Но шли секунды, и дверь оставалась закрыта. Я был лицом к лицу с Таней, которая, не мигая и сжимая коленки, требовала от меня ответа.
Что же мне сказать? Что вообще нужно говорить в такой ситуации, чтобы… нет. Я остановил себя. Всё это время я пытался подобрать правильный, единственный верный ответ, который вернёт происходящее в привычное русло. Но может быть это было неправильно? Может всё это время я обманывал и мучал Таню? Может я сам был виноват, потому что до этого момента ни разу не ответил на её вопрос? И поэтому, сам того не замечая, я лелеял в ней надежду?
Передо мной мелькнули тысячи картин. В некоторых я завязывал волосы девочке, которая, понурив голову, сидела передо мной. В других она улыбалась мне ослепительной улыбкой, по которой пробегали лесные тени, или, не отрывая взгляда, смотрела телевизор.
Тысячи картин. Тысяча и один образ. Пляж, лес, ванна; дом, улица, дорога; склеп, тень, ангел; сквер, пепел, Костёр. Два обожжённых трупа, которые обнимают друг друга среди пепелища… Все эти образы мелькнули передо мной и стиснули моё сердце с такой силой, из него, казалось, брызнула горькая кровь. У меня пересохло в горле. Мне потребовалось чудовищное усилие, чтобы сдержать себя и не вздохнуть. И всё это время Таня смотрела прямо на меня. Не отрываясь, не моргая, продолжая отчаянно зарываться ногтями в свои колени. Внутри меня гремела буря, но я не мог даже представить волнение, которое она испытывала… при том что переносила она его намного лучше.
Тут я понял, что сам избегаю смотреть на девушку. Я вздохнул, обращая на неё взгляд, и ответил…
71. ответ 2
— Таня… — проговорил я.
— Да или нет.
— Ладно. Я… Я не люблю тебя как женщину.
В последнюю секунду мои глаза обратились в сторону.
Я смотрел в лицо бездны, но теперь не мог встретить взгляд четырнадцатилетней девочки.
Я мог закончить прямо на этом, но чувствовал ничтожное желание оправдаться, а потому продолжил говорить:
— Я никогда не испытывал к тебе… такие чувства. Я люблю тебя, но люблю тебя как… Ладно, будет глупо, если я скажу «племянницу». Просто люблю. Знаешь, я помню, когда я тебя встретил. Это немного странно, но я действительно помню. Это было через несколько недель после твоего рождения. Ты лежала в люльке. Такой маленький белый комочек. Родители, мои родители, непрестанно следили за тобой. Я помогал им. Я всегда был ответственным ребёнком…
Я помню, что ты мне тогда напоминала тамогочи. Кормишь, укачиваешь тебя, раз два, раз два… Я пытался представить, что ты вырастишь и станешь настоящим человеком, но сделать это было непросто… А потом ты действительно выросла. Я помню тебя шестилетнюю. Восьмилетнюю. Я помню, когда пришёл с родителями в квартиру, в которой ты проживала с Аней на рождество, и оставил подарок тебе под подушкой. Я помню, когда ты впервые стала называть меня «дядей».
Я не помню, когда я тебя полюбил, но это была не та любовь, которую ты хочешь. Наверное, так отец любит свою дочь. Ради тебя я готов даже прыгнуть под автобус. Для меня ты семья. Самая важная, но… нет. Я не вижу в тебе женщину, хотя ради тебя я готов бросить любую из них.
Когда ты впервые попыталась соблазнить меня, я испугался. Но не потому что не знал, что мне делать, а потому что беспокоился за тебя. Я не мог сказать тебе твёрдое нет, потому что не мог ранить твои чувства… Теперь я понимаю, что совершил ошибку. Прости.
Тишина.
Я не мог приподнять взгляд и посмотреть на Таню. Страшнее всего мне было увидеть слёзы. Горькие слёзы, которые разливались по её светлому личику. И в то же время просто сидеть на месте и смотреть на свои руки было мучительно. Казалось, время растягивается, словно натянутая резинка, и с каждой секундой неумолимо приближается к моменту, когда ей придётся лопнуть.
Наконец Таня заговорила:
— А отец… может поцеловать свою дочь?
Я резко посмотрел на неё.
Девушка сложила руки на коленях и косилась в сторону.
— Хотя бы в щёку…
— В щёку… можно.
— Вот как. Хорошо, — быстро пробормотала и кивнула Таня. — Тогда…
Она встала, неловко приблизилась и повернула голову. Я приподнялся. Таня покраснела. Я наклонил голову и прижал свои пересохшие губы к её щеке. Я почувствовал, как она вздрогнула и почти отпрянула, но удержала себя.
— С-спасибо.
— Незачто, — ответил я растерянным голосом.
— На самом деле я не против, если ты, эм… будешь моим…
Я кивнул.
— Хотя всё равно немного обидно, но я потерплю. Я уже взрослая, — прибавила девочка. — Ты же не думал, что я заплачу или закачу истерику?
— Мне кажется, ты закатила…
— Не считается! Ну ладно, — наиграно вздохнула Таня. — Пойду в свою комнату. Мне нужно немного прийти в себя.
С этими словами она прошла к себе и закрыла дверь.
