Большого труда стоило убедить умирающего, что советский воин предложил пищу бесплатно. Я до сих пор помню этого советского парня в солдатской форме, Владимира Вахрушева, проявившего такую трогательную заботу.
Этот случай навел на мысль: а что, если создать здесь, в Долонноре, общедоступную больницу для жителей, использовав для этого не только местные медицинские силы, но и помощь военных госпиталей?
Позже, когда в Долонноре были развернуты два наших полевых госпиталя, они провели громадную работу среди населения.
Генерал-лейтенант Ю. Цеденбал дал указания начальнику медицинской службы монгольской армии полковнику Л. Шаравдоржу разработать дополнительные меры по усилению врачебной помощи местным жителям. Сделать это оказалось не так уж просто. Люди привыкли лечиться у знахарей. Врач для них был недоступен. Но, когда были подвезены палатки, медикаменты, оборудование и началось широкое обследование населения и лечение, и главное — за это не брали денег, народ пошел в медпункты широким потоком. За короткое время было обслужено несколько тысяч местных жителей.
Вместе с монгольскими медицинскими работниками — военфельдшерами Зундуем, Жанлавом, Чимэддоржем — напряженно трудились советские специалисты: подполковник Антоненко, майоры Мажаев, Сахаренко, капитаны Мальцев, Бондарчук, Лобовкин и др.
Не забыли мы и о продовольственном снабжении. В связи с этим напомнили местным богатеям древнюю китайскую поговорку: «Кто помогает бедным, тот сам становится богаче».
Семенидо рассказывал мне, что особенно долго пришлось уговаривать щупленького, но колючего, как еж, тайджи[23], который никак не хотел понять, почему должен помогать людям, умирающим от голода.
— Богатство — это честь. Зачем отдавать свою честь другому? — рассуждал тайджи. — Небо дарует каждому свою жизнь, земля готовит каждому свою смерть…
— Так вы бы разъяснили ему, что жизнь и смерть зависят «иногда» не от бога. Надо, чтобы эти люди правильно поняли проводимые нами мероприятия.
— Он все понял правильно, товарищ командующий…
Посоветовавшись с товарищем Цеденбалом, мы решили, кроме того, раздать голодающим жителям города продовольствие захваченных трофейных складов. Проведено это было в высшей мере организованно и вылилось в общенародный праздник. Трогательно было наблюдать, как бедняки, взяв мешок хлеба, со слезами на глазах пытались целовать руки нашим солдатам. Полковник Л. Шаравдоржа рассказал мне такой случай. Ветеран монгольской революции капитан интендантской службы Жамьян узнав, что старый и больной китаец Ли Ши-жа не может сам прийти за продовольствием, послал ему с цириком все, что было положено. На следующий день Ли Ши-жа встал со своей лежанки и пришел к Жамьяну.
— Я ни разу в своей жизни не ел досыта, — сказал он. — Вчера и сегодня я сыт. Спасибо вам за доброту и благодушие. Буду молить бога, чтобы он даровал вам скорейшей победы над наран-хунами.
Эти слова по-разному, но столь жё искренне и душевно можно было слышать всюду. Китайский народ славил наши успехи, желал нам скорейшей победы, потому что понимал — это означало свободу и счастье.
В эти дни работа среди местного населения, которая велась под руководством товарища Цеденбала, достигла, казалось, наивысшего напряжения. Проводились беседы, были организованы концерты, демонстрация документальных и художественных фильмов. На ярких и убедительных примерах жителям Внутренней Монголии показывали, что только народная власть и социалистические преобразования могут обеспечить свободный труд и счастье простым людям.
В обеденное время к дому, где расположилась наша оперативная группа, явилась делегация жителей с официальным визитом благодарности за освобождение города от японцев. Возглавлявший ее мужчина назвался уполномоченным народной бедноты. Он, как и остальные члены делегации, был богато одет и выглядел цветущим здоровяком.
Глава делегации, помнится, витиевато говорил об улыбке города, о надеждах на счастье, о верности своему народу и, наконец, дойдя, по его мнению, до главного, вдохновенно закончил:
— В знак признательности за освобождение от японских оккупантов примите наш скромный подарок, — табун лошадей.
«Что же, — подумалось мне, — это совсем неплохо, можно будет освежить конский состав передовых частей».
Пока мы осматривали город и занимались «дипломатией», 25-я мотострелковая и 43-я танковая отдельные бригады успели дозаправиться (благо в Долонноре нашлись скромные запасы горюче-смазочных материалов).
До прихода главных сил конницы и мотопехоты часть танков пришлось оставить для патрулирования у лагеря пленных и в богатых кварталах города, а также в качестве подвижных огневых точек у почты, телеграфа, банка, городского управления и на перекрестке дорог, ведущих на Калган и Жэхэ.
В четырнадцать часов в город вошли главные силы мо-томехгруппы. Мы вывели их на высоты юго-восточнее Долоннора, обращенные в сторону Жэхэ. Полки артиллерийской бригады полковника Диденко развернулись в районе казарм, севернее города.
Командующему Забайкальским фронтом было направлено донесение, что его приказ об овладении Долоннором выполнен раньше указанного им срока.
