– Друзья мои, так дело не пойдет! – воскликнул Хворостинин. – Не хватало нам раскиснуть, тогда войско наше развалится. Воеводы всегда и везде должны быть крепки и решительны, вступать в бой, даже если и не ведают, как его вести. Понимание придет потом, в ходе сражения.
– Да никто и не спорит с этим, князь, – сказал Бордак. – Я просто говорю, что нас ждут тяжелые времена.
На этом тяжелый разговор закончился. Вельможи, не раздеваясь, легли спать. Парфенов загасил свечи. Наступила ночь.
Следующие два дня дружина затратила на переход от Дракино к Калуге. Воины так же осматривали станицы и сторожи, искали и проверяли перелазы, которых становилось все меньше.
Утром третьего дня, уже в начале мая, отряд подошел к крепости Калуга. Ее окружали овраги и река. В стене имелись три проезжие башни, посады были укреплены.
Навстречу опричникам из города выехал разъезд.
Его начальник прочитал грамоту, кивнул и сказал:
– Передовой полк стоит в крепости и вне ее, малость западнее. Наместник и воевода у нас князь Иван Васильевич Горинский.
– Мы заедем в крепость, – сказал Хворостинин.
– Заезжайте. Тесно у нас, другое дело в поле, там простор. Но дело ваше, грамота обязывает во всем подчиняться тебе, князь.
Дружина дошла до воеводского двора. Внутри действительно повсюду были ратники, конные и пешие, стояли орудия, телеги с порохом и ядрами. Весь обоз передового полка находился в крепости.
Стража остановила воевод. Старший доложил наместнику о прибытии отряда.
Из дворца вышли Горинский и воеводы передового полка. Это были князья Андрей Хованский и Михаил Лыков. Наместник распорядился поставить дружину тут же, во дворе, велел отправить в тюрьму пленного крымского сотника.
Потом все поднялись в гостевую залу, сели за стол, и князь Хованский обратился к Хворостинину:
– Докладывай, где были, что видели.
Второй воевода сделал это.
Хованский выслушал его, задумался, глядя на отметки и знаки, сделанные Хворостининым на карте, потом спросил:
– Значит, самые удобные места для переправы – Сенькин брод, перелазы у Серпухова и у деревни Дракино?
– Да, Андрей Петрович. Именно Сенькин брод издавна является местом переправы крымских татар. Думаю, и на этот раз ничего не изменится.
– Как знать. – Хованский постучал костяшками пальцев по столу. – Но похоже на то, что все к тому и идет. Здесь у нас отдыхает посольский человек из Крыма. На Москву едет, кое-что поведал нам о замыслах Девлет-Гирея.
Бордак оживился и осведомился:
– Что за посольский человек?
– А тебе на что? – спросил Хованский.
– Да будет тебе известно, князь, что я долгое время был тайным посланником царя в Крыму и много кого там знаю. Жил в проклятой Кафе, где самый большой невольничий рынок.
Воеводы и наместник с нескрываемым уважением посмотрели на боярина.
– Не знал. Важное и опасное дело ты делал, боярин. А посольский – это Осип Тугай. Ты его знаешь?
– Осипа-то? Мы вместе сведения о крымчаках собирали. Друг он мне. И где сейчас Тугай?
– В покоях, отдыхает. Хотя уже пора и вставать.
– Накажи, пусть меня сведут с ним. Я вам тут не нужен.
– Что ж, хорошо. – Князь Хованский взглянул на наместника.
Горинский вызвал человека из прислуги и велел ему проводить боярина в покои, где остановился человек, прибывший намедни из Крыма.
Вскоре Бордак вошел в опочивальню. Тугай уже проснулся, но все еще лежал на постели.
Завидев друга, он удивленно воскликнул:
– Михайло, это ты или еще сон?
Бордак улыбнулся.
– Не сон, Осип. Это я.
– Извиняй, сейчас. – Тугай поднялся, оделся, ополоснул лицо, обнял товарища. – Ты откуда?
– Из Москвы.
– А почему здесь? Хотя признаю, глупость спросил. Ясно, что царь послал. Я очень рад видеть тебя. Как семья? Выжила в прошлом году?
Бордак помрачнел.
– Выжила. Люди Василя Парфенова, моего помощника и друга, успели вывезти рекой в вотчину.
– Это хорошо. А чего нахмурился?
– Алена на сносях была, покуда я выполнял наказ царя, родила…
Тугай прервал Бордака:
– И кого?
– Мальчика.
– Как назвали?
– Никак.
– Почему?
– Потому что родился он мертвым.
– Соболезную, Михайло. Алена поди волосы на себе рвала?
– Помереть хотела. Да стерпела боль. Отошла.
– Да, новости. Ты на лавку за стол садись, чего стоять-то?
Бордак сел, напротив устроился Тугай.
– Такие, значит, дела? А тут какое задание имеешь? – продолжил допытываться Осип.
– Дружина моя по разряду придана передовому полку. Князья Хованский и Лыков пошли прямо в Калугу, а отряд со вторым воеводой князем Хворостининым двигался по Оке. Смотрели броды, перелазы, как службу станицы и сторожи несут. Так и добрались до крепости. А наместник сказал, что посольский человек из Крыма во дворце отдыхает. Я сразу спросил, кто это, и пришел сюда.
