— Вера… — Маттиас сердито посмотрел на нее, но она отвела взгляд.
— Этот мужчина называет себя Исаком. И рассказывает про себя. Детские воспоминания. Пропавший без вести пятилетний мальчик, сад с шалашом, дуплистый вяз…
Отец поднял глаза. Взгляд сразу стал острее: отец насторожился.
— И все похоже на правду. А потом я увидела вот это.
Она потянулась к заднему карману, чувствуя, как горят щеки.
— Слушай, Вера…
Теперь Маттиас явно рассердился не на шутку, но горячая кровь бежала быстро, и Вероника не дала остановить себя.
— Вот! — Она торжествующе выложила на стол фоторобот. Подождала, пока оба прочитают текст и поймут, что представляет собой изображение.
— Этот парень, Исак, выглядит вот так. Почти один в один. Так выглядел бы сейчас Билли.
Воцарилось молчание. Отец вынул из нагрудного кармана очки, пододвинул изображение к себе. Вероника старалась не смотреть Маттиасу в глаза. Сердце колотилось о ребра. Вероника не отрываясь глядела на отцовское лицо, ожидая реакции. Пыталась представить себе, какой она будет. Радость, слезы, печаль, гнев? Но ничего не произошло.
Веронике казалось, что прошла целая вечность; на самом деле отец отодвинул от себя фоторобот всего через пару секунд.
— Это не твой младший брат, — сказал он вдруг так жестко, что вздрогнула не только Вероника, но и Маттиас. — Билли не вернется, Вера. Я давно смирился с этим. И думал, что ты тоже смирилась.
Она вышла проводить Маттиаса. Отец уже пожелал им спокойной ночи и заперся в кабинете. В щель под дверью видно было мерцание телевизора. От разочарования Вероника стала вялой. Она убеждала себя, что затеяла все ради отца, но на самом деле она проделала это и ради себя самой. Она хотела быть хорошей дочерью, которая нашла Билли и раз и навсегда решила загадку. Теперь Вероника понимала, как это было глупо. Чтобы совладать с отцовской скорбью, требуется кое-что повесомее нескольких смутных воспоминаний и компьютерной картинки. Ее специальность — работа с горем. Она должна была предвидеть реакцию и не пытаться убедить отца, не имея надежных доказательств. А она поторопилась и разозлила его.
На улице уже почти стемнело. В каштановой аллее пел соловей. Печальная песня слабо звучала среди запущенных построек. Маттиас привалился к капоту джипа, достал из кармана мятую пачку; предложил сигарету Веронике, зажег, заслонив огонек ладонями.
— Не знала, что ты куришь.
— Я тоже не знал. — Брат усмехнулся, выдул дым углом рта. — Обещай, что не проболтаешься Сесилии.
— Насчет курения?
Маттиас ответил долгим взглядом, но вызов не принял.
— Когда ты нашла этот фоторобот? — спросил он.
— С неделю назад. — Вероника старалась говорить невозмутимо.
— А когда собиралась рассказать о нем мне?
— Ну вот, рассказала.
Вероника пожала плечами и на этот раз не стала отводить взгляд. Несколько секунд они играли в гляделки, потом Вероника сменила тактику.
— Ты думаешь про него? Про Билли? Кем он мог бы стать?
Маттиас отвел глаза. Капитуляция.
— Осторожнее, Вера, — буркнул он.
— В каком смысле?
— В таком, что ты не можешь вот так просто объявиться и натворить бог знает чего.
— Что значит — объявиться? — огрызнулась Вероника. — Ты же сам предложил мне приехать.
— Чтобы отметить мамин день рождения. А не чтобы ты заявила папе, что считаешь, будто Билли жив.
Вероника отвернулась, сердито затянувшись.
— Я понимаю, что ты хотела как лучше. Но надо было немного подумать. Не делать выводов прежде, чем мы успели расследовать дело. Люди иногда не видят правды и потому принимают за правду что-нибудь другое.
Вероника сердито смотрела на брата, прикидывая, продолжать ли злиться. Но его голос звучал теперь не так менторски, к тому же он сказал — мы. Мы, то есть она и он.
Оба снова затянулись. У Вероники никак не укладывалось в голове, что Маттиас курит украдкой. Человека честнее она в жизни не знала. Во всяком случае, прежде Маттиас всегда был честным. Вероника подумала о коробке из кладовки. И представила себе, что ее открывал Маттиас. Это оказалось легче, чем ей хотелось бы. Но зачем Маттиасу рыться в ее вещах?
— Я видела в нашей комнате спальный мешок, — сказала она, сама не зная зачем. Может, хотела наказать его, но тут же раскаялась в этом. — Все настолько плохо? — спросила она уже помягче.
Брат ничего не ответил, только снял с языка табачную крошку. Веронике стало стыдно. Она перешла границу, влезла в чужие дела.
— Мы с Сесилией ходим к семейному психотерапевту.
— Вот как, — глупо ответила Вероника.
Странно: несмотря на проблемы Маттиаса, она была рада, что брат ей доверился. Придумать ответ получше она не успела; Маттиас выпрямился, бросил окурок на землю и затоптал его.
