– Не горюй. Значит, запомнил?
– Да, князь.
Хворостинин обернулся к Парфенову.
– Василь Игнатьевич, не в службу, а в дружбу, приведи сюда сотника, которого взяли в овраге.
Толстой, Губан и Туса переглянулись.
– Вы что, сшибались с крымчаками? – спросил голова.
– Да, пришлось, у Колчинки, Белой рощи, в Гадюкином овраге, – ответил Хворостинин.
– Это что же, и там были крымчаки?
– Вот думаю, может, это один и тот же отряд.
– Но почему татары по левому берегу шарахаются, когда подходить с правого будут?
– Я не знаю, Родион, откуда подойдут басурмане. Прошлый год изменники показали Девлету дорогу, по ней он и обошел главные силы. Как будет на этот раз, один Господь ведает. Да и что с правого берега увидишь? Только переправу. Да, вот еще что. Давеча я хотел спросить тебя, почему ты укрепления на том берегу выставил.
Голова хитро улыбнулся.
– А это ты, князь, завтра узнаешь.
Парфенов отсутствовал недолго, зашел в горницу и сказал:
– Сотник во дворе под охраной ратников Грудина. Сюда я его не повел. Нечего поганить православное жилище псом басурманским.
– Пошли! – дал команду Хворостинин.
Воеводы и местные начальники спустились во двор.
Алан Байтуган, связанный по рукам, стоял между двух опричников.
Подбежал служилый, осветил двор факелом.
Хворостинин показал начальнику разъезда на сотника.
– Гляди, Фома. Ты не этого тут видал?
– Нет, тот другой был, младше и ростом выше.
– Ты не спеши, хорошо гляди.
– Князь, поверь, я узнал бы.
Бордак подошел к Байтугану и сказал:
– Помнится, сотник, ты говорил, что рядом с Колчинкой ваших отрядов нет. Оказывается, был такой.
– Про это мне ничего не известно. Всем начальствует мурза Дайлан. Его стан расположен у села Барино. Меня он послал к Колчинке, Ванькино, к Рудову перелазу и Колчину броду. Куда других отправил, я не знаю.
– А не врешь?
– Ты, воевода, поймай мурзу. У него и узнаешь, врал я или нет.
Хворостинин приказал опричникам увести сотника.
После этого вельможи вернулись в дом.
В сенях стоял Федор, сын Губана, семнадцати годов, уже мужик.
– Батюшка, баня готова. Можно париться.
Толстой взглянул на Хворостинина.
– В баню, князь?
– Да, попаримся.
– Угу, а потом и угостимся как следует. Только вот неймется спросить.
Второй воевода передового полка усмехнулся.
– Так спрашивай, коль неймется.
– А чего вы этого сотника крымского с собой таскаете? Прибили бы, да и все дела.
– Он еще нужен может быть. Отвезем в Калугу. Там первый воевода сторожевого полка князь Андрей Петрович Хованский. Он знает, что с ним делать.
– Так полки, которые обычно обороняли Москву, по разным городам разошлись?
– Извиняй, Родион, но тебя это не касается.
– Но как же Москва?
– За столицу не беспокойся. Мы не дадим нехристям и близко подойти к ней.
– Ну и хорошо.
Воеводы с удовольствием попарились. В роли банщика выступил Федор Губан. Он потрудился на славу, не один березовый веник извел, покуда хлестал вельмож. Из бани воеводы вышли к Оке, искупались в прохладной воде, вернулись в дом помощника станичного головы, там выпили, основательно закусили и улеглись спать.
Встали они рано, умылись, помолились, позавтракали, вышли во двор.
По деревне уже бегали детишки, бабы занимались хозяйством. Мужики пошли на реку проверять сети и верши, в лес на охоту, в поле. Жизнь продолжалась.
Первым делом воеводы и станичный голова проехали к постоялому двору.
Хозяин встретил их у ворот, снял шапку, поклонился, поздоровался.
– И тебе здравствовать, Еремей, – ответил за всех Толстой и спросил: – Как ты принял воинов, защитников земли русской?
– Слава Богу, припасов хватило. Выгребли мы все дочиста, но накормили и людей, и коней.
– Последнее отдал? – спросил Хворостинин.
– Для войска, которое будет с басурманами биться, ничего не жалко.
– Сколько стоит все это?
Хозяин постоялого двора почуял, что может получить выгоду, почесал затылок и ответил:
– Припасов на полтину ушло, сено свое, за постой я обычно беру по алтыну, с вас – по копейке.
– Сколько всего выходит?
– На рубль серебра дашь, и я доволен буду.
Хворостинин передал хозяину деньги.
После этого воеводы и голова с помощником направились к реке, погрузились на плот с двумя гребцами и поплыли к правому берегу Оки. Но на средине гребцы бросили весла, плот пошел по течению.
– И куда это мы? В Колчинку или в Ванькино? – осведомился Хворостинин.
– Ни в деревню, ни в село. Такая вот у нас переправа, – ответил голова.
– Что, у берега отмель?
– Нет. Река тут хоть и не особо широкая, но глубокая.
– Так в чем дело?
– Извиняй, воевода, скоро все узнаешь.
Вскоре гребцы прибили плот к обрывистому берегу саженях в двухстах от места напротив Ступни, там, где была роща.
– Почему так? – спросил Бордак.