– Посольство наше Девлет выгнал, пред тем унижал как только мог. Хорошо, что хоть не загубил никого, отпустил в обмен на крымских вельмож, которые на Руси в полону были. Я с посольством уйти не мог. Причину сам знаешь. Притаился на подворье Ризвана, потом свата его Алая, отца Гульшеня. Надо было заполучить сведения о том, когда, каким войском и как пойдет Девлет-Гирей на Москву.
– Заполучил?
– Иначе не ушел бы. Курбан помог. Свел с мурзой Азатом, тот и рассказал о походе. Пришлось мне отдать ему все деньги, которые у меня были.
– Как же ты прошел Крым, Перекоп, Дикое поле?
– Припасами и деньгами меня Ризван снабдил, бумагами – Курбан. Тяжко было. Дважды едва не попал к крымчакам. Обошлось, и слава Богу.
– Чего прознал-то, поведаешь?
– Тебе расскажу, ты и сам там, в Крыму, маялся. А вот наместнику и воеводе передового полка я не открыл того, что они знать хотели. Не для них те сведения.
– Ну, Осип, не тяни, говори.
Тугай прошел до двери опочивальни, открыл ее, осмотрелся, вернулся на место.
– Нерадостные вести, Михайло. Девлет в Крыму собрал более пятидесяти тысяч воинов. У всех оружия полно, доспехи новые, по два-три коня. В конце мая они двинутся к Перекопу. А там уже стоят ногаи Теребердея, отряды адыгов и черкесов. Это еще тысяч сорок. Да и султан янычар Девлету прислал. Их где-то десять тысяч. Это, почитай, два наших полка. Так что сто тысяч, а то и боле собака Девлет привести на Русь может. Слабость его в том, что мало орудий, особенно осадных. Да и пищали крымчаки с горцами не жалуют. Привыкли к саблям, лукам, копьям.
– Значит, в начале июня орда двинется на Русь?
– Да, где-то так.
– А каким путем?
– Это уже не тайна. Девлет до того заважничал, что вслух объявил – орда пойдет от Перекопа на Тулу по Муравскому шляху. Часть войска сократит путь Изюмским. Обходить русскую рать на этот раз хан не намерен. Не видит смысла. Этот пес уверен в том, что мы не сможем дать ему достойный отпор. Думаю, не так уж он и ошибается. Я посмотрел на передовой полк, поговорил с третьим воеводой, князем Михаилом Лыковым. Оказывается, в полку всего четыре с половиной тысячи ратников. Это с казаками, рязанскими, смоленскими и епифанскими стрельцами да малой плавной ратью вятичей. Слыхал я, Иван Васильевич смотр войска проводил. В нем оказалось всего двадцать тысяч ратников. Так это?
Бордак кивнул.
– Так, но это лишь пять полков. У царя в запасе есть еще войска.
– Много?
– Это знает только он. Главный воевода боярин Воротынский говорил о десяти тысячах из западных крепостей и таком же числе служилых татар. Кроме того, на засечной черте, в станицах и сторожах еще тысяч двадцать наберется.
– Станицы и сторожи в полки не собьешь, у них забота другая, и растянуты они на всю засечную черту. К селениям своим привязаны, к семьям. Что ни говори, а спасать их сторожа наперво будут. Войско из крепостей – это уже дело. Но опять-таки мало этих сил. Если бы царь вывел из Ливонии хотя бы тысяч двадцать.
– Он лучше нас с тобой знает, что делает.
– Покоя нет от мыслей о том, что дальше будет. Сегодня нам проигрывать нельзя. Не только Москву, всю Русь потеряем.
Бордак повысил голос:
– Я не узнаю тебя, Осип. Почему малодушничаешь? Ты? Отчаянный, храбрый воин.
– Да не малодушничаю я, Михайло. На душе беспокойно.
– Не у тебя одного. Однако в этом году все мы знаем цену поражения. Как и победы. В этом та сила, тот боевой дух, которого нет у крымчаков. Слишком уж зазнался Девлет. Зря он русскую рать ни во что не ставит. Уверен, это его и погубит.
– Эх, Михайло, мне бы твою уверенность.
– А ты верь, Осип. Русь под крымчаками не будет. Разобьем басурман проклятых.
Тугай улыбнулся.
– А ты все такой же. Это хорошо. Но положение, Михайло, тяжкое.
– Это мне известно. А почему, скажи, царь ставку свою в Новгород перенес?
– Не слыхал о том.
– Там он и казна царская. А Новгород государь выбрал, потому как оттуда может управлять войсками и у Москвы, и в Ливонии. Коли дела тут пойдут худо, будь уверен, Иван Васильевич все войска снимет с запада и пошлет на крымчаков.
– Но тогда поляки в спину ударят.
– Покуда они разворачиваться будут, побьем крымчаков, а там и поляков с литвинами встретим.
– Ладно. Что будет, одному Господу известно. Позавтракаешь со мной?
– Ты никак уезжать собираешься?
– Да, да только теперь не знаю куда. О том мне князь Хованский сказать должен.
– Ну коли ты из Крыма ушел, то по своим землям и до Москвы, и до Новгорода доберешься.
– Это так. А завтракать-то будешь?
– Конечно.
– Тогда пошли в храм, помолимся, заглянем в столовую, потом отправимся к воеводе передового полка.
После молитвы и трапезы Тугай предстал перед Хованским. Тот велел ему идти в Серпухов к главному воеводе Михаилу Ивановичу Воротынскому.
Бордак проводил друга до моста чрез овраг. Там они и расстались.
После этого первый воевода передового полка позвал Михайло к себе.