– Но ты должен знать, что хан велит гонца пытать.
– Выдержу. Долго мучиться не придется. Как расскажу все басурманам, так они меня и прибьют.
– Значит, ты готов к лютой смерти?
– Готов, князь. Ты же знаешь, что все мое семейство в прошлом годе в пожаре сгинуло. И жена Зинаида красавица, и детки, Алена, Антонина, Любава, Егорка, младенец Леша. Я как раз с крымчаками бился, которые в глубь города залетели, оттого и не смог помочь. А ведь звали, наверное. Уж коли они, невинные, смерть страшную приняли, то мне ли бежать от нее? Да и не уйдешь от судьбы. Какая жизнь, когда жинка с детками все время пред глазами стоят. Я этого Девлета на куски порубил бы. И мурз его, да и всех ордынцев, но не в силах это сделать. А коли обманная грамота поможет нам побить басурман, то станет и моей местью. Посему, князь, я готов.
– Ладно. – Токмаков достал свиток. – Держи, Иван, это и есть обманная грамота.
Ратник забрал бумагу, сунул под рубаху.
Князь взглянул в его зеленые, полные грусти глаза.
– Только надо, Иван, не просто отдать грамоту, а биться с басурманами, покуда сил хватит.
– Это понятно.
– У хана не должно возникнуть сомнений в том, что ты настоящий гонец и бумага подлинная.
– Сделаю как надо, не сомневайся.
– И пытать…
Ратник прервал воеводу:
– Не следует повторяться, князь. Знаю, что меня ждет, коли живым возьмут. Ты лучше скажи, когда и как идти.
– Ну слушай, воин. – Говорил князь недолго, затем спросил: – Все уразумел?
– Все, воевода. Сейчас помоюсь, в чистое оденусь, с родней оставшейся попрощаюсь, помолюсь в храме, а как стемнеет, так и пойду к крымчакам.
– Знал бы ты, Иван, как тяжко посылать тебя на такое дело.
– Знаю. Сейчас всем тяжко. Не кори себя, лучше поминай в молитвах Ивана Ларгина.
– Непременно.
– Пошел я.
– Ступай, воин. Вечная тебе слава и память.
Ратник невесело усмехнулся.
– Это скажешь, когда татары меня растерзают. Храни Господь тебя, батюшку государя и Москву нашу. – Он поклонился, перекрестился на храм и пошел к Тайницкой башне, за которой его ждал конь.
Иван помылся, оделся в чистое, помолился в ближней церкви, потом поехал на кладбище, где в братской могиле была похоронена и его семья, сел на лавку, кем-то поставленную там, и проговорил:
– Здравствуйте, мои родные. Пришел вот сказать вам, что скоро мы вновь вместе будем. Оттого на душе у меня радостно. Не смог я защитить вас, Зина, детки, но отомщу. Тогда и увидимся. Больше никто не разлучит нас.
Иван посидел у могилы до сумерек, поднялся, вспомнил что-то, поехал обратно на свою улицу и встал у сарая, наскоро сбитого из досок.
Из него вышла дородная баба с дитем на руках.
– Ты, соседушка? Зачем пришел?
– От мужа твоего известий давно не было?
Баба вздохнула.
– Да как ушел с полком, так и не было. Люди говорят, много наших у Молодей крымчаки побили. Вот и думаю, жив ли Степка мой.
– Жив, не сомневайся. – Он кивнул на сруб, что стоял рядом. – До зимы дом не подымете.
– Коли Степан жив, с Божьей помощью подымем, только вернется ли он?
– О худшем не думай и перебирайся в мой дом.
– Ты о чем это? Бабе замужней? Ополоумел, Иван? – возмутилась баба.
– Не о том ты, глупая, подумала. Отдаю я вам свой дом. Живите, пользуйтесь да детей больше рожайте. Они Руси ой как нужны.
Женщина растерялась.
– Совсем с толку сбил. А ты как же?
– А я сюда не вернусь, Клава. И на Москве мне не быть. Тяжко здесь. Ухожу совсем.
– Куда, Иван? У тебя же служба.
– По службе и ухожу. Так что в доме все ваше теперь. Переходи уже сегодня. Нечего в каморке дощатой маяться.
– А коли передумаешь? Вернешься и выгонишь?
– Не вернусь я, Клава.
– Ну не знаю.
– Делай, как я сказал. – Ларгин вскочил на коня, повернул его и повел к выходу из города.
Баба перекрестила его.
– Да хранит тебя Господь, добрая душа.
Она заплакала, сильнее прижала дитя к груди, поняла, что сосед ее пошел на смерть.
В шатре хана, окруженном десятком нукеров, на подушках, разбросанных по персидскому ковру, возлежал правитель Крыма Девлет-Гирей. Рядом сидел мурза Рустам Чалаш, ставший после пленения Дивей-мурзы первым советником. Между ними скатерть, на ней пиалы с шербетом, чаша со сладостями.
Отпив глоток, Девлет-Гирей спросил мурзу:
– Скажи, Рустам, где мы совершили ошибку?
– У берега, хан. Думаю, там, когда от Тулы пошли к Оке.
– Но в чем мы ошиблись?
– По-моему, в том, что не подумали, почему русские так крепко обороняют мелкие перелазы и броды, а крупные держат слабо.
– Это значит, что они пропустили нас там, где им выгодно было?
– Получается так.
– Но это большая опасность. Откуда Воротынскому или царю Ивану было знать, куда мы пойдем, перейдя реку?
– Значит, они это знали.
