После этого он вернулся в залу и спросил:
– Не слишком ли грубо ты обошелся с посланцем Девлет-Гирея, государь? Он аж задыхался от ярости.
– Плевать я на него хотел. А грубо говорил намеренно. Девлет впадет в ярость, когда этот посланец поведает ему о приеме в Кремле. Вместе с тем такое мое поведение зародит смуту в его душе. Если у хана еще осталось что-то от нее. Он не сможет понять, отчего вдруг так повел себя русский царь. Пусть призадумается, поломает голову.
Скуратов улыбнулся.
– А ведь ты прав, государь. Хан будет изумлен, не поймет, почему ты так обошелся с его посланником. Побежденные ведут себя иначе. Настроение ты ему подпортишь, и это хорошо.
– Значит, одобряешь?
Хитрый Скуратов уловил нотку иронии в словах царя.
– Извиняй, государь, не мое дело оценивать твои деяния. Само вырвалось.
– Ладно. Из-за этого крымчака сегодня уже не поедем. Отправимся завтра после утренней молитвы.
– Да, государь.
– Ступай.
На следующее утро царский поезд двинулся в Великий Новгород.
Глава 5
Трое всадников в легких доспехах продрались сквозь кустарник и вышли к неширокой мелкой речушке с песчаным дном и зыбкими берегами.
– Лопасня, – произнес князь Дмитрий Иванович Хворостинин. – По течению выйдем к Сенькину броду.
Михайло Бордак согласно кивнул и сказал:
– Да, до переправы, хорошо известной крымчакам, отсюда недалеко. Лопасня идет вдоль Оки и скоро свернет к ней. Там и брод.
– Василь, передай наказ десятнику Огневу, дабы прислал сюда двоих ратников, остальные пусть отдыхают. Поглядим, что в этом году с перелазом, – проговорил Хворостинин, и Парфенов отъехал за кусты.
После смотра берегового войска в Коломне передовому полку воеводы Андрея Петровича Хованского было наказано идти в Калугу. В это же время большой полк Михаила Ивановича Воротынского встал в Серпухове, полк правой руки Никиты Романовича Одоевского пошел в Тарусу, сторожевой полк князя Ивана Андреевича Шуйского направился к Кашире. На оборону Москвы Воротынский оставил Юрия Ивановича Токмакова и Тимофея Шуйского.
Передовому полку особым наказом царя придавалась и дружина Бордака.
Его первый воевода Андрей Хованский повел по дороге четыре с половиной тысячи ратников, в том числе смоленских и рязанских стрельцов, а также донских казаков. Второй же, князь Хворостинин, с отрядом Бордака получил наказ идти по Оке для осмотра перелазов, бродов, проверки несения службы пограничными сторожами и станицами, размещенными согласно боярскому приговору по береговой линии.
Появился Парфенов с ратниками первого десятка Данилой Кузьминым и Игнатом Терниным.
Хворостинин сказал им:
– Пойдем до впадения речушки в Оку. Там Сенькин брод. Вам, ребята, надо будет пройти с конями по нему туда-сюда, поглядеть, сможет ли одолеть его рать в несколько тысяч басурман.
Старший ратник Тернин кивнул.
– Сделаем, князь. Эка невидаль, перелезть через реку.
– Ну и хорошо.
Вскоре небольшой отряд вышел к месту, где Лопасня впадала в Оку, ширина которой здесь составляла саженей сто – сто двадцать. Вода рыжая от песка. Это объяснялось тем, что сама Лопасня имела глубину в локоть, но текла быстро и выбрасывала в большую реку много песка.
Воины спешились.
Хворостинин указал на Лопасню.
– Вот он, брод. Раздевайтесь, ребята, и в воду. Переходить так, как это делают татары. Одежу, доспехи, оружие на спины коней.
Опричники выполнили наказ, разделись, поежились.
Первым в воду зашел Тернин, тут же выскочил на берег и заявил:
– Ух ты, вода, как в проруби. Чего она холодная-то такая?
Парфенов усмехнулся и объяснил:
– В Лопасне, особенно здесь, в устье, родников много. Оттого и вода студеная. Да и на дворе не лето, апрель месяц.
– Околеть можно.
Хворостинин улыбнулся.
– Ничего, ратник, исполняй наказ, а замерзнете, я вас чашей пенника отогрею после. Отправляйтесь!
Тернин взглянул на Кузьмина.
– Идем, Данила.
Тот зашел в воду и ахнул.
Однако воины двинулись вперед, держа коней за поводья.
Первые саженей пятьдесят вода не доставала и колен. Кони вели себя спокойно. Еще саженей двадцать было по пояс, десять – до плеч, а вот далее воинам пришлось плыть. Сильное течение снесло их саженей на двадцать. Там они вновь вышли на мелководье, а затем и на берег, оставили коней, побежали.
– Чего это?.. – спросил десятник Огнев, подошедший к вельможам.
– Греются, – с усмешкой ответил Бордак. – Тут не баня, попробуй воду.
– Да знаю, что студеная, иначе не стали бы Данила с Игнатом летать по берегу как ошпаренные.
Согревшись, опричники переправились обратно, оделись, подтянули подпруги коней и предстали пред Хворостининым.
– Ты, князь, сам все видел, – сказал Тернин. – Переправиться тут можно. Крымчаки это сделают, даже коней расседлывать не станут. Одно непонятно.
– Что именно, воин?
