Офицерам связи были отданы необходимые распоряжения, и мы двинулись в город. Теперь многое зависело от того, насколько быстро, без задержек проскочим к штабу.
Несколько наших автомашин плотной колонной, на большой скорости пронеслись мимо монастыря. Слева замелькали редкие улицы с огородами, на которых уже виднелись согнутые черные спины землеробов. Под колеса остервенело бросались собаки. Прохожие удивленно таращили глаза. Кто-то, испугавшись, спешил скрыться во дворе, кто-то, разобравшись, в чем дело, приветливо махал руками. При въезде на одну из центральных улиц я увидел впереди японский патруль.
— Возле них остановись.
— Может, не надо? — буркнул мне в ответ сержант Король, — но, не получив ответа, повторил приказ — Есть остановиться,
Почти не сбавляя скорости, шофер выключил сцепление и нажал на тормозную педаль. Машина с диким визгом остановилась. Другие автомобили остановились так, что перекрыли улицу. Сообразив, в чем дело, японцы опешили. Капитан Семенидо с переводчиком подбежал к ним и потащил в машину, объясняя на ходу, что от них требуется указать наикратчайшую дорогу в штаб дивизии.
Не успели мы тронуться, из двора выскочили два наших солдата.
— Стойте! — крикнул один из них и, подбежав, доложил — Товарищ командующий, в городе японские части. Они в крепости на северной окраине. Наши дивизионные разведчики проникли в центральную часть города. Штаб японцев расположен на площади у крепостной стены и частью в крепости.
— Передайте командиру разведгруппы: немедленно прибыть к этому штабу. Я буду там. Действовать в зависимости от конкретно сложившейся обстановки.
Разведчики крикнули «есть» и стремглав бросились назад.
И снова перед глазами мелькают, словно быстро сменяющиеся кадры фильма, отдельные моменты жизни чужого города. Мое зрение невольно фиксирует вереницу женщин с плетеными корзинами на голове, наполненными бельем. Какой-то толстяк в длинном черном халате поднимает ребристую цинковую штору, прикрывающую дверь магазина. На одной из улиц нам повстречался молоденький стройный офицер. Он шел нетвердой походкой прогулявшего ночь кутилы и бойким голосом пел бравурную песню. Завидев наши машины, он довольно четко приветствовал нас и тут же, придерживаясь за перила, стал спускаться в подвальное кабаре.
— Пошел добавить, — констатировал майор Шведов.
Штаб гарнизона находился в здании китайской архитектуры, увенчанном черепичной крышей с загнутыми вверх углами. У входа стояли часовые.
Мы остановились. Автоматчики намеревались выскочить из машины. Но я жестом остановил их, тихо приказал:
— Всем оставаться на местах!
Конечно, можно было ворваться в штаб, пленить офицеров и продиктовать условия капитуляции гарнизона. Но при этом непременно возникнет стрельба, которая может встревожить войска, находившиеся в городе и, главным образом, в крепости. Мне казалось, что лучше провести психологическую атаку против командования японского гарнизона.
— Майор Шведов и капитан Семенидо, вызовите старшего японского начальника.
Шведов и Семенидо направились было к зданию. Но оттуда показалась группа офицеров во главе с коротконогим крепышом, холеное лицо которого украшало пенсне.
Выйдя из машины, я принял позу человека, ожидавшего доклада, и строго посмотрел на коротконогого. Тот блеснул стеклышками пенсне вправо, влево и, встретив мой взгляд, направился ко мне. По глазам было видно, что японец растерян и плохо владеет собой.
«Нужно заставить его заговорить первым. Пока будет докладывать, лучше почувствует, кто хозяин положения». Но японец остановился передо мной, не проронив ни слова.
«Молчишь? — зло подумал я. — Если ты, самурайская твоя душа, немедленно не заговоришь, то твое молчание будет уже молчанием мертвеца!»
К моему великому удовлетворению, японец правильно понял мое состояние и мысли. Он быстро, сбивчиво залопотал.
— Я полковник, командир дивизии. Что вам угодно? — дословно передал наш переводчик.
— Перед вами представитель советского командования. Предлагаю принять условия безоговорочной капитуляции. Сопротивление бесполезно. Город окружен войсками Забайкальского фронта.
— Но… — полковник не успел договорить фразу, как подошел еще один офицер. Он оказался представителем генерального штаба. По мере того, как переводчик объяснял ему смысл моих требований, глаза генштабиста округлялись. Он попросил две недели для доклада командующему 44-й армии генералу Хонго и последующего согласования вопроса с главнокомандующим и императором.
— А известно ли вам, что пятнадцатого августа пал кабинет Судзуки? — спросил я. — Военный министр Анами, член высшего военного совета генерал Иосио Синодзука и другие покончили жизнь самоубийством. Вам не с кем согласовывать вопрос о капитуляции.
— Но император… — глухо пробормотал генштабист.
На лицах японских офицеров отражалась напряженная внутренняя борьба. Кто знает, на что могут решиться с отчаяния эти двое? В их взглядах нет еще той обреченности, которая неминуемо предшествует сдаче врага на милость победителя. Они скорее просто ошеломлены нашими внезапными, дерзкими и стремительными действиями.