– Мыслишь, изменники?..
– Да.
– Но насколько мне известно, к русским никто из знающих людей не перебегал.
– Да этого и не требовалось, потому как царь Иван узнал обо всем еще при подготовке похода.
– Измена в Крыму?
– В Бахчисарае. Более того, во дворце.
– Изменники – ближайшие мне вельможи?
– Да, это кто-то из них.
– Но кто?
Мурза пожал плечами и ответил:
– Боюсь, мы этого уже никогда не узнаем. Да и не о том сейчас думать надо, хан. Мы должны решить, как разбить полки неверных, которые стоят у проклятого гуляй-города рядом с Молодями. Теребердей и Дивей дважды пытались сбить оборону русских. В итоге мы потеряли половину войска. Теребердей погиб, Дивей пленен. С ним твои родственники.
Хан явно нервничал.
– Но как еще сломить оборону у Молодей, если не напором? – спросил он. – Там местность такая, что врага не обойти.
– Да он и не даст нам это сделать. Русские использовали наши приемы, и об этом мы тоже подумать не могли. Но я не напрасно говорю о поражениях Теребердея и Дивея. Русские у Молодей выстроили оборону так, что мы вынуждены идти на гуляй-город. Эта крепость и наносит нам главный урон.
– Может, ударить по Москве?
– И тут же получить ответ в спину?
– Но какой-то выход должен быть.
– Мне докладывали, хан, что у русских припасов осталось на день-два, может, на три. Если они убьют лошадей, то протянут неделю, не больше. Наступать Воротынский не будет. У нас, несмотря на потери, рать гораздо больше русской. Без лошадей гуляй-город станет не подвижной, а обычной крепостью. Если выставить тяжелые пушки на дальних рубежах и использовать зажигательные ядра, то разрушить, сжечь ее не составит особого труда. Без гуляй-города русские будут вынуждены обходными путями отойти к Москве. Тогда все встанет на свои места. Мы окружим русскую столицу, а они выставят на обычных позициях свои полки, потрепанные у Молодей.
– Ты предлагаешь пока стоять здесь и ждать?
– Не совсем. К Молодям надо послать еще один тумен, дабы держать русских в напряжении и тревоге, не давать им спокойствия, лишать уверенности в том, что они могут победить. Иногда надо обстреливать гуляй-город из полевых пушек, бить по бокам, беспокоить полки, которые стоят у Молодей. А самое главное – громить отряды, если те пойдут сюда из других городов и крепостей, ждать, покуда голод не заставит русских открыться. Можно и часть тяжелого наряда дать тумену. Пусть палят по гуляй-городу, покуда тот не лишится лошадей.
– Это ты дельный совет дал. Кого предлагаешь послать к Молодям?
– Мурзу Джабара. Он человек степенный, имеющий немалый опыта ведения войны с русскими, не стремится любой ценой завоевать твое расположение, сделает все точно по приказу, не поведется на уловки. А они непременно будут. Ведь князь Воротынский тоже поймет, что мы, по сути дела, приступили к осаде его позиций.
– Согласен. Пусть будет так.
Он собрался было хлопнуть в ладоши, позвать слугу и послать его за мурзой, но тут у шатра поднялся шум.
Внутрь заглянул сотник нукеров Тагир Акгур и доложил:
– Господин, сторожевой разъезд гонца из Москвы в Молоди отловил. При нем грамота князя Токмакова.
– Гонец жив?
Сотник сморщился и ответил:
– Побили его крепко. Он, собака, одного нашего воина убил, еще одного ранил. Но живой, говорить может.
– Сюда его! Быстро!
Чалаш-мурза хмыкнул и проговорил:
– Странно.
Девлет-Гирей повернулся к нему.
– Что именно, Рустам?
– То, что гонец шел один, прямой дорогой, хотя и знал наверняка, что здесь стоит наша рать.
– Торопился, наверное, на объезд времени не было. Значит, он нес Воротынскому важную весть. Сейчас узнаем.
– Не нравится мне эта торопливость. Надо как следует допросить гонца, жилы из него вытащить, но узнать правду.
– Вот ты этим и займешься.
– Слушаюсь!
Нукеры ввели в шатер окровавленного русского ратника.
Тот сплюнул на драгоценный ковер сгусток крови, высоко поднял голову.
– На колени! – закричал Чалаш. – Перед тобой правитель Крыма, а вскоре и всей Московии.
Ларгин кое-как сумел усмехнуться и заявил:
– Ты еще скажи, и король польский.
Нукеры сбили его с ног, поставили на колени. Сотник передал Девлет-Гирею грамоту. Тот прочитал ее и помрачнел.
Это не осталось без внимания Чалаш-мурзы.
– Что случилось, господин? О чем пишет Токмаков Воротынскому?
Девлет-Гирей бросил грамоту советнику.
– Читай сам. – Он повернулся к гонцу. – Как звать?
– А тебе на что, хан? Или позовешь отужинать вместе?
– Смел ты в речах, ратник. Посмотрю, как заговоришь на дыбе.
– А чего дыба? Ты спрашивай, я сам расскажу то, что знаю.
Чалаш-мурза прочитал грамоту, взял гонца за подбородок.
– Ты почему пошел этой дорогой, не обогнул наш стан? Или князь Токмаков тебя специально послал эту грамоту подсунуть, чтобы хан поверил обману царя Ивана?
Гонец посмотрел в глаза мурзы и заявил:
– Много спрашиваешь. Я уже и не помню, на что отвечать.
– Почему этой дорогой пошел?