Стремительный рейд советско-монгольских войск по суровой пустыне Гоби и наступление через труднодоступные горы Большого Хингана привели в изумление стратегов Запада. Ведь они пророчили, что борьба Советской Армии с Японией будет носить затяжной характер. Американский военный обозреватель Хэнсон Болдуин заявлял, например, что «такие трудности и расстояние быстро преодолеть невозможно». То же самое утверждал и английский обозреватель генерал-лейтенант Мартин: «Менее чем за шесть месяцев на серьезный успех Советской Армии рассчитывать не приходится». А бывший тогда премьер-министром Англии Уинстон Черчилль вообще считал, что для разгрома Квантунской армии советским войскам понадобится не менее года.
Несмотря на поучительные уроки войны с гитлеровской Германией, эти «прорицатели» так и не поняли природы Советской Армии, источников ее силы и могущества…
Но вернемся к конкретным событиям.
Пленный офицер в своих показаниях утверждал, что упорство, с которым удерживается укрепрайон, определяется необходимостью выиграть время для подхода резервов и вывоза из Калгана различных материальных ценностей, принадлежащих Японии, а также для эвакуации семей военнослужащих и аккредитованных здесь специалистов.
— Сколько времени приказано гарнизону удерживать укрепрайон?
— Еще четверо суток, до двадцать четвертого августа.
Мы, конечно, не стали ждать, когда будут закончены грабеж и эвакуация в Калгане. Получив от Калганской группировки боевое донесение о готовности войск к решающим действиям, отдаю приказ: «С рассветом начать общий штурм укрепрайона».
В ночь перед штурмом японцы предприняли еще одну попытку оттянуть развязку. В сумерках перед позициями 3-го мотострелкового полка неожиданно появился самурай. Он что-то громко крикнул и исчез. Это показалось подозрительным. К месту, где он был, послали отделение солдат. Они нашли там воткнутую в землю палку, обмотанную листом пергамента. Не прошло и получаса, как вымпел доставили Салаурову, а затем в штаб бригады. На пергаменте было по-русски написано:
«Взявшие этот листок немедленно передайте вашему командованию.
По приказу нашего верховного командования японские армии прекратят военные действия. Если ваши воска насильно будут наступать на нас, то мы, против нашего истинного желания, окажем сопротивление для самозащиты.
Японские армии пошлют своего парламентера — представителя с белым флагом — около 12 километров на юг от Чжанбэя, то есть перед нашим укрепленным районом.
Просим выслать с вашей стороны парламентера (военного ответственного представителя) и вести переговоры с нами».
Комбриг немедленно доложил о письме мне.
— Парламентер не появился? — поинтересовался я.
— Пока нет.
— А вы заметили, что в записке не указано время высылки японского парламентера?
— Да, час не указан.
— По-моему, командование укрепрайона пытается выиграть время путем полной лукавства «восточной дипломатии». Вызовите японского парламентера на нейтральную зону и вручите ультиматум. Потребуйте немедленной и безоговорочной капитуляции. До начала штурма время еще есть.
Для вызова парламентера было решено использовать перебежчика Фудзикаву. Тот охотно согласился доставить записку в японскую траншею. На всякий случай его одели в форму цирика Монгольской народно-революционной армии.
Фудзикава честно выполнил поручение. Вскоре после его возвращения в нейтральную зону вышел невысокий сутулый юноша, младший офицер. Получив ультиматум, он, не читая его, тут же вручил нашему парламентеру заранее подготовленный ответ.
Это было послание некоего майора Накагавы. Вот что написал переводчик под диктовку предприимчивого офицера.
«Господину начальнику.
Покорнейшая просьба начальнику еще раз.
Наш господин майор просит подождать еще два дня минимум. После двух дней мы будем слушать Вас, что Вы сейчас сказали. Японская армия никогда и нигде не будет сопротивляться против Вас, если Вы не наступите.
Господин майор еще просит, чтобы Ваши солдаты не вступали в наш укрепрайон, потому что наши солдаты будут стрелять по ошибке для самозащиты.
Японский воинский дух очень высок. Японцы всегда честны, мы не будем сказать ложности.
В конце еще раз покорнейше прошу подождать два дня.
Слова майора 1-го фронта.
Подпись господина майора — Накагава».
Эта «покорнейшая просьба начальнику еще раз» получила свой ответ. На рассвете 21 августа «долину смерти» потряс гул мощной артиллерийской канонады.
Весь день шли напряженные бои. К вечеру центральной узел обороны укрепрайона был в основном захвачен.
В результате этой операции советские и монгольские войска открыли себе путь на Калган и Пекин, то есть в глубь Центрального Китая, простиравшегося южнее Великой китайской стены.
Правда, в некоторых опорных пунктах западного узла еще сидели подразделения японцев, но это уже не имело существенного значения. Участь их была предрешена.
Передовые части мотомехгруппы устремились по Калганскому тракту. Примерно через сутки войска с боем овладели Калганом — столицей Внутренней Монголии. Уцелевшие, но явно деморализованные части противника продолжали отходить на Пекин.
