Некоторое время переводчикам удавалось придерживаться традиционных форм работы. Хотя план на 1930 год (Приложение XIII) включал обязательную общественную и популярно-агитационную деятельность, творческие проблемы все же оставались главными. Планировалось устройство литературных вечеров, лекций, докладов специального и исследовательского характера. На заседаниях бюро обсуждалась привычная тематика: издание трудов секции, взаимоотношения с издательствами и проблема безработицы, по-прежнему острая для ленинградских переводчиков, организация справочного и библиографического бюро, библиотеки, студии для начинающих переводчиков и переводчиков-профессионалов. Сведения о работе студии в документах секции не сохранились. Известно лишь, что первое занятие с докладом А. А. Смирнова «Формы и методы художественного перевода» состоялось 16 апреля. В небольшом списке участников студии значатся Н. Н. Арбенева, О. Н. Брошниовская, К. И. Варшавская, А. В. Ганзен, К. М. Жихарева, С. П. Кублицкая-Пиоттух, М. Е. Левберг, Н. П. Мартынова, Е. Л. Овсянникова, Е. Н. Троповский, В. В. Харламова, Т. Ю. Хмельницкая. Судя по тому, что протоколы бюро секции утверждались секретариатом ЛО ФОСП без каких-либо замечаний, взаимоотношения с Федерацией первое время складывались вполне благоприятно. Ленинградская ФОСП, в руководстве которой было сильное представительство «попутчиков», вообще отличалась большим либерализмом, нежели центральная, московская.
Очередная волна реорганизаций, принимавших характер разгрома, началась во второй половине 1930 года, после XVI съезда ВКП (б) (26 июня — 13 июля 1930), утвердившего программу «развернутого наступления социализма по всему фронту». Перестройка всех организаций и учреждений «применительно к потребностям реконструктивного периода», борьба за кадры «новых работников снизу», вытеснение «капиталистических элементов» из всех сфер жизнедеятельности обсуждались на съезде как важнейшие составляющие партийной политики. Сразу после съезда была реформирована московская ФОСП: ей отводилась роль центра, руководящего литературной перестройкой в духе решений съезда. Принятая советом ФОСП резолюция определила основные задачи Федерации: «закрепление руководящей роли пролетарской литературы, мобилизация писательских сил на социалистическое строительство, борьба с враждебными тенденциями, усвоение марксистского мировоззрения и овладение диалектико-материалистическим методом»[906]. Установка на создание нового, советского типа писателя-общественника, изменение мировоззрения через практическое, повседневное участие в социалистическом строительстве, политической работе и классовой борьбе, овладение второй, рабочей профессией перевернула всю писательскую жизнь.
Перспектива превращения писателя в общественного деятеля, а литературы — в «служанку злобы дня» вызвала в литературной среде Ленинграда негативную реакцию[907]. Вопросы перестройки ФОСП и всей литературы довольно бурно обсуждались на совещании актива и исполбюро ЛО ФОСП (23 июля 1930) в присутствии комиссии московской ФОСП[908], метко названной ленинградскими писателями «карательной экспедицией», присланной «для разгрома Ленотдела ФОСПа»[909]. П. К. Губер, член секции переводчиков, доказывал, в частности, что «предложение вырвать писателя из кабинета и поставить его на производство противоречит общеизвестным фактам из истории мировой литературы». В качестве примера он привел Бальзака, писателя кабинетного, что «не помешало ему дать в своих произведениях такую полную картину жизни Франции, что ими можно пользоваться сейчас как историческим источником»[910]. Ленинградские писатели выразили также несогласие с негативной оценкой работы ЛО ФОСП и отдельными пунктами московской резолюции: слияние «Издательства писателей в Ленинграде»[911] с московским издательством «Федерация», умаление роли «попутнической» литературы, жесткая критика литературной группы «Перевал»[912].
Хотя в итоге ленинградцы присоединились к резолюции московской ФОСП, их демарш на собрании был расценен как несогласие с реформированием Федерации (а значит — и с линией партии), как «реакционная канитель Губеров», утверждающих, что Вольтер, Бальзак, Данте «и без лозунга „ближе к массам“ <…> заработали право витать в стенах Пантеона»[913]. В резолюции московской комиссии особо подчеркивалось «антиобщественное поведение» ленинградских писателей, не усвоивших, что участие в социалистическом строительстве — «не общественная нагрузка, а основная предпосылка для всей <…> творческой деятельности»[914]. Ленинградской Федерации предписывалось вести борьбу «с правыми настроениями и аполитичностью, <…> изжить противоречия попутнической идеологии и перейти на позиции пролетариата»[915].