– Терпение, воеводы.
Толстой повел важных гостей в обратную сторону, отходя от Оки.
Хворостинин взглянул на Бордака.
– Ты понимаешь, боярин, что деется?
– Покуда не соображу, но по поведению головы станицы видно, он знает, что делает.
Воеводы и деревенские начальники вышли к берегу уже напротив Ступни. Там они увидели вертикальный тын из жердей, врытых в землю. Заостренные колья торчали и в сторону поля. Эти заграждения тянулись саженей на семьдесят. Они прикрывали пологий спуск к реке, справа и слева от которого были крутые обрывы.
– Ну и кого остановит этот забор? – спросил Хворостинин.
– А ты видишь, чего он закрывает? – проговорил в ответ Толстой.
– Мы видим, что вы соорудили преграду для детишек малых, – заявил второй воевода сторожевого полка и пошел к забору.
– Стой, князь! – Губан преградил ему дорогу.
– Что такое?
– Нельзя туда, погибнешь там.
– Да что вы такое скрываете, станичники?
– Объясняю, – сказал Толстой. – Ограда и на самом деле потешная. Так, пустое место. Один ратник быстро изломает ее. Так и крымчаки подумают. Но все дело не в ней, а в том, что дальше, до реки.
– А что там? – не скрывая нетерпения, спросил Парфенов.
– А там, воевода, по всей длине тына вырыты волчьи ямы.
– Вот как? – удивился Бордак. – А не заметно.
– Так мы и делали, чтобы незаметно было. Ямы одна рядом с другой, глубиной в сажень, внизу колья острые, сверху щиты из легких жердин, присыпанные песком, закрытые дерном.
Хворостинин улыбнулся и проговорил:
– Это получается, подойдет сюда отряд крымчаков, посмотрит на тын, посмеется, разрушит его, поведет коней к реке для переправы и попадет в волчьи ямы?
– Так, князь. В них может угодить целая сотня. А для приманки мы еще плоты сюда доставим. Вроде как не успели угнать.
– Ну ты и молодец, голова! Надо же придумать такую ловушку.
– Да это не я. Мы с такими у стен Казани сталкивались. Татары их придумали. Вот такие у нас на правом берегу укрепления.
Бордак с опаской посмотрел на плетень и спросил:
– А своих-то сельчан предупредили об опасности?
– Конечно. Сюда никто не сунется. Вот рыбаки возвращаются, видишь?
Вверх по реке шли лодки.
– Вижу.
– Рыбы и здесь полно, но ловят ее выше по течению либо ниже, в затонах.
– Понятно, – сказал Хворостинин, поблагодарил голову за службу и дал ему мешочек с серебром.
Тот знал, что отказаться нельзя. Это не плата, а награда.
– Давай обратно, нам далее идти надо, – заявил воевода.
– Прямо в Калугу? – спросил Толстой.
– Нет, нам еще броды по реке смотреть надо.
– Ясно. Что ж, идем обратно.
Вскоре дружина пошла вдоль реки.
Ее повсюду встречали разъезды, подавали знаки дымом сторожи. Но дальше Ступни удобных мест для переправы большого войска ратники не нашли, а малые отряды могли одолеть Оку в любом месте.
К вечеру воины пришли в Дракино.
Тамошний голова встретил их и предложил остаться на ночлег.
Но Бордак заявил, что надо посмотреть оборону, идти дальше и заночевать на елани. Провизия у дружины была, воды хватало. Не следовало кормиться за счет народа.
Его поддержал Парфенов. Хворостинину ничего не оставалось, как согласиться.
Станичный голова Григорий Глушко показал воеводам перелаз через Оку. Это было второе место, весьма удобное для переправы большой рати.
Дружина обследовала его и двинулась вверх по реке в большой лес. Головной дозор нашел там елань, подходящую для ночевки. Там воины разбили лагерь. Для воевод поставили шатер, остальные соорудили шалаши. Парфенов с десятниками выставили посты охранения.
Воеводы помолились, поели и повели разговор.
Начал его Бордак:
– Да, засечная черта слишком большая получается. Где селения, там еще есть кое-какие укрепления. Между ними только разъезды и чистые берега.
– Река не везде удобна для переправы, – сказал Парфенов. – Много мест с обрывистыми берегами, сильным течением, большой глубиной, омутами. Нет, я не спорю, отряды собаки Девлет-Гирея пройдут и там, но малые. Хотя из них соберется большое войско, о чем уже был разговор. Да и нельзя двести сорок с гаком верст от Калуги до Коломны наглухо закрыть. Тут никакой рати не хватит. На оборону вышли пять полков, около двадцати тысяч ратников. Это с казаками, вятичами на стругах и немцами.
– Побольше будет, – заявил Хворостинин. – С людьми Михаила Черкашина, станичниками и сторожами наберется тысяч сорок. Но я согласен, этого все одно мало.
– Почему царь не снимет войска с Ливонии, не присылает сюда служилых татар? – спросил Бордак. – Не все они в прошлом году перебежали к Девлету. Остались и те, которые не предали.
– Мы тут можем сколько угодно рассуждать, но царь и боярин Воротынский, назначенный им главным воеводой, знают, что делают.
– Знать-то, может, и знают, но только за нашу сторону. О том, как поведут себя крымчаки, могут сказать только Девлет да его мурзы. А у них не спросишь.