ВДОЛЬ ДРЕВНЕГО ТРАКТА
Старый Калганский тракт — кратчайший путь от границы Монгольской Народной Республики к морскому побережью. Здесь войска Калганского направления наступали по степному плоскогорью, пересеченному небольшими высотами. Чем ближе к Чансыру, расположенному в 150 километрах от границы, тем их было больше. Восточнее начинались горы Иншаня.
В районе городов Чжанбэя и Калгана вдоль Великой китайской стены раскинулся вполне современный, мощный укрепленный район из железобетонных сооружений. Прикрывали его основные силы князя Дэ-вана.
На Долоннорском направлении такого прикрытия не оказалось: японское командование считало, что через пустыню Гоби трудно пройти даже хорошо подготовленному каравану. С этим соглашался и военный министр Маньчжурии генерал Син Жи-лян. «Много лет там не ступала нога человека, — говорил он, — так много, что караванный путь исчез под толщей песков. И какой полководец осмелится на погибель себе повести через страшные сыпучие пески армию?..» Пустыня Гоби, по его мнению, прикрывала До-лоннорское направление так же надежно, как и князь Дэ-ван — Калганское. Боевые действия показали, насколько опрометчиво было это мнение!
Сохранившиеся у меня записи, некоторые документы и воспоминания участников позволяют в самых общих чертах восстановить ход событий на Калганском направлении.
Уже упоминалось, что передовая механизированная группа в первые сутки операции достигла Цаган-Обо-Сумэ, где находились японский оперативный пункт и гарнизон войск князя Дэ-вана. В ночь на 10 августа, после короткого боя, японцы на машинах отошли к югу, а дэвановцы подались в горы. В трудную минуту им оказалось не по пути.
Следующим на пути опорным пунктом противника был небольшой населенный пункт Эрлянь, лежащий на Калганском тракте. Там размещался японский разведпункт и пограничники.
Дорога тут спускалась к озеру Эрэн-Нур, вся окружающая этот пункт местность была хорошо видна нашим разведчикам. Поэтому, когда 3-й мотострелковый полк подошел к Эрляню, его командир подполковник Финогенов имел достаточно сведений, чтобы решиться на атаку с ходу. Предбоевые порядки батальонов, не останавливаясь, развернулись и, обрушив на позицию противника шквал автоматного и артиллерийско-минометного огня, стремительно атаковали. Японцы и дэвановцы не выдержали мощного и дерзкого натиска наших воинов.
Во второй половине дня 11 августа мотомехгруппа повела наступление на город Чжанбэй. На этом направлении, недалеко от Калганского тракта, находился дворец Барун-Сунитван. Здесь размещалась ставка князя Дэ-вана. После овладения населенным пунктом Холтыйн-Сумэ специально созданный отборный отряд должен был свернуть с тракта на юг и внезапным стремительным ударом захватить дворец.
Вечером командир 27-й отдельной мотострелковой бригады донес: «Холтыйн-Сумэ взят. Это небольшой населенный пункт. В нем монастырь, массив кирпичных, саманных домов и множество юрт. По показаниям жителей, здесь размещались военная школа, насчитывающая несколько сот человек и подразделение из охраны князя Дэ-вана. В соответствии с вашим приказом мотомеханизированная группа частью сил наступает в направлении Ба-рун-Сунитвана».
Командиру бригады было приказано осуществить захват этого важного пункта таким образом, чтобы японцы не успели разграбить и вывезти художественные и исторические ценности, принадлежащие китайскому и монгольскому народам. Организовать их охрану, а в дальнейшем в общепринятом порядке сдать местным органам народной власти.
Примерно через сутки наши передовые части захватили Панцзян и почти одновременно — Барун-Сунитван. Живописный дворец Дэ-вана окружали кирпичные здания, предназначенные для многочисленной свиты и слуг. Поблизости находились казармы, в которых размещался кавалерийский полк личной охраны князя.
К моменту подхода наших частей в резиденции не оказалось достаточно войск, способных к серьезному сопротивлению. Разведотряд под командованием майора Слаутского стремительно ворвался в населенный пункт. Князя здесь не оказалось. По одним сведениям, он с семьей в сопровождении охранного кавалерийского полка удалился в сторону Калгана, по другим — вылетел в Калган на японском самолете, успев сменить гражданское платье на форму генерала японской армии. Бежали и японские подразделения, около 100 сотрудников оперативного пункта, школа юнкеров и другие. Это произошло столь поспешно, что в населенном пункте осталось почти все вооружение, боеприпасы и различные склады военного имущества. Пленные показали, что японцы отошли на Калган.
Помощник начальника политуправления МНРА по ревсомольской работе товарищ Цэдэндамба рассказал мне два любопытных случая, связанных с Барун-Сунитваном. В первый же день после его захвата он побывал во дворце князя Дэ-вана. В сопровождении ламы-казначея осмотрел дворец, ознакомился с его достопримечательностями. При осмотре одного из столов казначей вынул черную коробку и открыл ее. К своему удивлению, Цэдэндамба увидел множество орденов, в большинстве японских.