В подземных складах укрепрайона японцы оставили значительные запасы тола и других взрывчатых веществ.
Это единственно полезное дело, которое они сделали для нас, — подумалось мне. Последовал мой приказ: «Калганский укрепленный район взорвать».
Так закончилась операция «Калганская стрела».
ЗАВЕРШАЮЩИЕ УДАРЫ
В отрогах Большого Хингана затаились главные силы японо-маньчжур, действовавшие в полосе наступления Конномеханизированной группы. Где конкретно находится противник, какова его численность, какие он предпринимает маневры — ответы на эти вопросы должны были дать все виды нашей разведки, а главным образом — авиаразведка.
По моей просьбе генерал армии М. В. Захаров помог нам самолетами, обладающими достаточным радиусом действий. В интересах Конно-механизированной группы работал 6-й бомбардировочный авиакорпус генерал-майора И. П. Скока. В случае необходимости он должен был поддерживать нас и бомбо-штурмовыми действиями. Это была серьезная помощь. Авиакорпус прибыл с Западного фронта и имел солидный боевой опыт.
К сожалению, нам недолго пришлось взаимодействовать с генералом Скоком. После выхода войск группы к Калгану и Жэхэ корпус получил другую задачу.
На Долоннорском направлении авиаразведка не обнаружила новых перегруппировок противника. Высокие темпы наступления главных сил Конно-механизированной группы не дали врагу времени для подтягивания свежих войск. Он был явно сбит с толку. Прав был знаменитый корсиканец, утверждая, что «сила армии, подобно механике, измеряется массой, умноженной на скорость».
Из фронтовых разведсводок было известно, что японское командование предпринимает меры, чтобы удержать Ляодунский и Корейский полуострова. Поспешно перегруппировывая войска, оно нацеливало их, главным образом, против 17-й общевойсковой и 6-й танковой армий, рвавшихся к Ляодунскому заливу. В течение 12–14 августа японцы предприняли множество контратак в районах Линь-си, Солунь, Ванемяо, Бухеду. Однако войска Забайкальского фронта нанесли по контратакующему противнику сильные удары и продолжали стремительно двигаться на юго-восток, в глубь Маньчжурии.
До нас отовсюду доходили слухи, что части и соединения Квантунской армии получили приказ при неблагоприятной обстановке уходить в горы и вести активные диверсионные действия. Стало известно также, что 26-й пехотной бригаде приказано выйти в район города Вэйчана и разрушить железную дорогу Вэйчан-Долоннор. В полосе нашего наступления изменений в группировке противника не произошло.
Для Конно-механизированной группы дальнейшими объектами наступления, как уже известно, являлись города Калган и Жэхэ. После этого ударом по сходящимся направлениям нам предстояло овладеть Пекином, где располагался штаб Северного фронта японской армии в Китае, а затем выйти к морю на побережье Чжилийского залива, в районе города Тяньцзина. В ночь на 16 августа к Долоннору вышла 59-я кавалерийская дивизия генерала Коркуца. Мы встретили ее, когда передовые части перевалили через холмы и взорам солдат открылась панорама города.
Надо было видеть кавалеристов, чтобы понять, чего им стоило победить пустыню. Лица людей почернели от загара, пыли и пота, гимнастерки выгорели и обрели цвет песка. Последние дни части делали короткие паузы в наступлении лишь в случаях крайней необходимости.
К сожалению, мы не могли дать передышки войскам и в Долонноре. Центр тяжести борьбы на новом этапе за темпы наступления все больше перекладывался на кавалерию. Это диктовалось условиями горной местности.
Перед выступлением на Жэхэ мы запросили прогноз погоды. Местные метеорологи сообщили, что в ближайшие дни ожидаются сезонные дожди. Это не доставило радости: ливневые дожди — бедствие гор.
Разведчики привели ко мне знатока гор. Старик немного говорил по-русски: когда-то он жил недалеко от Благовещенска.
— Это было давно, — сказал он мне. — Шибыко давно. Двадцатые годы. Моя получил мал-мал рубиль, переехал Долоннор. Япошка рубиль карабчи, корова карабчи, все ка-рабчи. Япошка пушанго. Русский шибыко шанго!
Так выяснились политические симпатии моего собеседника. Я спросил, знает ли он дорогу на Чэндэ (так китайцы называли Жэхэ). Он утвердительно закивал головой, приговаривая:
— Шибыко шанго, шибыко шанго. Только сейчас человеку туда нельзя — вода лей много, беда много. Смерть.
— А сколько перевалов знаете вы на основной дороге?
Из дальнейшей беседы выяснилось, что дорогу на Чэндэ тридцать четыре раза пересекают реки Шандухэ и Луаньхэ. А ливень каждый раз сносит мосты и вызывает обвалы. Старик назвал семь населенных пунктов, за которыми расположены перевалы. Он упорно твердил, что ни местные жители, ни японцы, не рискуют подниматься в горы в период сезонных ливней. Узнали мы также, что в Жэхэ можно пройти и другими, обходными тропами.