Вера кивнула.
— Отец выбежал с большим карманным фонариком, сказал, что они с матерью не могут найти Билли. Попросил нас обыскать все постройки. Мы иногда играли в прятки с братиком.
— И вы стали искать там, где он обычно прятался?
Вера снова кивнула.
— И в тележном сарае, и в коровнике, и на гумне. Искали как следует, не торопясь, как отец сказал. Маттиас даже отпер дверь в старую доильню, хотя Билли там точно быть не могло. — Девочка внезапно замолчала, почти дрожа. Словно воспоминание о доильне причинило ей боль.
— Но вы его не нашли, — заключил Монсон.
— Да.
— А потом?
— Потом приехала первая полицейская машина.
— Ты помнишь, во сколько?
— Неточно. — Вера покачала головой. — Мы с Маттиасом вернулись ровно в половине десятого, как обещали, так что в любом случае это было уже после половины десятого.
— Вот как.
Все это Монсон и так знал. Первый патруль, который прибыл в Баккагорден в десять пятнадцать вечера, провел почти образцовый допрос Эббе Нильсона и детей. Но если Монсон хотел получить то, ради чего приехал, форсировать разговор не стоило.
— Когда вы ехали домой, вы с братом… — Монсон помялся, раздумывая, как продолжить. — Вы никого не встретили?
— Какую-нибудь машину?
— Машину, велосипед, мопед. Может, кто-то гулял с собакой?
Вера как будто задумалась.
— Мы видели пару машин. Одна — синий «сааб» Линдгрена, это точно. — Она наморщила лоб. — Вторая — вроде бы красная. Не помню, я… Ну, вы понимаете… — И она снова криво улыбнулась и показала рукой, как держалась за плечо брата.
Монсон ответил на ее улыбку.
— Больше ничего не помнишь?
— Нет. — Вера испытующе смотрела на него. Будто пыталась понять, куда ведут эти вопросы. — Почему вы об этом спрашиваете?
Монсон уже почти собрался ответить, когда заметил Эббе Нильсона — тот спустился с крыльца и быстро шел к нему. Слышал ли Эббе их разговор?
— Вера, вы с Маттиасом не поможете накрыть к ужину?
Девочка кивнула; в последний раз встревоженно глянув на Монсона, она убежала к брату.
Монсон пожал руку Эббе, ожидая, что тот пригласит его в дом. Но Нильсон просто стоял перед ним. Он выглядел еще хуже, чем в ночь, когда пропал Билли. Глаза в красных окружьях ввалились. Лицо одновременно бледное и загорелое. Клетчатая рубашка висит на опущенных плечах, штаны испачканы землей, словно он только что молился на коленях, просил господа о помощи. Монсон знал, что Нильсоны, как многие в округе, по воскресеньям ходят в церковь. Самому ему удалось привести туда Малин и мальчиков один-единственный раз, когда он пытался вписаться в сельскую общину. Потом все сошло на нет. Малин, с которой обычно бывало легко договориться, привыкла чтить день отдыха в халате и с большой чашкой чая — так она мужу и сказала. Вот почему его семья посещала церковь только на Рождество и Пасху. Но Монсона это не особенно заботило — он не был религиозным. Человеческие деяния занимали его куда больше, чем неисповедимые пути господни.
Однако Монсон мог без труда представить себе, как Эббе Нильсон опускается на колени, складывает руки, обращает взгляд к небесам и просит за своего маленького мальчика. Наверное, он делал бы то же самое, окажись он на месте Эббе.
Монсон кашлянул, пытаясь сосредоточиться. Он уже заготовил речь и, пока ехал, успел несколько раз отрепетировать ее.
— Завтра, — начал он, — я созываю пресс-конференцию. Точнее, главный полицейский лена[4] считает ее необходимой. Чертовы репортеры…
Он махнул рукой и слегка растянул рот в улыбке, однако ожидаемой поддержки не получил.
— Так или иначе… — Он сглотнул. — Я буду говорить, что мы пока сворачиваем поиски. Будем проверять другие версии.
— И какие же? — Голос Нильсона оказался мягче, чем он ожидал, и все же в нем ощущалось жало резкости.
Монсон отвел глаза. Оказывается, девочка с братом так и стояли в открытых воротах, наблюдали за ним. Слышали ли они его слова?
— Может, поговорим там? — Монсон махнул рукой в сторону дома. — Магдалене тоже стоило бы знать…
Эббе медленно покачал головой.
— Она отдыхает. Утром снова был врач.
— Понимаю, — сказал Монсон. Это объясняло, почему Эббе не пригласил его войти. Монсон слышал, что Магдалена Нильсон заперлась в спальне. Что она даже с кровати не может встать без посторонней помощи. Очевидно, это были не просто слухи.
Он снова сглотнул, сосредоточился. Бросил короткий взгляд на обоих детей, после чего произнес слова, которых хотел бы избежать больше всего на свете.
— В последние дни мы начали прорабатывать версию о том, что произошло нечто другое. Что Билли не заблудился, а его похитили. Кто-то, кто желал ему или вам зла.
Глава 11
На этот раз Исак не опоздал. Но пришел впритык, так что пропустил и кофе с булочками, и разговоры о погоде. В понедельник он не появился, и Вероника с нетерпением ждала его всю рабочую неделю. Помечала дни, пыталась сосредоточиться на остальной группе. Судя по физиономии Рууда — с переменным успехом.
