Я прищурился.
Затем откинулся на спинку стула и стал барабанить пяткой по полу — привычка Натаниэля, которая проявляла себя, когда последнему приходила некая великолепная идея.
— Что-то придумали, капитан?
— Что-то придумали, капитан?
Одновременно спросили Дэвид и Дэвид. Затем один из них, треуголка которого была одетой набекрень — отличительный знак, который мы выбрали, чтобы различать наши копии, — неловко прокашлялся и покосился на копию Натаниэля.
— Возможно… — ответил я напряжённым голосом.
У меня действительно была идея. Немного безумная, но, теоретически, рабочая.
А почему бы мне не сделать своим Сокровищем Сновидения… весь Тиберий? Звучит невероятно, но ведь я смог превратить в последнее моего СТРАЖА, так? Почему же это не мог сработать с кораблём?
Что вообще может и не может быть моим сокровищем? Могу я сделать им целую планету? Материк? Луну? Город? Булава, например, состоит из двух частей, и тем не менее считается за один предмет.
Собственно, кем считается? Мной? Отчасти. А ещё — другими людьми. Ведь именно они формируют своей верой пространство серого тумана.
Некоторые вещи представляются нам совершенно незначительными, другие — важными; некоторые вещи представляются нам монолитными, другие — раздельными.
Можно вспомнить знаменитую басню про корабль Тесея, который греки отстраивали каждый раз, когда в нём изнашивалась одна или другая часть. В один момент в нём ничего не осталось от изначального судна. Можно ли, в таком случае, назвать его тем же кораблём?
Отчасти.
Главное, что неизменным остаётся наше представление о нём — образ, который формирует пространство серого тумана.
Впрочем, хватит пространных размышлений.
Всякую теорию надо проверять на практике.
Я вздохнул, сосредоточился и стал пропитывать силой серого тумана пол у себя под ногами; затем распространил её на стены, окна, дверь и потолок; в один момент в моём сознании возник расплывчатые образ целого корабля. Я видел его со стороны и в то же время изнутри; даже не просто видел, нет, я его чувствовал, причём не только своим сердцем, но сердцами всех членов его команды.
Я видел пушки, за которыми ухаживал пушкарь, видел снасти, видел верёвки, видел кухню, в которой работал повар, я знал название всех ножей, с которыми он управлялся, хотя прежде их никогда не видел, я видел угольную комнату, я чихал и задыхался, я видел спальню, я видел сны, я видел успокоение, я видел тревогу, я видел мачту, я видел запись, которую я, или нет, или кто-то другой тайно сделал на одной из досок посреди трюма, я видел золотые монеты, спрятанные под кроватью, я видел Тиберий, я видел весь Тиберий, я видел его сотню раз, я видел его отражение в сотне зеркал, которые представляли собой человеческие души, и в каждом из них он бы немного другим, разным, я…
9. пришли
Я видел пушки, за которыми ухаживал пушкарь, видел снасти, видел верёвки, видел кухню, в которой работал повар, я знал название всех ножей, с которыми он управлялся, хотя прежде их никогда не видел, я видел угольную комнату, я чихал и задыхался, я видел спальню, я видел сны, я видел успокоение, я видел тревогу, я видел мачту, я видел запись, которую я, или нет, или кто-то другой тайно сделал на одной из досок посреди трюма, я видел золотые монеты, спрятанные под кроватью, я видел Тиберий, я видел весь Тиберий, я видел его сотню раз, я видел его отражение в сотне зеркал, которые представляли собой человеческие души, и в каждом из них он бы немного другим, разным, я…
Вздохнул.
Нет.
В смысле: да, это действительно возможно, но проблема в том, что Тиберий представлял огромную значимость для обитателей этого мира — имел особенный вес в пространстве серого тумана. Чтобы сделать его своим сокровищем, мне придётся потратить огромное количество усилий, которые и так были на вес золота, учитывая, что я стремительно подбирался к моменту, когда мне придётся оставить данное измерение.
Проклятье, неужели не было других вариантов?..
Я задумался и невольно вспомнил серебристый коробок, — сокровище, с помощью которого капитан Серебряной Звезды поместил в другое пространство целый остров. Использовать его, к сожалению, было слишком опасно. Ведь внутри находилось пространство серого тумана. Если Тиберий пропитается последним, у нас будут большие проблемы. Жаль не было другого похожего сокровищ…
Не успел я закончить свою мысль, как перед глазами у меня мелькнула картина, которая висела в каюте капитана.
Стоп. А что если…
— Нужно кое-что проверить, — сказал я голосом, в котором определённо звучали взволнованные нотки.
Уже вскоре я вернулся в свою каюту, освещённые пламенем свечей, и посмотрел на картину.
Когда Альфонс впервые растворился внутри последней, мы всячески пытались его достать — ничего не получилось. В итоге я сделал картину своим сокровищем сновидения, намереваясь продолжить опыты в доме на берегу, но теперь…
Теперь у меня появилась одна идея.
