С теневой стороны вдоль бортов выстроились солдаты.
Старший лейтенант расстегнул ворот гимнастерки, надел пилотку и вышел к строю.
— Дальше пойдем пешком. Ехать опасно: шум моторов выдаст нас. Нужно не только дойти до колодца, но и сохранить силы для боя. Кто способен на это — два шага вперед!
Сзади никого не осталось. Так уж у нас повелось. На трудное дело вызываются добровольцы. Лобанову требовалось несколько человек, но отобрать их оказалось не так-то просто: добровольцами оказались все!
Вскоре небольшой отряд, захватив автоматы и гранаты, ушел к колодцу.
Томительно тянулось время. Не зря, видно, говорят: ждать да догонять хуже всего. Прошло минут тридцать.
Начало темнеть. Кто-то тихо сказал:
— Может, подтащим, машины поближе?..
Все будто ждали команды. Поднялись, подошли к автомобилям и начали толкать их вслед за ушедшими товарищами. Падали, поднимались, бросали под колеса плащ-палатки, шинели и вновь толкали, изнемогая от усталости.
Услышав выстрелы, разведчики уселись в машины и, включив фары, двинулись к колодцу. Они успели вовремя.
Оказалось, что противник, заметив на фоне заката наших солдат, открыл огонь. Бойцы развернулись в цепь, залегли, а затем стали приближаться короткими перебежками. Напряжение огневого боя быстро росло.
Лобанов нервничал от того, что момент внезапности был утрачен. И вдруг над степной равниной вспыхнул яркий свет. Лучи света, обшаривая складки местности, быстро приближались.
Японские солдаты и дэвановцы прекратили стрельбу и обреченно подняли вверх руки. Разведотряд захватил населенный пункт и поторопился сообщить: «Вода имеется». Только на следующий день мне доложили, что японскому офицеру удалось и этот колодец отравить стрихнином.
«Если сегодня все дивизии и бригады достигнут своих рубежей в плановые сроки, — думалось мне, — значит, войска обрели свою боевую форму, значит, можно рассчитывать, что на рубеже озер Арчаган-Нур и Далай-Нур мы появимся раньше, чем баргутские кавалерийские и японская танковая дивизии».
В полдень командиры отдельных танковой и механизированной бригад полковники Иванушкин и Попов доложили о выполнении задачи дня. Почти одновременно на левом фланге овладела своим рубежом и дивизия полковника Доржи. На правом фланге Конно-механизированной группы умелыми действиями блеснула дивизия генерала Доржипа-лама. К исходу дня главные силы группы углубились в территорию Маньчжурии на расстояние свыше ста километров.
Учитывая успешное развитие наступления, командующий войсками фронта приказал создать[16] подвижные механизированные группы и еще более увеличить темпы. К исходу 14 августа нам предлагалось овладеть городом Чжан-бэй, а 15 августа — сильным Калганским укрепленным районом. На главном направлении Конно-механизированной группы участь города Долоннора должна была решиться 15 августа. В последующем предстояло развивать наступление в горах Большого Хингана на город Жэхэ[16].
Во многом мы предвосхитили этот приказ. Впереди обеих наших группировок с самого начала наступали сильные высокоподвижные танковые и механизированные группы. Они действовали на 15–20 километров впереди главных сил, а временами уходили и дальше. По оперативным масштабам обычного театра военных действий — это незначительное расстояние, но в условиях пустыни, где цена каждого шага в десятки раз весомее, оно отвечало интересам боевой задачи.
Новые повышенные темпы вызывались необходимостью сложившейся обстановки. Все еще существовала угроза флангового удара дэвановских кавдивизий из района Бан-дидагэген-Сумэ. Могли подойти и главные силы япономаньчжурских войск, сосредоточенные в пространстве между Долоннором и Жэхэ. Сохранялась еще и вероятность столкновения с сильной группировкой противника, которая могла выдвинуться из района Шанду, Чансыр.
Достигнутые успехи открывали перед нами исключительно выгодные перспективы стремительного глубокого наступления через пустыню и внезапного выхода в долину реки Луаньхэ.
Приказы командования Забайкальского фронта нацеливали Конно-механизированную группу на наиболее полное использование этой перспективы.
Подготовка боевых распоряжений соединениям облегчалась тем, что их задачи остались прежними, изменились только сроки. Чтобы не томиться в ожидании боевых донесений из соединений первого эшелона и передовых частей, передовому командному пункту лучше было находиться в первом эшелоне, а с рубежа озера Арчаган-Нур — в одном из соединений мехгруппы.
Перед выступлением на Долоннор у нас появился новенький «додж» с радиостанцией. Сопровождавший его представитель отдела связи фронта доложил, что машина прислана генерал-полковником Леоновым для того, чтобы обеспечить мне связь со штабом фронта. Невольно вспомнился последний разговор с А. И. Леоновым перед операцией. Тогда он пожелал мне успеха, а на прощание сказал:
— О связи с фронтом не беспокойся, я тебя всюду найду.