Завсегдатаи пятничной группы уже уселись в кружок — все, кроме Ларса. Рууд звонил ему, объяснил, что пустит его обратно не раньше чем через месяц. Ларс воспринял новость не сказать, чтобы хорошо. Обвинял в случившемся Веронику, причем в таких выражениях, что Рууд отказался их повторить.
Исак уселся на тот же стул, что и в прошлый раз, приветливо кивнул ей. Глаза были синее, чем ей запомнилось. Он улыбался, и Вероника заметила, что улыбается в ответ.
— Добро пожаловать, — сказала она, мелко дыша.
— Спасибо.
Исак продолжал смотреть на нее, подавшись вперед. Он уже собрался что-то сказать, но тут словно из ниоткуда вынырнул Рууд и поставил свой стул рядом с ней.
— Вот, решил посидеть сегодня с вами. Все в порядке, — не столько спросил, сколько констатировал Рууд.
— Конечно. — Она снова повернулась к Исаку, но тот выпрямил спину и отвернулся. Черт, черт! Вероника постаралась скрыть раздражение от Рууда.
Сеанс проходил хорошо, во всяком случае внешне. Участники говорили о своем горе; время от времени, если человеку требовалась помощь, Вероника задавала вопросы. Ручка, как прежде, шуршала по страницам блокнота, но она перестала быть эффективным орудием. Она больше не впитывала горе и боль, а только скакала по странице, и привычный кайф от услышанных рассказов не приходил.
Разочарование нарастало; Вероника поймала себя на желании, чтобы другие участники поскорее отговорили свое и она передала бы слово Исаку. Из-за Рууда приходилось следовать рутине, сдерживать себя, позволять другим выговориться до конца. Лейф, бизнесмен лет пятидесяти, потерявший всю семью в автокатастрофе, отнял слишком много времени. Пока он плакал и шмыгал носом, драгоценные минуты уходили, и когда Вероника произносила слова поддержки, ей пришлось сильно постараться, чтобы в голосе не прозвучало нетерпения.
Когда наконец настала очередь Исака, стрелке стенных часов оставалось щелкнуть всего несколько раз. Вероника быстро нашла чистую страницу в блокноте, чувствуя, как дрожат руки.
— Здравствуйте, меня зовут Исак. — Как и в прошлый раз, Исак не назвал своей фамилии. — В детстве я потерял лучшего друга. Он пропал без вести, а я так и не узнал, что с ним случилось. С тех пор я много думал о нем. Он до сих пор иногда снится мне.
Кажется, Исак выговорился до конца: он заозирался, ожидая обычных сочувствующих кивков.
— О чем эти сны? — Вероника постаралась, чтобы ее голос звучал нейтрально, хотя сердце в груди гулко билось о лед.
— О разном. — Исак пожал плечами, взглянул ей в глаза.
— Можешь привести пример?
Двусмысленный вопрос. Его вполне можно было истолковать как вопрос о чувствах, однако, как Вероника и надеялась, Исак понял ее неверно. Он стал выкладывать подробности, ей даже не пришлось задавать наводящие вопросы.
— Иногда мне снится, что мы играем в прятки у него в саду.
Его улыбка была улыбкой обращенного в себя человека; Исак смотрел в пол и в сторону, словно воспоминания плыли по серому ковролину, как по экрану.
— Сад очень большой, во всяком случае, мне так помнится. Заросший, почти лес. Я закрываю глаза и считаю до ста. Слышу, в какую сторону он бежит, как свистит ветер, как трещат ветки, когда он пробегает между кустов. — Исак замолчал, снова поднял глаза.
— А потом? — спросила Вероника. В горле пересохло, пульс царапал глотку. Рууд поглядел в ее сторону. Она перешла границу, но уже не могла остановиться.
— Вот я досчитал до ста, ищу, но не могу найти его, хотя ищу везде, где мы обычно прячемся. В дупле вяза, в шалаше, который его брат с сестрой устроили на старом дереве, даже на сеновале. Потом я сдаюсь и начинаю звать его. Зову, зову…
Исак перевел дух. Тишина сгустилась, все взгляды были прикованы к нему. Ручка Вероники давно уже замерла, и на какой-то миг ей показалось, что следом за ручкой остановилось и ее сердце. Исак медленно открыл рот, словно собирался закричать, как во сне.
Минутная стрелка на часах громко щелкнула, возвестив: сессия окончена. Но Вероника этого не заметила. Исак пытался поймать ее взгляд. Его губы двигались, словно беззвучно произнося какое-то слово. Два тихих слога, таких знакомых. От которых по броне ее бдительности пошла трещина.
Бил-ли!
Вероника словно примерзла к месту. Она не могла ни заговорить, ни пошевелиться. Через несколько секунд на выручку ей пришел Рууд.
— Ну что же, спасибо за рассказ, Исак. На сегодня достаточно.
Заскрежетали стулья — участники группы вставали, но лишь когда Рууд положил руку ей на плечо и спросил, как она себя чувствует, оцепенение отпустило. Не отвечая Рууду, Вероника вскочила и на ватных ногах двинулась к двери.
— Вероника! — позвал Рууд, но ей было наплевать на него. Надо догнать Исака, надо узнать больше.
На ступеньках предвечернее солнце ослепило ее, заставило заслонить глаза рукой.