Я взял бутылку, наполненную зеленоватым песочком, а затем брызнул блестящую горсть прямо на полотно. Песок исчез. Испарился. А уже в следующее мгновение нарисованный корабль медленно пришёл в движение, рассекая волны и рисуя на моих губах триумфальную улыбку…
Совсем скоро я уже стоял на песчаном берегу, в окружении матросов, которые набивали лодки припасами и прикручивали к ним колёса, и рассматривал картину, на которой был не один, но три корабля: Тиберий, Альфонс и другой Тиберий.
Удивительное дело, но самое сложное было даже не поместить наши корабли в картину, но убедить другого Натаниэля, чтобы он позволил провернуть это с его судном…
Сперва эта миссия казалась мне совершенно невыполнимой — для капитана его корабль иной раз бывает важнее целого мира. Лишь благодаря железному аргументу: либо он оставляет корабль на моё попечительство, либо мы сами пойдём спасать мир и заберём себе всю славу, — я смог заставить его пойти на эту титаническую жертву. И даже так вскоре он забрал картину себе.
Я был не против, ведь последняя уже была моим сокровищем сновидения.
Теперь же нам предстояло пешее путешествие.
Матросы схватили верёвки, вдохнули, прокашлялись, поморщились от слепящего солнца и потащили лодки в сторону песчаного горизонта…
Перед нами простиралась настоящая пустыня… Почти. На самом деле место это было довольно странное. Песок действительно был прямо как в пустыни, и в то же время сама земля была необычайно ровной; здесь не было гор, расщелин, впадин — безымянный континент не знал ровным счетом никаких неровностей ландшафта.
Вернее, прежде безымянный.
Натаниэль — другой — почти сразу потребовал назвать его «Тиберий».
Мой Натаниэль, который к этому времени стал проявлять первые признаки собственного пробуждения, которые выражались в некоторых повадках моего тела и случайных мыслях, которые мелькали в моём сердце, настаивал на «Фердинандии»; спор вполне мог закончиться дуэлью на пистолетах, если бы я не предложить разрешить его потом, по завершению нашей миссии.
И так на смену морю пришли песчаные просторы. Вскоре морская черта исчезла за горизонтом, и всюду, куда ни глянь, стали простираться только безграничные выцветшие дюны.
Погода была… Терпимой. Температура воздуха казалась весенней, и даже яркое солнце было не особенно палящим. Впрочем, тащить лодки всё равно было тяжко — несколько раз я даже брал на себя эту обязанность, чтобы поднять моральный дух команды и немного сбросить лишний вес, но спустя пару километров все мои мышцы пробирала болезненная ломка.
Только вереницы следов за нашими спинами и звёзды над головой говорили о том, что мы неумолимо приближаемся к нашей цели.
…Если она вообще существует. С недавних пор внутри меня стали зарождаться определённые сомнения. До сих пор единственным аргументом в пользу «Теории Двери» было совпадения примерного местоположения, где её выбросили, и Сердцем Семи Морей. Но что если те записи были поддельными? Если кто-то решил разыграть забавную шутку? Если нечто иное было источником великого потопа? Было по меньшей мере странно, что в самом сердце последнего мы обнаружили песчаный материк.
И даже если это действительно была та самая дверь — что дальше?
Этот вопрос давил на наши плечи едва ли не сильнее, чем груз, который мы тащили за нашими спинами.
Чем синее небо высоко над головой…
Сама пустыня тоже была не особенно приветливой. Мы всё ещё находились в точке наибольшей нестабильности мироздания; впервые мы вспомнили об этом, когда посреди ночи сгустился серый туман, из которого стали раздаваться ужасающие крики. Матросы до самого рассвета несли караул с ружьями наперевес, а потом, сонные, снова потащили лодки.
И мы тащили. Когда в небе сияло солнце, когда на нём загорались звёзды, с полным желудком, с пустым желудком, весёлые, печальные, растерянные, уверенные, рассудительные, безумные и предельно одинокие здесь, в самом сердце и в то же время за пределами известного мира; мы неумолимо продвигались вперёд, и мы…
Пришли.
10. море
Пришли.
Это случилось внезапно. И скучно. Каждую ночь я проверял наше местоположение с помощью секстанта, после чего отмечал его на карте. Мои метки представляли собой вереницу чёрных крестиков, которые неумолимо подбирались к красному кружочку — сердцу.
Я всегда был терпеливым человеком, и в то же время невольно считал каждый метр, который приближал нас к нашей цели; когда же мы прибыли на место, там ничего не было. Сплошная пустыня.
Самое неприятное было в том, что, если бы здесь действительно что-то было, мы определённо заметили бы это на приличном расстоянии, учитывая совершенную плоскость окружающего ландшафта.
Мы ничего не нашли даже когда сократили примерный радиус искомой точки до нескольких сотен метров.
Неужели наша экспедиция провалились?
Неужели все теории были ошибочными, и легенда про таинственную дверь представляла собой не более чем забавную (теперь уже не очень) байку?