Опросили еще несколько человек, знающих дорогу на Жэхэ. Все они говорили одно и то же. В основных чертах мнение старожилов совпадало с данными топографической карты и сведениями, которыми мы располагали.
Случай помог нам еще раз уточнить данные о местности и противнике.
Когда 6-я- кавалерийская дивизия на подходе к Долоннору достигла рубежа у речки Льен-Дун, в расположении передового командного пункта неожиданно появился в сопровождении двух солдат маньчжурский офицер с белым флажком. Он оказался представителем одного из полков 1-й отдельной кавалерийской бригады, дислоцировавшейся в городе Линьси.
— Мы арестовали всех японских военных советников и привезли с собой топографическую карту с нанесенной оперативной обстановкой, — сказал он. — Мы готовы сдаться в плен.
Карта ничего нового нам не дала, но подтвердила достоверность имевшихся у нас сведений.
Несколько раньше заместитель начальника политуправления МНРА генерал-майор С. Равдан, направляясь по песчаным барханам от монастыря Сэнси к горе Богдо-ула, встретился с группой всадников в гражданской одежде. Они были вооружены. Пожилой монгол поднял руку и, отделившись от своих спутников, подъехал к генералу Равдану.
— Арестуйте меня, я конченый человек, — с отчаянием произнес он.
— Кто вы? — спросил Равдан.
— В МНР я работал заместителем директора магазина в районе Нарана, — торопливо говорил он, беспокойно оглядываясь на стоящих поодаль всадников. — Украв десять тысяч тугриков, бежал в Маньчжурию. Здесь меня завербовали в шпионы и направили в разведывательную миссию, находящуюся в монастыре Бандида-гэгэн. Моя жена была права: «Когда человек предает Родину — это значит, он предал самого себя». Я понял это слишком поздно. Арестуйте меня.
Этот японский шпион в своих показаниях дал ценные для нас сведения.
Интересы фронтовой операции требовали решительного продолжения наступления. Мы не могли задерживаться в Долонноре и ждать улучшения погоды. Нельзя было терять ни часа с таким трудом завоеванного времени.
Как жителю Северного Кавказа, имеющему к тому же опыт ведения боевых действий в Больших и Малых Карпатах, мне вполне представлялась вся сложность предстоящего наступления в горах. Правда, Большой Хинган нельзя равнять с хребтами Кавказа, но ведь законы гор везде одинаковы. К тому же я исходил из того, что жители Маньчжурии в соответствии с канонами своей религии не только обожествляют могучие силы природы, но и всячески возвеличивают их власть над человеком. Ведь ламы настойчиво твердили им, что человек — раб природы и церкви.
Да, наступление в горах таит много неожиданностей, случайностей. Но на войне всего предусмотреть и невозможно. «Предприятие на войне, — утверждал тот же корсиканец, в те далекие времена, — уже достаточно хорошо рассчитано, если две трети шансов подчинены расчету, а одна треть отдана на долю случая».
По моим расчетам, наступление в горах в период ливневых дождей, кроме исключительно серьезных трудностей, давало большие выгоды в интересах всей наступательной операции.
Во-первых, наступление в условиях ненастья позволит нам сохранить элемент внезапности. Я был уверен, что японское командование подойдет к оценке наших действий со своих позиций, а значит, исключит возможность активных наступательных действий советско-монгольских войск в период ливневых дождей в горах.
В дальнейшем так и оказалось. Противник считал, что мы выйдем к Жэхэ не раньше чем через неделю после окончания ливневых дождей. По его расчетам, именно такой срок требовался для ремонта размытых и разрушенных обвалами дорог, а также для восстановления многочисленных мостов.
Во-вторых, мы получали возможность атаковать противника в период, когда у него будет нарушено взаимодействие. Потоки воды, хлынувшие с гор, неизбежно разрушат проводную связь. Использовать подвижные виды связи ему тоже вряд ли удастся. Не вызывая подозрений у противной стороны, природа как бы брала на себя часть наших забот.
На горном театре военных действий имеется обычно крайне ограниченное количество дорог, которые по своей пропускной способности и оперативно-тактической емкости обеспечивали бы боевые действия крупных оперативных объединений и соединений. На данном направлении мы могли использовать таких лишь две.
Наибольшей емкостью обладала правая, общим направлением на юго-восток, через города Вайгоумыньцза, Годзятунь, а затем по долине правого притока реки (названия этой неспокойной извилистой реки, текущей то в узких теснинах Пукэлина, то в нешироких поймах, я не помню). У города Инфаня дорога вслед за притоком поворачивала на восток и через несколько километров тянулась уже по долине реки Луаньхэ. К городу Жэхэ она подходила строго с запада. На участке между городами Годзятунем и Ужанбай-ванем часть сил этого направления можно было пустить по долине реки Луаньхэ. Однако дорога здесь была слабо освоена, часто переходила в горные тропы.