— Если вы не согласитесь на немедленную капитуляцию, — предупредил я, — через два часа вступит в силу мой приказ, и советско-монгольские войска начнут штурм города. Тогда уже никто не сможет поручиться за вашу жизнь, жизнь ваших подчиненных, за судьбу их семей, живущих в Жэхэ.
По лицу гештабиста скользнула ироническая улыбка. Он решительно шагнул вперед, как бы отстраняя этим командира дивизии от решения судьбы гарнизона, и хотел что-то сказать. Слова его, будь они сказаны, не предвещали бы, конечно, для нас ничего приятного. Но открыв рот, генштабист поперхнулся и в следующее мгновение столь же энергично попятился назад. За моей спиной послышался шум автомобилей. Поняв, в чем дело, я произнес тоном, выносящим приговор:
— У нас в народе говорят, господин полковник: «Если враг не сдается, его уничтожают!» Вы должны принять решение о капитуляции немедленно или это сделает за вас уже другой, более разумный офицер.
В этот момент к нам подъехала артиллерийская батарея капитана Рагулина и невесть откуда появившаяся машина гвардейских минометов «катюша». Сообразительный комбат бойко доложил, что все пути отхода из Жэхэ перерезаны отборными передовыми отрядами, главные силы сосредоточились для штурма города в исходных районах на обратных скатах высот. Он жестом указал на прилегающие к городу горы.
Как потом выяснилось, дороги на Пекин к этому моменту действительно были перерезаны нашими передовыми частями. Во всяком случае, при этом сообщении полковник Никамура растерянно взглянул на генштабиста и, убедившись, что тот уже утратил качества представителя вышестоящего штаба, заявил:
— Хоросо, обстоятельства вынуздают меня покориться… Но я могу срозить орузие при непременном соблюдению двух моментов. Во-первых, усровия капитуряции долзны быть почетными, а офицерам сохранены мечи и привирегии. Во-вторых, переговоры с васей стороны мозет вести только военачарник, равный мне по званию и по дорзности или высе меня. Вы понимаете, что, есри я сдам город офицеру, стояссему по порозению низе меня, то вечный позор рязет на меня, моих родственников и потомков.
— Что касается первого требования, то соблюдения его гарантировать не могу. Единственное, что обещаю, — сохранить всем жизнь. Относительно второго условия можете не беспокоиться — перед вами генерал-полковник Советской Армии Плиев.
Надо было видеть, как генштабист вдруг весь подтянулся, вроде бы внутренне «спружинил».
— Мы васа знаем, васа превосходительство, — прошелестел он и, сложив ладони у груди, зашипел. По этике японской аристократии такое шипение означало, как мне пояснили, подобострастие и готовность к услугам.
— Тем лучше, — я с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться. — Через два часа вы подготовите войска гарнизона к сдаче в плен, а ваши парламентеры прибудут к монастырю.
— Хоросо, васа превосходительство, — и полковник снова зашипел.
Мы сели в машину и выехали из Жэхэ на свой командный пункт тем же путем, каким прибыли.
Беспокоясь за передовые отряды, я направил офицера связи с автоматчиками на южную окраину Жэхэ и в другие пункты. Выяснилось, что передовой отряд 59-й кавалерийской дивизии перед выходом к городу свернул вправо. Он готов ворваться в Жэхэ с юга и ждет только сигнала.
О своем маневре командир передового отряда доложил в боевом донесении командиру дивизии. Но оперативная группа к тому времени уже проскочила со мной вперед. В этом, пожалуй, был виноват я сам. Что поделаешь, на войне всякое бывает.
Теперь мы уже не должны были маскировать свои действия. Наоборот, следовало широко демонстрировать наступление крупных сил советско-монгольских войск на непосредственных подступах к Жэхэ с Запада, Севера и Юга. К этому времени главные силы 59-й советской кавалерийской дивизии подошли и развернули боевые порядки на восточных склонах высот, прилегающих непосредственно к городу. Передовой отряд 8-й монгольской кавалерийской дивизии также развернулся на подступах к Жэхэ с севера.
Южнее Жэхэ полк подполковника Осадчука, захватив мост через реку Луаньхэ, задержал колонну автомашин, в которых ехали китайские власти провинции Жэхэ во главе с губернатором, а также семьи японских офицеров. После того как мы сообщили об этом командованию гарнизона и предоставили возможность убедиться в достоверности сведений, Никамура поспешил прислать парламентеров. Переговоры закончились довольно скоро. Части гарнизона приступили к выполнению условий капитуляции.
В город вступили части 59-й советской кавалерийской дивизии. И каково было мое удивление и радость, когда я узнал, что с севера в город вошел усиленный передовой отряд 8-й монгольской кавалерийской дивизии во главе с командиром 23-го полка майором Ч. Дугаржавом! Дугаржав и несколько десятков его воинов совершили поистине чудо, преодолев за одну ночь расстояние от Луньхуа до Жэхэ, и смело ворвались в город, хотя разведчики, возглавляемые секретарем ревсомольской ячейки Э. Лувсанбалданом и старшиной Намжима, доложили ему, что у подножия горы перед городом подразделения японских солдат ведут оборонительные работы. Я еще раз убедился в том, что наши монгольские братья — надежные боевые соратники!