— Может быть, и так.
— Так? Так что у нас возникли за проблемы?
— Ох, я не знаю. — Она вошла в кухню и обхватила его руками, прижавшись сзади к его спине. — Я не знаю… я не знаю. Я всего лишь хотела бы, чтобы моя жизнь была бы чуть-чуть полегче.
— И?.. — Он повернулся в ее объятиях и встал к ней лицом, и так они стояли вдвоем, раздетые, перед кухонной плитой.
— Я люблю тебя, и в этом все дело. — Черт побери, почему это должно было случиться именно сейчас? Почему ей пришлось говорить ему об этом так рано? Ее глаза наполнились слезами, но она заставила себя взглянуть на него. Она была обязана сказать ему это. И… наши дела идут не столь просто, как я того ожидала.
— Ты действительно думала, что это будет легко? — Его глаза не отрывались от ее глаз.
Она покачала головой.
— Нет. Но легче, чем это есть на самом деле.
— А как на самом деле?
— Я не могу бросить его, Бен. — Она все-таки произнесла это. О, господи, она сказала ему об этом. Она долго-долго смотрела на него, и ее глаза наполнились слезами.
— Почему нет?
— Не могу, и все. Не сейчас. — И даже позднее не смогу, не смогу, потому что во мне живет его ребенок. Позови меня еще через восемнадцать лет.
— Ты любишь его, Дина?
Она снова покачала головой.
— Я думала, что люблю. Я была в этом уверена. И я знаю, что однажды я любила его. Я полагаю, что я в некотором смысле все еще люблю его. За эти восемнадцать лет он по-своему кое-что дал мне. Но это… это было очень давно. Я совсем этого не понимала, пока не наступило лето. Я осознала это еще лучше за последнюю неделю. — Она остановилась, чтобы набрать воздуха, и затем продолжила: — У меня даже были периоды, когда ты находился рядом, во время которых я совсем не была уверена, должна ли я его покинуть или нет. Я этого просто не знала. Мне казалось, как будто я не имею права. И я думала также, что, возможно, я все еще люблю его.
— А на самом деле ты не любишь его?
— Нет. — Она слегка всхлипнула. В конце концов она отвернулась и вытерла ладонями лицо. — Я поняла это всего лишь несколько дней назад. Кое-что произошло… и я поняла. — Потому что я не хочу иметь его ребенка, Бен, я хочу твоего!
— Тогда почему ты остаешься с ним? Из-за Пилар? — Он был удивительно спокоен, когда говорил с ней, совсем как отец, беседующий со своим ребенком.
— По этой и по другим причинам. Это не имеет значения, почему. Просто я остаюсь, и все. — Она посмотрела на него снова с мучительным выражением на лице. — Ты хочешь, чтобы я ушла? — Но он только неотрывно смотрел на нее, затем в полном молчании вышел из комнаты. В какой-то момент его шаги раздавались в гостиной, а затем она услышала, как он изо всех своих сил хлопнул дверью, ведущей в спальню. Некоторое время она все еще стояла в кухне ошеломленная, дивясь тому, что произошло. Она понимала, что должна уйти сейчас. Не будет никакой поездки в Кармел. Но все ее вещи остались в той комнате, в которой он заперся. У нее не было другого выхода, кроме как ждать, пока он не появится оттуда. В конце концов он вышел через час. Он стоял в дверном проеме с покрасневшими глазами и казался обезумевшим от всего услышанного. В какой-то момент она точно не была уверена, был ли он чрезвычайно зол или просто сильно огорчен.
— Я хочу уточнить, о чем ты мне тут говорила, Дина? Что все кончено?
— Я… нет… я… ох, господи! — На мгновение она опять подумала, что может упасть в обморок, но она не могла, только не сейчас. Она сделала два глубоких вдоха и присела на самый край кушетки, так что ее длинные, стройные, голые ноги грациозно свешивались вниз. — У меня есть неделя.
— И что потом?
— Я исчезаю.
— И снова возвращаешься к своему одинокому существованию? К жизни внутри себя и для себя? В эту гробницу, в которой ты жила, даже теперь, когда с тобою рядом нет Пилар? Как ты можешь так с собою поступать? — Слова давались ему с трудом.
— Наверное, это как раз то, что я должна сделать, Бен.
— Я не понимаю. — Он было собрался вернуться в спальню, но остановился, повернувшись к ней лицом. — Дина, я говорил тебе… Я говорил, что это, может быть, всего лишь на одно лето, и… Я все пойму. Именно это я и говорил. Я не имею права брать сейчас свои слова обратно. Не так ли?
— У тебя есть все основания для того, чтобы ненавидеть меня или быть очень, очень на меня обиженным.
Она заметила, как из его глаз хлынули слезы, и почувствовала, как они потекли из ее глаз тоже, но при этом он ни разу не моргнул, когда смотрел на нее.
— Я очень зол и обижен. Но это только потому, что я тебя очень люблю.
Она кивнула, но больше не могла произнести ни слова, снова вернувшись в его объятия. Казалось, прошли часы, прежде чем они смогли оторваться друг от друга.
— Мы поедем сегодня в Кармел? — Он лежал на животе, разглядывая ее лицо. Она только что очнулась от короткого сна, продолжавшегося не более трех часов; на часах уже было почти пять. Он ни разу не появился в галерее — он сказал, что будет отсутствовать целую неделю и что Салли придется все держать в своих руках. — А чего бы тебе сейчас действительно хотелось?