– Почему такое место без должной охраны?
– О том не думай, это не твоя забота. Брод перекроют, когда надобно станет. Для того люди есть.
– Ну тогда ладно.
Бордак взглянул на Хворостинина и спросил:
– Далее куда, Дмитрий Иванович?
– Ты, Михайло, постарше меня будешь, по чину выше, да и у государя в почете. Называй меня просто Дмитрием.
– Непривычно.
– Ко всему люди привыкают.
– Ладно, Так куда мы далее пойдем, Дмитрий?
– На одних чертежах Сенькин брод значится тут, на других – в пяти верстах выше по течению. Есть еще брод у села Дракино, отсюда в шестидесяти верстах. Да и у Ванькино тоже перелаз, не такой, конечно, как Сенькин брод, но вполне пригодный.
– Крымчаки где хочешь переправятся. Эти собаки ловкие. Они берут в поход по два-три коня. На воде с ними непросто справиться, однако у них получается.
Хворостинин кивнул и сказал:
– Верно говоришь, Василь. Крымчаки, ногайцы, черкесы переправятся чрез любую реку, вот только не всегда большими силами. На Руси же действия малыми отрядами для них губительны. В любой деревне имеются станицы, сторожи. Мужики службу несут справно, отряжают разъезды, ставят преграды.
– Вот в Ванькино и поглядим, как справно несет службу станица, – сказал Бордак. – Сколько до нее?
– Недалеко, десять верст. Лес близко. По нему пустим вперед отряд, Михайло, и поглядим, чего станется.
Вскоре десятки Луки Огнева, Фомы Рубача, Якова Грудина с обычным головным дозором Ивана Пестова пошли по берегу и углубились в лес. Поиски троп успеха не принесли. Воинам пришлось идти по опушке, за кустами в редколесье. Так они одолели пять верст, выбрались на поляну, вдававшуюся в глубину леса, подошли к неглубокому и пологому буераку.
Тут воеводы уже увидели, как над лесом в нескольких местах стали подниматься столбы дыма.
– Сторожа на село знак подают о появлении неизвестной рати, – сказал Хворостинин.
Бордак погладил бороду и произнес:
– Значит, служба справно поставлена. Следует скоро ожидать разъезда.
Парфенов покачал головой.
– А может, и не будет разъезда. Лес вплотную к селу подходить не должен, там должно быть поле. Нас и из Ванькино заметят, а вот как встретят?
Второй воевода передового полка произнес:
– Покуда не разберутся, кто пожаловал, стрелять из луков и пищалей, если те есть у сельчан, не будут. Но оборону занять должны.
– Или загрузят припасы в лодки, на плоты и уйдут на правый берег.
– Нечего гадать. Увидим. Переходим овраг.
Когда десятки вышли на другую сторону буерака, вдали, саженей на пятьсот ближе к реке уже стоял разъезд численностью в пять человек.
– А вот и они. Станичный голова все по разряду делает.
– Может, показать им, что свои идут? – сказал Бордак.
– Опытные, смышленые сторожа сразу не поверят. Этот знак могут и крымчаки подать.
– А разъезд-то приближается, – сказал Парфенов.
Сторожа действительно пошли навстречу отряду, пришедшему со стороны Коломны и села Никифорово, что недалеко от Сенькиного брода. Саженей через сто они опять встали рядом с холмом, на который поднялся один из них.
– Ближе подошли, дабы рассмотреть гостей.
Хворостинин, который отличался характером решительным, смелым, даже отчаянным, улыбнулся и сказал:
– А поедемте-ка к ним. Троих они не испугаются.
Парфенов пожал плечами.
– Поедем. Нечего на них пялиться.
Иван Пестов подъехал к вельможам за указаниями, услышал их разговор и заявил:
– Не следует делать того, воеводы. А если мужики перебьют вас? Вы к ним с добром, а они по вас стрелами да дробом? И что тогда? Дружина лишится воевод, передовой полк – второго воеводы, а нам в отместку придется разорять село.
– Ничего, Иван, – сказал Бордак. – Нас троих им уничтожить не под силу. Едем, князь.
Хворостинин повернулся к Пестову и распорядился:
– Дозор держи там, где стоит, одного ратника пошли к Огневу. Пусть передаст, что покуда нас нет, начальство над дружиной на нем.
– Сделаю, но… – Ратник махнул рукой, понял, что спорить с вельможами толку никакого нет.
А воеводы поскакали к холму.
Ратник, находившийся там, спустился к своим. Разъезд встал полукругом, охватил возвышенность.
– Грамотно встали, – заметил Парфенов. – Со спины не подойдешь.
Они подъехали к разъезду на десять саженей. Сторожа достали сабли, копья, один спрыгнул с коня, приладил бердыш, положил на него пищаль.
Тот воин, который недавно стоял на холме, поднял руку.
– Стойте, люди! – приказал он.
Вельможи остановили коней.
Хворостинин крикнул:
– Мы из передового полка, что направлен в Калугу.
Мужик, с виду как вепрь, весь заросший волосами, с перекошенным от шрама ртом, спросил:
– А где же ваш полк, воеводы? И где Калуга? Чего-то я ни того, ни другого не вижу.
– А ты коли не боишься, подъезжай, поговорим. Грамоту покажу, отвечу, что почем. Чего орать-то на все поле?
– Нет, пусть старший из вас по мне подъезжает. Тут наши земли, значит, мы и начальствуем.