Губер был вынужден объясняться и оправдываться: «Выступил я на собрании с некоторыми полемическими замечаниями, касающимися лишь некоторых второстепенных <вопросов>, затронутых в прениях, — указывал он в заявлении в секретариат ЛО ФОСП. — Так, на Бальзака я ссылался по в<опросу> о технике литературного творчества, а Вольтера процити<ровал> в связи с поднятой т. Слепневым темой о злоупотреблен<иях> газетной критики. О Данте, сколько помнится, не упо<минал> вовсе. Мне и в голову не приходило указывать на этих <вели>канов мировой литературы для опровержения лозунга „бли<же к> массам“. Опровергать такой лозунг — значит стремиться снизит<ь> литературу до уровня простого комнатного рукоделия, и я <ни>когда не позволил бы себе преподать моим товарищам пи<сателям> такой нелепый совет»[916].
Неудивительно, что в контексте новых задач секция переводчиков ФОСП также подверглась критике в печати[917]и проверке. Обследованием ленинградской секции (ноябрь 1930 — март 1931), завершившимся ее разгромом, занималась специальная комиссия ЛО ФОСП, в состав которой входили коммунисты, в недавнем прошлом — бойцы и политработники Красной Армии: Я. А. Калнынь (председатель), В. А. Найда, В. Н. Владимиров. О репрессивных задачах «тройки» можно судить уже по ее составу. Весьма символична для комиссий подобного рода личность ее председателя, Яна Антоновича Калныня, уроженца Лифляндской губернии, командира Уфимского батальона латышских стрелков (1918), политработника Красной Армии (1920–1928), сотрудника органов ВЧК — ГПУ — НКВД[918]. Образование он имел среднее. Первая публикация (рассказ «Сухари») появилась в 1927 году в газете «Красная звезда». В литературе строго придерживался генеральной линии: писал очерки и статьи на военную тематику, в 1931 году издал книгу очерков о коллективизации «Кипуны: По районам сплошной коллективизации». В описываемый период состоял в руководстве ЛАПП, Литературного объединения Красной Армии и Флота (ЛОКАФ), ЛО ФОСП. Примечательно, что в комиссии не было членов Союза писателей, родственной переводчикам организации. Калнынь представлял ЛАПП, Найда — ЛОКАФ и ЛО Московского общества драматических писателей и композиторов (МОДПиК), Владимиров — Местком писателей. Переводом они не занимались и оценить профессионализм членов секции вряд ли могли. Как и следовало ожидать, деятельность секции признали неудовлетворительной, исключительно академичной и совершенно аполитичной, а работу идеологически неблагонадежных переводчиков-«попутчиков» с иностранными специалистами[919] — даже вредной (Приложение XV).
По результатам обследования работа секции была приостановлена, бюро распущено и намечена «чистка», направленная на изгнание социально-чуждых элементов («буржуазных» специалистов и «остатков дворянства») и пролетаризацию организаций и учреждений. Не случайно комиссия по проверке в негативном контексте отметила процент дворян в секции и отсутствие «пролетарского элемента». К этому времени в секции уже были первые потери: репрессированы переводчики Гельмерсен и В. И. Стенич. В стилистике времени была составлена и комиссия по «чистке» под председательством литературного функционера Карла Ялмаровича Халме, человека с неполным средним образованием, в тот период — сотрудника иногруппы Ленинградского Областлита, цензурировавшей иностранную литературу. Занимался он переводом на финский язык произведений советских писателей с революционной и социально-значимой тематикой, в основном пьес, и достаточного опыта переводческой работы не имел. Литературная деятельность Халме началась в середине 1920-х годов; первый перевод опубликован в финском издательстве «Кирья» (Ленинград; 1923–1934) в 1928 году. В комиссию вошли также В. Н. Владимиров и В. А. Найда, перед этим обследовавшие секцию, Б. Рест (от «Литературной газеты»), Выгодский и Ганзен (от секции переводчиков).
Расследование велось тщательно, в течение четырех месяцев, и, несмотря на неоднократные напоминания руководства ФОСП о сроках, завершилось лишь к середине июля 1931 года. О непростой ситуации внутри самой комиссии свидетельствует факт дополнительного включения в ее состав представителя Союза писателей Н. Л. Брауна. Материалы комиссии не сохранились и число выбывших неизвестно, но представление о характере «чистки» можно составить по протоколам заседаний секретариата ФОСП, утверждавшего решения комиссии и рассматривавшего апелляции переводчиков. Очевидно, на многих переводчиков было собрано весомое досье, характеризующее их общественно-политическую позицию, что косвенно подтверждается некоторыми протокольными записями. Так, утверждая постановление комиссии об исключении Э. Я. Сильмана, руководство ФОСП предложило Б. Ресту «использовать материал для печати, осветив Сильмана как антиобщественного человека»