— Иди спать. Папа пригласил на завтрашний вечер дядю Харальда, Тесс и Тима, в память о маме. Еще будем мы с Сесилией и девочками. Веди себя спокойно и будь добра, не начинай больше про Билли. Обещаю, что после выходных разберусь, кто такой этот Исак. Ладно?
Вероника молча кивнула. А потом какое-то время стояла неподвижно, глядя, как красные огоньки джипа удаляются в темноту аллеи.
Глава 30
Что делать, если ты из кожи вон лез, но так ничего и не добился? Если у тебя не получается все перечеркнуть, если ты вцепился во что-то или в кого-то, как в спасательный круг, и никак не можешь отпустить? Вот бы найти ответы на эти вопросы.
Вероника лежала на нижнем ярусе двухэтажной кровати. В доме было тихо и темно. Светились только мигающие нули радиочасов. Из-за них Вероника стала думать об автоответчике телефона, о нестертом сообщении.
Конечно, она знает, почему не может отпустить Леона. До него у нее были отношения с другими мужчинами. И чаще всего она заранее знала, что отношения эти не продлятся дольше нескольких месяцев. Иногда все заканчивалось еще раньше. И всегда по ее инициативе. Но с Леоном все оказалось по-другому. Вероника впервые попыталась построить что-то прочное, она честно старалась, чтобы все получилось. Может, именно потому все и пошло наперекосяк? Она так вкладывалась в эти отношения, что стало невозможно разжать хватку, хотя они с Леоном явно не подходили друг другу. И еще: неужели она вот-вот станет одержимой этим блондином вместо Леона? Вероника отчетливо ощущала влечение к нему, кажется, иного рода, чем между братом и сестрой. Может быть, в этом все дело? В ее новой одержимости?
Больше всего Веронике хотелось просто вернуться домой, в Стокгольм. Оставить эту провальную поездку в прошлом и сосредоточиться на важном. Сохранить работу, сохранить то шаткое существование, которое она с таким трудом выстроила. Но уехать сейчас, пока они не отметили мамин день рождения, нельзя. Придется пробыть здесь по крайней мере до завтрашнего ужина. Папа, конечно, скажет, что вести машину ночью — плохая идея и пусть Вероника останется до утра, но настаивать и удерживать ее он не будет. Маттиас тоже, судя по их недавним разговорам. Старший брат изменился; интересно, думает ли он то же самое о ней? Если он вообще о ней думает. Может, это мы на самом деле означало не ее, а кого-то другого.
Вероника закрыла глаза, пару раз глубоко вздохнула. Мысли текли своим чередом, понемногу унося ее от бодрствования ко сну.
Смотри вверх, Вера. Просто смотри вверх.
Они с Маттиасом снова на лестнице. Он позади нее; вибрирует горячий металл. Краски сливаются, звуки меняются. Голос Маттиаса становится голосом матери. Громким, взволнованным.
— Вы что, не понимаете, что натворили? Вы убили птенцов!
— Дядя Харальд говорит, в лесу место есть только для одного охотника. Что настоящий охотник не… — Ладонь матери опускается на щеку Маттиаса, потом — на затылок. Раз, два, три…
— Не Харальду решать, что тебе делать. Не он твой отец.
Всхлипывания Маттиаса становятся все громче. Вероника сжимается, готовится. Но вместо раздраженного дыхания матери она слышит другой звук. Тихий звон, который переходит в грохот.
Проснулась Вероника мгновенно. Последний звук ей не приснился, в этом она была уверена. Вероника встала и осторожно подошла к окну. Синие ночи, которые раньше глядели в окна, сменились глухой августовской чернотой. Звезд не было; от луны, почти полной, разливался серебристый свет, и высокие тополя отбрасывали длинные тени на лужайку и дальнюю часть сада. Над темными полями моргали красные глаза ветряных великанов — авиасигнальные огни.
Как давно она там не была. Даже еще до исчезновения Билли она старалась избегать той части сада. Полузасохшие острые кусты кололись, оставляя ранки, которые потом щипало, или выдирали пряди волос. А иногда на земле обнаруживались скелеты. Останки животных, закопанных здесь давным-давно.
Звук, разбудивший ее, не повторился. Вероника приоткрыла окно, но услышала только сверчков и дальнее уханье одинокой совы. Вероника уже собиралась снова лечь, как вдруг краем глаза уловила какое-то движение. Она быстро повернула голову, но успела увидеть только промельк среди теней. Какое-то животное. Наверное, косуля прокралась в сад, есть падалицу. Или кто-то с рыжим мехом, черным носом и острыми зубами, любитель рыть землю в поисках старых костей.
И тут послышался новый звук. Тихий скрежет, который Вероника научилась распознавать давным-давно. Кованые петли калитки, ведущей в розовый сад. Вероника подвинулась, стараясь найти место, с которого лучше видно. Из оконной ниши просматривалась только часть белой стены. Но из комнаты Билли, а в первую очередь — из материнской, сад был бы виден гораздо лучше. Вероника на всякий случай подошла к дверям и тронула их, хотя знала, что они заперты. Несколько секунд она стояла в небольшом холле второго этажа. Стенные часы показывали четверть третьего.
Не зажигая света, она спустилась и тихо постучала в дверь кабинета. Щель под дверью была темной.
— Папа, ты спишь?
Нет ответа. Вероника постучала еще раз, сильнее и громче.