Левое дорожное направление пролегало вдоль горных троп на юго-восток к долине реки Иматухэ и по ней подходило к Жэхэ с севера Таким образом, при успешном развитии наступления в горах мы имели возможность нанести удар по Жэхэ с двух сходящихся направлений.
В общих чертах в моем сознании сложилась относительно полная картина дальнейшего развития операции в горах Большого Хингана. Она была конкретизирована в решении, а затем на служебном совещании обрела форму боевого приказа. Нет надобности раскрывать перед читателями замысел этой операции, так как его цели были достигнуты почти в полном соответствии с планом операции.
Наступление должно было возобновиться с утра 16 августа. В передовую подвижную бронетанковую группу назначались 25-я отдельная мотобригада, 43-я отдельная танковая и 35-я гвардейская истребительно-противотанковая бригады с саперами и другими частями усиления. Я поехал в артбригаду, чтобы проверить готовность к наступлению.
По пути мы явились свидетелями интересного, о многом говорившего случая. Моим спутником был командир артбригады полковник Диденко. Около огневых позиций одного из дивизионов мы заметили возбужденную группу солдат.
— За всю войну не видел такого беспорядка на артиллерийских позициях, — возмутился Диденко.
Не успели мы подъехать, раздалась команда:
— Становись!
Строй образовался быстро, с рапортом подошел командир полка офицер Петренко.
— О чем столь бурная беседа? — спросил я.
— Солдаты хотят наступать с вами, в составе одного из дивизионов.
— Объясните им, что у нас не хватает бензина. Машины и без того перегружены.
— Объяснял, товарищ генерал-полковник, не помогает. Солдаты говорят, что согласны на «марафонский вариант»…
— Это еще что за новость?
— Такой способ передвижения придумали. К каждому кузову прикрепят по две веревки. Те, кто попадут в машины, возьмут оружие товарищей, которые будут бежать, держась за веревки. Через каждый час солдаты будут меняться местами. Ведь машины пойдут в горах не быстрее десяти километров в час, а может, и медленнее.
В использовании «марафонского варианта» не было никакой необходимости. Но сама просьба солдат искренне растрогала меня: надо напомнить, что она исходила от людей, только что закончивших наступление через пустыню Гоби!
Поблагодарив бойцов за инициативу, я сказал, что их благородный боевой порыв заслуживает самой высокой похвалы. Однако на Жэхэ наступают несколько полнокровных дивизий и пятьдесят-семьдесят, хотя и храбрейших воинов, в этой ситуации ничего не изменят. И все же, мне показалось, глаза бойцов говорили: «Без нас Жэхэ не возьмут».
Двинувшись дальше, я заметил полковнику Диденко:
— А вы говорите, непорядок… Это высшая форма боевой целеустремленности!
Польщенный, комбриг довольно улыбнулся. Было видно: он рад за своих солдат.
Нам предстояло наступать в горах Большого Хингана, в то время когда центральная группировка Забайкальского фронта уже вырвалась на оперативные просторы Маньчжурской равнины и устремилась к жизненно важным центрам страны. Навстречу ей, взламывая долговременную оборону японцев, успешно наступали войска 1-го Дальневосточного фронта. С севера надвигалась 2-я Краснознаменная армия 2-го Дальневосточного фронта.
Огромный сверхмощный пресс уже раздавил основные укрепленные районы Квантунской армии. Понимая, что сдерживать советские войска на просторах Маньчжурии невозможно, и, стремясь сохранить силы, чтобы удержать Ляодунский и Корейский полуострова, японское командование решило любой ценой выиграть время для проведения стратегической перегруппировки.
Вражеские войска продолжали активно сопротивляться. На ряде участков они осуществляли сильные контрудары и проводили перегруппировку, стремясь занять выгодные оперативные рубежи на линии Цзинь-Чжоу — Чанчунь — Гирин — Тумынь.
Советское командование разгадало нехитрый прием кабинета Судзуки. 16 августа Генеральный штаб Красной Армии опубликовал разъяснение о капитуляции Японии. В нем говорилось: «Капитуляцию вооруженных сил Японии можно считать только с того момента, когда японским императором будет дан приказ своим вооруженным силам прекратить боевые действия и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться». Исходя из этого, Советское Верховное Главнокомандование потребовало от войск продолжать решительно наращивать темпы наступления.
Выполняя требования Верховного Главнокомандующего, командующий Забайкальским фронтом, в свою очередь, приказал Конно-механизированной группе решительно увеличить темпы наступления и в самый короткий срок овладеть важными в оперативно-стратегическом отношении городами и рубежами, которые японцы могли использовать как опорные пункты и узлы сопротивления для перегруппировки своих войск.
Такими важными стратегическими пунктами для нас были города Жэхэ и Калган. Через них проходили важнейшие коммуникационные пути, главная железнодорожная магистраль и шоссейные дороги, соединяющие Квантунскую армию с Северным фронтом японской армии в Центральном Китае, то есть с ближайшей крупной группировкой, способной оказать влияние на ход боевых действий правого крыла Забайкальского фронта.