— Быть с тобой. — Она произнесла это торжественно, но с легкой, счастливой улыбкой во взгляде.
— Везде, где бы то ни было?
— Везде.
— Тогда поехали на Таити.
— Я предпочитаю поехать в Кармел.
— Серьезно? — Он провел пальцем от ее бедра по ноге. Она улыбнулась.
— Серьезно.
— О'кей, тогда поехали. Мы можем там на месте и поужинать.
— Разумеется. В Париже сейчас два часа утра. К тому времени, когда мы будем ужинать, я уже буду готова позавтракать.
— Иисус. Я как-то не подумал об этом. Ты ведь полумертвая от усталости? — Она действительно выглядела очень утомленной, но в то же время казалась сейчас не такой бледной.
— Нет, мне хорошо, я счастлива, и я люблю тебя.
— Ну уж, по крайней мере, не так сильно, как люблю тебя я. — Он взял ладонями ее лицо и приблизил к себе. Ему хотелось целовать ее, обнимать ее, касаться ее, чтобы она принадлежала только ему настолько, насколько это было в его власти за те несколько дней, которые им оставалось провести вместе. Тут что-то пришло ему в голову. — Как насчет твоей работы?
— А что моя работа?
— Мы еще будем работать вместе в галерее? Будем ли мы, то есть я, представлять твои работы? — Он хотел спровоцировать ее, чтобы она ответила — конечно, но в течение некоторого времени она не проронила ни слова. Тогда он все понял.
— Я не знаю. Там будет видно. — Но как они смогут продолжать встречаться? Как она сможет пойти к нему в галерею через несколько месяцев, когда она располнеет, вынашивая ребенка от Марка Эдуарда?
— Все в порядке, — сказал он. — Не бери в голову.
Но сейчас в его глазах отразилась такая боль, что для нее стало невыносимо выдерживать этот взгляд. Она разрыдалась. Казалось, что для нее это стало уже привычным.
— Что случилось, любимая?
— Ты начинаешь думать, что я похожа на нее — что я такая же обманщица, как и она, та молодая женщина, на которой ты был женат.
Он опустился на пол на колени рядом с ней.
— Ты никакая не обманщица, Дина. Ты никогда не вела себя подобным образом. Мы всего лишь попали в трудное положение, и сейчас мы должны найти достойный выход. Это нелегко, но это будет честно. Мы всегда поступали честно. Я люблю тебя сильнее, чем кого бы то ни было в своей жизни. Я хочу, чтобы ты помнила об этом всегда. Если ты когда-нибудь захочешь вернуться, я всегда буду ждать тебя тут. Всегда. Даже когда мне стукнет девяносто три года. — Он попытался вызвать у нее улыбку, но из этого ничего не вышло. — Давай договоримся сейчас кое о чем другом.
— Что? — Она все еще злилась, когда подняла на него глаза. Она ненавидела Марка Эдуарда, но более всего она ненавидела себя. Она должна сделать аборт. Сделать что-то, чтобы иметь возможность оставаться с Беном. Или, может быть, он смирился бы с существованием ребенка от Марка Эдуарда, если бы она рассказала ему всю правду с самого начала. Но она знала, что никогда не сможет рассказать ему об этом. Он никогда не понял бы ее.
— Ну хватит. Я хочу, чтобы мы договорились кое о чем. Я хочу, чтобы мы дали друг другу обещание не упоминать, что у нас имеется «всего лишь одна неделя». Давай просто жить каждый день, любить каждый день, наслаждаться каждым мгновением, и спокойно встретим час разлуки, когда он наступит. Если же мы будем говорить только об этом, мы испортим себе оставшееся у нас в запасе время. Ну как тебе такой уговор? — Он взял ее лицо в свои ладони и нежно поцеловал в губы, и в этот момент волосы, схваченные узлом у нее на макушке, мягко упали сверху ей на лицо. — Уговор?
— Уговор.
— Отлично. — Он ласково посмотрел на нее, поцеловал ее еще раз и вышел из комнаты.
Через час они отбыли в Кармел, но трудно было не заметить происшедшую перемену. Все теперь казалось не таким, каким было прежде. Их время почти закончилось, и что бы там ни говорили, они оба это прекрасно понимали. Конец был уж очень близок. Лето катилось к своему горьковато-сладкому закату.
Глава 24
— Ты готова, моя дорогая? — Была полночь. В ночь с понедельника на вторник. День Труда. Он уже завершился. Пора отправляться домой. Она в последний раз окинула взглядом гостиную, потом молча взяла его руку. Свет был уже потушен, женщина на пляже на картине Уайета прятала свое лицо в лунном свете. Покидая этот дом, Дина в последний раз взглянула на нее. На улице было прохладно, а на небе полно звезд, и ярко светила луна.
— Я люблю тебя. — Они переговаривались шепотом, когда она тихо уселась в машину. Он коснулся ее лица и затем поцеловал ее.
— Я тоже тебя люблю. — Они оба улыбались, сейчас и впрямь им не о чем было печалиться. Все эти дни их связывали чувства радости, умиротворения и любви, которые вряд ли кому-либо из них удавалось испытать в жизни; и между ними было что-то такое, чего никому бы не удалось у них отнять. Это принадлежало только им. На всю оставшуюся жизнь. — Ты счастлива, так же, как и я, Дина? — спросил он. Она кивнула, продолжая улыбаться. — Я понятия не имею, почему я чувствую себя так чертовски здорово, за исключением того, что это ты делаешь меня таким счастливым, и ты всегда будешь приносить мне радость. Что бы ни произошло.