвращения из СССР» (1936) выпуск русского собрания сочинений писателя был прекращен.
Иными политическими путями шло издание во «Времени» 1930-х годов современной немецкой литературы. За нее в издательстве отвечал В. А. Зоргенфрей, который за время, прошедшее с начала его сотрудничества со «Временем» в 1922 году, пережил значительную социальную метаморфозу[813]. Одну из своих последних рецензий, на роман Лили Кербер «Жизнь еврейки в новой Германии» (Kerber Lili «Eine Jüdin erlebt das neue Deutschland», 1934), Зоргенфрей закончил утверждением: «Настоящий антифашистский роман еще по-видимому не написан» (внутр. рец. от 19 января 1934 г.). Судя по тому, как объясняет Зоргенфрей свои претензии к роману Кербер, который он рассматривал параллельно с тематически близким романом Лиона Фейхтвангера «Семья Оппенгейм» (Feuchtwanger Leon «Die Geschwister Oppenheim», 1933): «фашистское действо дано почти исключительно в узком разрезе воздвигнутых им национальных гонений, и никак не характеризуется и не вскрывается его общая социальная сущность» (внутр. рец. на роман Фейхтвангера от 11 января 1934 г.), «фашизм дается не как цельная, хотя бы и внутренне-дефективная социально-политическая система, а исключительно как одна из личин антисемитизма. Тот или другой роман, будучи переведены и изданы у нас, отразили бы лишь „расовую“ агрессивность немецкого фашизма и оставили бы русского читателя в полном недоумении: какова же общесоциальная динамика Германии в связи с приходом фашистов» (внутр. рец. на роман Кербер), — он считал вполне выясненной и общеизвестной «социальную сущность» фашизма, «общесоциальную динамику Германии в связи с приходом фашистов». Вероятно, в своей уверенности он ориентировался на официальную советскую позицию 1932–1934 гг., в значительной степени сформулированную эмигрировавшими в Москву немецкими коммунистами, которая уверенно редуцировала проблематику фашизма к марксистской схеме классовой борьбы между буржуазией (уже не способной удерживать власть старыми либеральными методами правления, воздействия на сознание масс, культурными идеалами, и потому обращающейся к методам фашистским) и пролетариатом[814]. Однако эта схема оказалась слишком грубой для оценки более сложных произведений современной немецкой литературы, с чем издательство «Время» столкнулось, пытаясь издать по-русски новейшие романа Ганса Фаллады и Томаса Манна.
Роман Ганса Фаллады «Маленький человек — что же дальше?» (Fallada Hans «Kleiner Mann — was nun?», 1932) рецензировавший его Зоргенфрей воспринял в рамках почтенной традиции социально-гуманистического «человеческого документа»[815], изображающего жизнь «маленького человека, не задающегося высокими целями, не вдумывающегося в сложные человеческие отношения, „беспартийного“ до глубины души», чье маленькое счастье разрушено потерей работы в сложных экономических условиях Веймарской Германии. Книга интересна «как художественно-живой документ человеческой души и как своеобразно-скрыто поставленная социальная задача. <…> Роман заслуживает перевода. Он привлечет читателя и в качестве занимательной книги и в качестве серьезного социального документа» (внутр. рец. от 7 апреля 1933 г.). Казалось бы, «документальность» изображения мрачной социальной реальности заката Веймарской Германии в сочетании с традицией сочувствия «маленькому человеку» и остро, пусть и «скрыто», поставленной социальной проблемой должны были сделать этот роман подходящим для отечественного читателя — однако издательство было вынуждено почти год задерживать выпуск в свет поспешно выполненного в мае 1933 года совместными усилиями трех переводчиков под редакцией Зоргенфрея перевода. В декабре 1933 года книга была подписана к печати (то есть уже прошла цензуру), однако в марте 1934 года «Время» срочно запросило мнение о Фалладе МОРП — и получило исключительно неопределенный ответ: «Фалладе ничего определенного последний год неизвестно тчк пытаются выяснить у находящихся союзе немецких писателей <…>