Затем открыла, неловко прокашлялась и спросила:
— Можно я буду называть тебя «папа»?
Я быстро замотал головой.
— Хм. Ну и ладно. Дядя мне больше нравится, — высунув язык сказала Таня и захлопнула дверь.
Я вздохнул и свалился на софу.
В этот самый момент раздался щелчок, и в прихожей показалась Аня.
— Ты слышала?
— Да.
— И с каких пор ты об этом знаешь?
— Что она в тебя влюбилась? С самого начала.
— Правда? — удивился я.
— Я её мать.
— Хм… Ну да. Точно.
— Ты всё сделал правильно.
— Надеюсь.
— Если бы ты признался ей в любви, я бы вызвала полицию.
— Я не педофил.
— Да, тебе нравятся постарше.
— А ты откуда знаешь?
— Я твоя сестра.
Я прыснул.
— … Хочешь прогуляться? — поправляя волосы спросила Аня.
— Нет. Пусть это будет моим наказанием, — ответил я, продолжая разглядывать закрытую комнату Тани, из которой доносились и полоскали меня по сердцу звуки жалобного рыдания…
…
…
…
Придя в себя, Таня первым делом направилась в ванную — помыть заплаканное личико, — и по возвращению в зал уже давила улыбку. Мне при этом всё ещё было немного неловко. Я снова был один, — собственно, Ане всё ещё нужно было сходить в налоговую. Таня, верно заметив моё смущение, сказала:
— Нужно плакать, если тебя отвергают. Это формальность. А вообще я в порядке.
— Правда? — спросил я наигранно подозрительным голосом.
Она показала мне большой палец.
Я вздохнул.
— … К тому же всегда можно попробовать ещё раз.
И напрягся.
— Через пару лет, чтобы это не было слишком странно, — быстро прибавила Таня.
— … Удачи.
Она кивнула.
— Кстати, дядя…
— Что ещё?
— А мы правда были в той пустыне? И куда делся твой дом?
— А…
Совсем забыл. Нам ведь ещё предстоял «этот» разговор. Я вздохнул и посмотрел на кухню.
— Напомни, где твоя мать хранила алкоголь?..
…
В итоге судьбоносную беседу решено было отложить до момента, когда вернётся Аня. Это позволило мне немного собраться с мыслями. Как ни странное, душевное потрясение, те «американские горки», через которые протащила мою душу Таня, привели меня в своеобразное состояние катарсиса, в котором я смог достаточно спокойно подойти к решению этого вопроса.
Именно поэтому, когда Аня наконец вернулась, я просто рассказал ей и Тане правду.
72. детали
Я рассказал Ане и Тане правду.
Не всю. Я не стал говорить про их собственные прошлые жизни (оправдывая это тем, что всё ещё был не уверен касательно подробностей), и не стал детально расписывать Их природу и мои приключения в других мирах… и не только потому что некоторое время мне пришлось провести в образе школьницы. Просто в этом не было смысла.
В остальном они узнали правду: что существует некий Кошмар, и что я на самом деле был одной из многочисленных инкарнаций древнего и безумного короля, который поклялся сберечь Мультивселенную, для чего я путешествую между различными мирами, принимая разнообразные оболочки и обретая божественную мощь, и между делом стараюсь не свихнуться, как это сделали мои предшественники, которые стали частью, «Владыками» кошмара.
Под конец я прибавил, что в ближайшее время намечается последняя битва, которая решит судьбу мироздания, и что вся эта история, видимо, подходит к своему завершению, но когда это будет, и что случится после — я не имею ни малейшего понятия.
Как-то так.
По завершению моей тирады повисла тишина.
— Я верю, — сказала Таня. — Правда.
…Странным образом, это заявление только подкосило мою веру в собственный рассказ.
Может, мне действительно не помешает проверится в психушке?..
— Алекс, — сказала Аня.
— Что?
— Ты можешь использовать свои силы тут?
— Тут? В смысле, в пределах этого мира?
Я задумался.
Ну да. Могу. Теоретически.
Однажды я попытался это сделать, но меня остановил слишком крепкий материальный барьер. С тех пор мои силы подросли, да и сам барьер немного размылся, так что теоретически я мог использовать магию. Просто это было немного опасно.
Даже мельчайшие проявления тумана негативно влияли на стабильность измерения.
…Впрочем, было у меня такое ощущение, что, если я вслух озвучу свои опасения, уровень доверия к моему рассказу стремительно сойдёт на нет. Тогда я буду казаться одним из тех «владельцев телекинеза», которые совершенно точно могут погнуть ложку, но только не сегодня и не на камеру, потому что Юпитер.
— Можно попробовать, — сказал я и вытянул руку.
Девушки немедленно посмотрели на мою ладонь. Таня — с интересном. Аня — пристально.
Так, какое бы подобрать заклятие… что-нибудь простое и наглядное… знаю.
Я выдохнул:
— Амонус гранде…
На самом деле я запросто мог использовать невербальную магию, но к этому делу мне хотелось подойти более основательно.
Только первые слова слетели с моего языка, как энергия моей души завихрилась и пришла в движение. В этот же момент я почувствовал присутствие материального барьера. Последний напоминал комочек посреди моего горла. Я стал давить на него, пока крупицы туманности не хлынули наружу.