В душе поблагодарил Алексея Ивановича за своевременную помощь. Нам предстояло совершить решительный бросок к отрогам Хингана, и эта радиостанция прибыла весьма кстати.
Перед рассветом, как всегда, прохладно. Выручает фронтовая спутница — бурка. Одна пола — постель, — другая — одеяло. Но спать уже некогда. Через час должно возобновиться наступление. Густая гобийская тьма постепенно растворяется, бледнеет. И вот уже слышатся команды, раздается шум моторов. Ритм боевой жизни усилился.
Оперативная группа двинулась в голове главных сил Долоннорского направления. Инженерная разведка доложила приятную весть: местность впереди более проходима. Нам предстояло наступать по голой степи, лишь кое-где пересеченной увалами да небольшими высотами и солончаковыми лощинами. Но эти, казалось бы, малозначительные дороги, ускользнувшие от внимания инженеров, и преподнесли нам неприятные сюрпризы. Твердый грунт, усыпанный галькой, оказался не таким уж удобным для движения. Первой почувствовала это не полностью подкованная монгольская конница. Еще хуже пришлось мотоциклетным подразделениям. Попадая под колеса, галька бросала машины из стороны в сторону, выбивая руль из рук. После часа такой езды руки немели от напряжения. Не легче было и тем, кто сидел в кузовах автомобилей: тряска изматывала до колик в животе.
А с востока уже медленно и грозно накатывалось гобийское солнце. Степь покрылась темными штрихами теней от приземистого кустарника — горчака и лебеды. Потом, как бы испугавшись беспощадных лучей знойного властелина пустыни, тени стали сжиматься и прятаться под растения. Из-под колес то и дело выскакивали полевые мыши, суслики и с писком исчезали в норах. Вдали мелькали пугливые тарбаганы. Здесь, на безлюдье, их было особенно много.
Перед мысленным взором вставала карта с оперативной обстановкой, уже в который раз думы возвращались к различным вариантам встречного боя на рубеже озер Арчаган-Нур и Далай-Нур. «Только бы упредить князя Дэ-вана в захвате этого рубежа!» Особенно беспокоило отсутствие новых сведений о танковой дивизии японцев, которая находилась в районе Калган. Быть может, она выдвигается по горной дороге от Калгана через Гуюань к Долоннору?..
Увлекшись своими мыслями, я перестал замечать и тряску, и жару.
Неожиданно послышался тревожный крик наблюдателя:
— Слева — конница противника!
Машины двигались близко друг от друга, уступом, чтобы не глотать пыль, поднятую впереди идущими. Поэтому сигнал услышали все. Остановились. Вдали, от горизонта, на нас надвигалась серая масса, окутанная облаком пыли. Ничего определенного о боевом порядке конницы сказать было невозможно.
— Батареи к бою! — скомандовал командир артиллерийской бригады полковник Диденко.
Показалось странным, почему так далеко развернулась кавалерия для атаки и сразу перешла в карьер? Ба! Да это… Свою догадку я не высказал вслух. Хотелось понаблюдать за поведением спутников.
Машины развернулись на одной линии, образовав цепь. Солдаты укрылись за ними, приготовившись к бою.
— Дикие козы! — закричал мой шофер, первым разглядевший надвигавшуюся на нас лавину.
Многотысячное стадо, не дойдя до нас, описало широкую дугу и понеслось на запад.
Необычайный эпизод вызвал веселое оживление среди солдат и офицеров.
Вскоре мы достигли монастыря Богдо-Сумэ, захваченного передовыми частями рано утром. Нам рассказали, что и здесь противник был так ошеломлен внезапностью удара, что не оказал серьезного сопротивления. Передовые отряды танковой и механизированной бригад, не задерживаясь, двинулись к озеру Арчаган-Нур.
У ворот монастыря нас встретила ламаистская знать. Мне некогда было заниматься торжественными церемониями, и я только спросил у возглавлявшего встречу:
— Сколько монастырь может поставить нам коней в кредит?
Лама назвал внушительную цифру. Один из табунов он даже предложил в дар советско-монгольским войскам.
Любезность «святых отцов» была вызвана, надо думать, не симпатиями к «красным безбожникам», а скорее всего страхом. Но мясо подаренного ими скота от этого не стало хуже, а лошади были хорошим пополнением для кавалерийских дивизий.
Монгольский журналист Ч. Ойдов поведал читателям газеты «Улан-Од» о патриотическом поступке арата по имени Нибвон, подарившем полковнику Доржи сорок пять верблюдов. Арат сказал, что хочет внести свою лепту в разгром ненавистных самураев.
По этому поводу конники шутили:
— Аратские богачи непременно хотят, чтобы их лошади и верблюды приняли участие в разгроме японского империализма:
С искренним радушием встретили нас бедные араты. Они верили, что, освободившись от японской оккупации, обретут лучшую долю. Многие из них уходили в горы и вливались в отряды красных партизан.
От рубежа, на котором был получен приказ командующего войсками фронта, до Долоннора — около трехсот километров. Наши войска должны были преодолеть это расстояние за трое суток и, как уже известно, 15 августа овладеть городом.